Многоярусный мир: Ярость рыжего орка. Лавалитовый мир. Больше чем огонь.

* * *

Кикаха очутился в высеченном в камне помещении без входов и выходов — если не считать врат, доставивших его сюда, — которое вентилировалось через узкие прорези в стенах. Пятьдесят футов в высоту и в ширину, полмили в длину. В каждом конце — неогороженный душ, фонтанчик, унитаз и фен.

Он сделал несколько упражнений, потом быстро пробежал вокруг зала миль пять, снова позанимался гимнастикой, напился, встал под душ, высушился, после чего ступил в круг и тут же оказался в клетке. Снова раздался громкий гудок, и Вематол встал в центр своего круга.

На третье утро подобного режима Кикаха не выдержал и спросил Дингстета, что тот в конце концов собирается с ними делать.

— Вы останетесь в клетках, пока не покончите с собой или не погибнете от несчастного случая, хотя и не представляю, как тут может произойти несчастный случай.

Ураган протестов затих далеко не сразу, после чего на несколько минут воцарилось молчание.

— Значит, мы останемся здесь навечно, — проговорил наконец Вематол.

— Вечность — всего лишь философская концепция, — сказал Дингстет. — Ничего подобного не существует. Однако, если б ты сказал, что вы пробудете тут очень долго, то был бы прав.

— Да мы же свихнемся! — завопил Кумас.

— Вполне возможно. Но на продолжительность вашей жизни это никак не повлияет.

— Почему ты так обращаешься с нами? — с трудом сохраняя спокойный тон, спросил Кикаха.

— Я должен подчиняться командам Зазеля, хотя и не знаю, почему он так распорядился. Однако, как мне представляется, когда хозяин отдавал такие приказы, он не предвидел, что однажды покончит с собой. Теперь он мертв — но его повеления живы.

Кумас потерял сознание. Вематол выплеснул на Дингстета весь свой богатый запас оскорблений и ругательств, а когда исчерпал его, то начал по новой. Ашателон кусал руки, пока на них не выступила кровь. Трое остальных не проронили ни слова: Рыжий Орк сидел, задумчиво уставясь в пространство сквозь решетку. Хрууз плакал — странное зрелище для людей, поскольку его инсектоидное лицо, казалось, скрывало не больше эмоций, чем у насекомого. Кикаха подпрыгнул, повис на прутьях решетки и принялся корчить рожи, ухая, точно обезьяна. Ему требовалось как-то выразить свои чувства. Всего лишь на какой-то миг ему почудилось, будто его и вправду отбросило к самому началу эволюционного пути. Обезьяны не думают о будущем. А раз так, он станет обезьяной и тоже не будет о нем думать.

Позже Кикаха конечно же осознает, насколько вывихнутой была его логика. Но в тот момент она казалась ему вполне разумной. Ведь превратиться в обезьяну — это настолько по-человечески.

18

К утру он совершенно пришел в себя. И теперь, вспоминая вчерашнее, Кикаха решил, что быть обезьяной довольно забавно. Для полного сходства с антропоидом ему недоставало лишь густой шерсти да блох.

Тем не менее это кратковременное падение с лестницы эволюции было неким предупреждением. Слишком уж много лет провел Кикаха в условиях крайнего напряжения и на волосок от смерти. А перерывы между экстремальными ситуациями бывали слишком коротки. Правда, он всегда был в высшей степени крепок духом и телом и готов схватиться с целой вселенной в поединке, где дозволены все приемы. Но преодоление бессчетных опасностей не проходило даром, требуя высокой душевной расплаты. Два самых последних и самых тяжелых удара — потеря Ананой памяти, а затем неотвратимый приговор к пожизненному заключению — оказались той серией из двух коротких ударов, которая вышибла его с ринга.

— Но ненадолго, — пробормотал Кикаха. — Как только я, после длительного отдыха, снова приду в форму, то буду готов сразиться с чем и с кем угодно.

