Отцы-основатели.Весь Саймак - 9.Грот танцующих оленей

Потом я гадал, что заставляло меня сидеть на этой трухлявой колоде — ведь я мог продолжить рыбалку, вернуться в машину или отправиться искать венерины башмачки, но не стал. И вот в результате пишу этот отчет, когда должен работать над книгой.

Прежде чем я продолжу, следует пояснить, что Оленебойный ручей расположен в глубоком, поросшем лесом овраге в ложбине между двумя круто смыкающимися холмами. Русло ручья пролегло в песчанике, но чуть выше находятся пласты известняка, хотя чаще всего деревья скрывают их от взора.

По ту сторону ручья какая-то зверушка шелестела прошлогодней листвой, я посмотрел туда и через несколько секунд разглядел затеявшую этот переполох белку. Белка рылась и принюхивалась, видимо, в надежде отыскать завалявшийся с осени орех, но, почувствовав мой взгляд, в панике заскакала вверх по холму и, резко вильнув вправо, заскочила под нависающий наподобие пещерки каменный козырек. Таких пещерок среди холмов множество; они возникают вследствие эрозии вкраплений мягких пород, над которыми образуют крышу более твердые пласты.

Я спокойно смотрел на эту пещерку, и через несколько минут белка выглянула снова. Посидела, вытянувшись столбиком и озираясь, а затем снова рванула вверх по склону, по сырой земле над пещеркой, где недавние дожди смыли часть грунта.

Я проводил зверька взглядом и тут чуть выше по холму углядел нечто необычайное. Мои глаза сразу же отметили и зафиксировали это, но до сознания образ докатился с задержкой: из земли торчал конец бревна, точнее, даже концы двух бревен, и над верхним из них почва немного ввалилась, а над углублением виднелся очередной известняковый козырек.

Я буквально окаменел. Мое сознание бунтовало против возможности чего-то подобного; скорее всего, это не в меру разыгравшееся воображение. Но в памяти грохотали слова, сказанные Хемфри Хаймором лишь вчера: «Они заложили устье пещеры бревнами и забросали их землей, чтобы спрятать рудник от чужих глаз».

«Безумец, — твердил я себе, — законченный шизик, точь-в-точь как Хемфри. Невозможно, сидя на трухлявой колоде, вдруг взять да и открыть легендарный рудник». Но как я ни старался отогнать эту мысль, она не отступала.

Чтобы заняться хоть чем-нибудь, я сложил спиннинг и сунул катушку в карман. «Все очень просто, — повторял я, — давным-давно свалилась пара деревьев, и со временем их занесло землей и листьями». Однако чем больше я на них смотрел, тем менее вероятным представлялось подобное предположение. Хотя бревна были достаточно далеко, мне казалось, что я могу разглядеть следы топора на их комлях,

Чтобы покончить с неопределенностью, я перешел ручей и начал взбираться наверх. Продвижение шло медленно — склон был очень крут, и мне пришлось хвататься за траву и кусты, чтобы облегчить восхождение. Добравшись до пещерки, где пряталась белка, я остановился, чтобы отдышаться. Пещерка оказалась несколько больше, чем казалось снизу: груда старых листьев частично загораживала вход, отчего он и казался менее широким. Ровное дно было испещрено белыми пятнами птичьего помета и старыми перьями. Должно быть, это укрытие столетиями давало приют хохлатому тетереву или перепелу; впрочем, перепелов теперь практически не стало. У дальнего края пещерки была небольшая осыпь, по виду совсем свежая; через несколько лет произойдет еще один обвал, и пещерки не станет. Бедный тетерев, он лишится такого чудесного укрытия от ветра и непогоды.

Отдышавшись, я вновь двинулся вверх, добрался до бревен и опустился рядом с ними на колени. Да, никаких сомнений, это рудник. Мокрая от недавних дождей древесина совсем прогнила, но на их торцах до сих пор виднелись следы топора. Не в силах поверить собственным глазам, я провел по ним рукой — и вот, пока я водил ладонью туда-сюда по гнилому бревну, что-то вдруг затикало.

