Одинокий тролль. Дорога ярости. Путь Эскалибура

Больше не было ни стрельбы, ни криков. Только треск пламени и вонь горящих тел. Он попытался зарыться в обожженную почву, когда услышал шорох короткой, сухой травы.

В блестящей поверхности замерших перед ним башмаков отсвечивало пламя пожара. Он медленно поднял голову и в восьми сантиметрах от своего носа увидел дуло штурмовой винтовки.

– Может, вылезешь оттуда? – тихо произнес низкий голос, холодный, как открытый космос.

Рвота прекратилась, и Алисия вытерла губы. Во рту был вкус дохлой мыши, желудок еще содрогался в позывах.

– На этот раз хватит, – сказала она ему, и судорога неохотно затихла. Она выждала еще немного, потом облегченно выпрямилась.

<Все? Ты закончила?> поинтересовалась Тисифона.

<Слушай, госпожа, у тебя же нету потрохов, чтобы блевать. Так что не задевай нас, у которых они есть, ладно?> Послетонусовое истощение не дало Алисии вложить много чувства в это предложение, но Тисифона отошла в тень.

– Боже, до чего я терпеть не могу это состояние, – пробормотала Алисия, прислонясь к посадочной лапе. – Что делать, от него большая польза.. – признала она, имея в виду тонус.

<Лучше бы тебе сейчас быть у меня в лечебном отсеке,> волновалась Мегера, и Алисия подняла глаза к парящему над ними «бенгалу».

– Не переживай. Я давно уже привыкла. Кроме желания умереть, после него никаких осложнений. Кадры гарантируют.

<Да, конечно. А центикред гарантирует тебе чашечку кофе.>

Алисия хмыкнула и снова вытерла рот. Потом обернулась и посмотрела на пленника. Он сидел у другой посадочной лапы, прикованный к ней наручниками, и испуганными глазами следил за ней.

<Он ожидает пыточных тисков, передала она Тисифоне. Сказать бедному придурку, что ты уже все узнала?>

<А надо бы его в тиски…>

<Ну-ну. Не надо быть такой жестокой.> Алисия ухмылялась, в то время как Тисифона лопотала что-то о наглых смертных. Их пленник был партнером грузополучателя Еренского, а его план украсть груз, предназначенный для коллег, и убить всех, кто мог оказаться свидетелем, зацепил за живое мстительность Тисифоны.

<Ты должна была его убить.>

<Не могу. Это будет несправедливо,> невинно ответила Алисия, косясь в сторону зари и отмечая пыльную тучу, приближающуюся к «шаттлу». То же самое она видела и через сенсоры «бенгала» с помощью Мегеры, и ее улыбка ширилась по мере того, как Тисифона бушевала все сильнее.

<Несправедливо? Какая может быть справедливость или несправедливость в отношении этого подонка? Я много от тебя терпела, малышка, но это…>

<Ой, перестань! Фурия замерла, пылая негодованием, а Алисия развила свое преимущество. <Я говорила, что верю в справедливость,> сказала она, поднимаясь на ноги. Голова пленника тоже повернулась, когда он услышал отдаленный вой приближающихся турбин, и его лицо побелело. <Еще я говорила, что верю в наказание. И если я правильно догадываюсь, это люди, которых мы должны были встретить.> Она почувствовала понимание Тисифоны, и ее улыбка стала холодной, губы сузились.<Сейчас мне кажется, что справедливым будет предоставить ему возможность объяснить друзьям свое поведение.>

Глава 21

Листы последнего доклада полковника МакИлени разлетелись по ковру, куда их швырнул генерал-губернатор Тредвелл. Губернатор, чье обычно вежливое лицо приобрело апоплексический оттенок, стоял, опершись на свой стол, нависая над леди Росарио Гомес.

– Мне надоели оправдания, адмирал, – скрежетал он. – Если они вообще оправдания, а не прикрытие чего-то иного. Я нахожу странным, что ваши силы всегда где-то вдали от места, на которое нападают пираты.

Гомес пожирала его взглядом, полным едва сдерживаемой ярости. Губернатор криво усмехнулся:

– Ваша полнейшая неэффективность стоила жизни по меньшей мере девяти миллионам жителей Элизиума, а теперь это! – Его ноздри возмущенно задвигались, он резко выпрямился. – Вам должно быть легче от того, что полтора миллиона обитателей Рафаэля не имперские подданные. А вы и ваши люди, вне сомнения, таковыми являетесь. И это не требует от вас противостоять противнику в бою!