Некоторые из его товарищей по несчастью все еще предавались отчаянию. Кумас, в ответ на любое обращение ворчавший нечто нечленораздельное, целый день простоял в одной позе, припав к решетке лицом и вцепившись в прутья. Ел он очень мало. Ашателон ругался, бушевал и метался по клетке. Вематол что-то бормотал себе под нос. Только Хрууз и Рыжий Орк казались вполне спокойными, сосредоточив, подобно Кикахе, все свои помыслы на бегстве.

Дохлый номер! Кикаха вновь и вновь пытался извлечь из своего богатого арсенала изобретательности какой-то способ вырваться на волю. Но любая мелькнувшая идея тут же развеивалась ураганом суровой действительности. По сравнению с их тюрьмой знаменитый Алькатрас [36] был просто детской игрушкой.

Прошло тридцать дней. Каждый день после обеда их навещал Дингстет и беседовал по несколько минут с каждым пленником, за исключением Кумаса, который тут же поворачивался к тюремщику спиной и не произносил ни слова.

Рыжий Орк пытался уговорить Дингстета, чтобы тот отпустил его. Но тот отказывался.

— Приказы Зазеля ясны и недвусмысленны. Если его нет на месте для отмены команд, то я должен держать любых пленников до его возвращения.

— Но ведь Зазель умер. Он никогда не вернется.

— Верно. Но это ничего не меняет. Он не уведомил меня, как мне следует поступать с заключенными, если он умрет.

— А разве ты не можешь пересмотреть его приказы в свете изменившейся ситуации?

— На такое я не способен.

Кикаха внимательно прислушивался к диалогу. На следующий день, во время пробежки по спортзалу, без всяких размышлений о своих проблемах, в голове у Кикахи вдруг вспыхнула фейерверком одна идея.

— Может, и получится, — сказал он сам себе еле слышно. — Попытка не пытка. Все зависит от того, как устроены мозги у Дингстета.

На следующий день, увидев Дингстета, идущего своей деревянной поступью в круг между клетками, Кикаха окликнул его:

— Дингстет! У меня сногсшибательные новости! Случилось настоящее чудо!

Существо подошло к клетке Кикахи и остановилось поблизости, хотя и недостаточно близко для досягаемости.

— Что за новости? — спросило оно.

— Прошлой ночью ко мне явился во сне призрак Зазеля. Он сказал, что пытался связаться с тобой из страны мертвых. Но он может добиться этого только в сновидениях. А ты не видишь снов.

Кикаха утверждал это наугад. Но казалось вполне вероятным, что мозг Дингстета лишен подсознания.

— Ну, и раз ты не видишь снов, а я наоборот — заслуженный сновидец, то Зазель, то есть его дух, использовал меня в качестве медиума для связи с тобой!

Черты лица Дингстета не были приспособлены для выражения озадаченности. Тем не менее им это удалось.

— Что означает «заслуженный» в контексте твоего утверждения?

— Это значит «превосходный».

— Вот как! Но что такое «призрак, дух»?

— Неужели тебе ничего не известно о призраках и духах?

— Познания у меня обширны, но моему мозгу не вместить всех знаний. Когда мне нужно что-нибудь узнать, я обращаюсь с вопросом к миру-мозгу.

— Спроси его о призраках, духах и парапсихических явлениях. Итак, вот что произошло прошлой ночью. Зазель...

Когда Кикаха закончил свой рассказ, Дингстет заявил:

— Пойду к миру-мозгу и спрошу у него.

И поспешно удалился.

— Кикаха! Что ты...? — начал было Рыжий Орк, как только существо пропало из виду между деревом и камнем, но Кикаха прижал палец к губам и чуть заметно покачал головой:

— Ш-ш-ш! Доверься мне!

Он нетерпеливо мерил шагами клетку. Мысли походили на рой астероидов, вращающихся по орбите вокруг планеты. А центром той планеты являлась внезапно осенившая его вчера идея. «Мне следовало быть поэтом, — подумал Кикаха. — Слава Богу, у меня хватило ума не рассказывать посторонним о тех образах, сравнениях и метафорах, возникающих порой в моем мозгу».

Отвлекшись наконец от темы важности своего «я» — слабость вполне простительная и широко распространенная, — мысли Кикахи вернулись к Дингстету. Что он ему скажет, если тот вернется и сообщит, каким наглым брехуном считает Кикаху?