Леди Росарио Гомес медленно выпрямилась и тоже оперлась о стол. Она наклонилась к губернатору и произнесла тихо и четко:

– Губернатор, вы дурак. Мои люди не нанимались к вам в мальчики для битья.

– Вы забываетесь, адмирал! – огрызнулся Тредвелл.

– Ничего подобного. – Слова Гомес падали, как осколки льда. – Ничто в военном уставе не требует от меня выслушивать оскорбления только потому, что мой политический начальник попал в стесненное положение. Ваше предположение, что мне безразлична гибель гражданских лиц – любых гражданских лиц, будь то подданные Империи или Эль-Греко, – почти так же мерзко, как и ваше оскорбительное заявление о честности и храбрости моих людей. Я представила вам диспозицию, которой требует ситуация. Вы отвергли мои требования. Я делилась с вами всей разведывательной информацией, которая была в моем распоряжении. Вы не предложили ни одного варианта дальнейших действий. Я неоднократно представляла на ваше рассмотрение мое собственное мнение и мнение моего штаба, что в наших рядах есть предатель, причем на самом высоком уровне. Вы пренебрегли этими сигналами. Я готова к любому расследованию, которое назначит Флот или министерство колоний. Между тем ваши высказывания дают более чем достаточно оснований для суда чести, и, если вы не возьмете их обратно, я вам этот суд обещаю, потому что не намерена выслушивать клевету политического назначенца, который никогда в жизни не командовал флотом в космосе.

Тредвелл смертельно побелел, когда отгремел последний залп канонады, а МакИлени затаил дыхание. Оба гранитных профиля почти ощутимо дымились гневом. Полковник знал своего адмирала. Последний удар был рассчитан с холодной точностью. Железная Дева не знала, что такое отступление, но была справедливым человеком, прекрасно сознававшим, сколько несправедливости в последнем замечании. Она не могла не чувствовать, как оно ранит, и это говорило о ее эмоциональном состоянии. Но причиной была не только ее ярость. Это было предупреждение, что существует точка, за которую леди Росарио Гомес не сможет столкнуть ни Бог, ни дьявол и уж тем более ни какой-то имперский губернатор. МакИлени молился, чтобы Тредвеллу хватило здравого смысла это осознать.

Возможно, Бог внял его мольбам. Тредвелл сжал кулаки, костяшки побелели, но он заставил себя опуститься в кресло. Длинное мгновение было заполнено молчанием, затем губернатор глубоко и медленно вздохнул:

– Хорошо, леди Росарио. – Его голос напоминал замороженный гелий, но злость исчезла, и Гомес тоже села, все еще не сводя с него глаз. – Я… сожалею о всех оскорбительных замечаниях, которые у меня вырвались и которые задевают честь ваших людей и лично вас. Эта… эта бойня повлияла на мою уравновешенность, что не оправдывает моего поведения. Я приношу вам свои извинения. – Она резко кивнула, и он продолжил тем же ледяным, тщательно контролируемым тоном: – Тем не менее, каковы бы ни были наши расхождения по структуре сил, положение намного усложнилось. Империя не несла таких жертв, как гражданских, так и военных, со времен Второй Ришской войны. Потери Эль-Греко еще тяжелее. Думаю, вы согласитесь, что сейчас уже недостаточно просто устрашить и остановить этих рейдеров. Становится категорически необходимым найти их и уничтожить.

– Да, – кратко ответила адмирал Гомес.

– Благодарю вас. – Тредвелл изобразил кривую горькую улыбку, лишенную какого-либо налета теплоты. – Возможно, я ошибался, возражая против ваших запросов легких кораблей. Теперь это, однако, в прошлом. Я информировал графиню Миллер и Великого Герцога Филиппа о ситуации. Я уверен, что они сознают ее серьезность. Великий Герцог сообщил мне, что сенаторы Элвин и Моджахек требуют немедленных действий. Поэтому я полагаю, что вероятность положительного решения лорда Журавского о предоставлении нам дополнительных сил возросла, и я хочу возобновить запрос. При вашей поддержке.