У меня внутри все похолодело, я сжался и закостенел, будто ожидал удара по голове, хотя в самом звуке ничего угрожающего не чувствовалось; наоборот, тиканье казалось довольно мягким, прямо-таки дружеским, но здесь ему явно было не место. Теперь развеялись последние сомнения: я нашел тот самый рудник, ведь именно тиканье ввергло в ужас и прогнало рудокопов.

Я поднялся, на мгновение ощутив овладевшее мной неразумное, но могучее желание бегом броситься вниз, чтобы оказаться как можно дальше от этой тикающей штуковины. Желание не уходило, но я сумел с ним совладать, постепенно приходя в чувство. А затем я погнал себя, погнал в самом буквальном смысле, заставляя ноги передвигаться вопреки оцепенению, подгоняя их сознательным усилием, — на несколько футов вверх, к углублению в почве повыше бревен. Углубление оказалось не таким уж маленьким, и я опустился на колени, чтобы обследовать его. Дна видно не было. Опустив лицо в отверстие, я ощутил неземную темноту и холод; пещера находилась прямо у меня под ногами, а из отверстия неслась отчаянная, возбужденная трещотка щелчков.

— Ладно тебе, ладно, — сказал я, — успокойся. Я за тобой вернусь.

Не знаю, зачем я это сказал, — слова вырвались как-то сами собой, словно контроль над ситуацией взяла какая-то обособленная часть моего мозга и ответила возбужденно тикавшей и щелкавшей штуковине.

Я выпрямился. День был жарким, но меня бил озноб. Потребуется лопата, какой-нибудь лом — отверстие придется увеличивать — и, конечно, фонарик.

Едва я отошел, как щелчки участились, будто пленник пещеры умолял меня не покидать его.

— Все в порядке, я вернусь, обещаю.

Не прошло и часа, как я вернулся с лопатой, фонарем, своим геологическим молотком и бухтой веревки. Не найдя ничего похожего на лом, я прихватил кирку, которой мы с Невиллом долбили ямы для свай фундамента хижины.

Едва я ступил на склон холма, как штуковина в пещере застрекотала, но на этот раз как-то удовлетворенно, будто радовалась моему возвращению. За время отсутствия я изрядно поспорил с собой на ее счет. «Ты ведешь себя как полный дурак, — твердил я, — Ты позволил себе влипнуть, поверить в невероятную фантазию, которой и на свете-то нет. Когда ты действовал в порыве бездумного чувства, под впечатлением момента, это еще можно было простить — шок и никакого здравого смысла. Но теперь-то пора порассуждать взвешенно! Есть время пораскинуть умом, и теперь совершенно очевидно, что в пещере не может таиться живое существо, обладающее личностью. Тот, кто там тикал больше века назад и тикает по сей день, не может пережить столько лет. Это либо механизм, либо легко объяснимый природный феномен. Стоит найти причину, и будешь поражен, как не додумался до этого сразу же».

Следует признать, что пока я костерил себя подобным образом, то как-то не вдумывался в промелькнувшую мимоходом идею насчет механизма. Должно быть, я просто уклонялся от напрашивающихся следом вопросов — где, кто и с какой целью сделал этот механизм и как тот оказался в пещере?

Словом, я решил, что надо убрать бревна, увеличить вход, спуститься в пещеру и посмотреть на все собственными глазами. Не обошлось, конечно, и без страха — но у меня было право на страх. Подумывал я и о том, чтобы позвать с собой Хемфри (вот у кого полное право присутствовать там), шерифа или даже того ублюдка из Вигвама — но не решился, с удивлением отметив, что хочу сохранить дело в секрете. Должно быть, боялся оказаться в дураках и стать посмешищем всей округи.

Итак, я занялся делом — немного раскопал землю вокруг бревен, вогнал между ними острие кирки и навалился на нее. Нижнее бревно поддалось неожиданно легко, так что я обхватил его руками и вытащил. А вытянуть верхнее было уже делом техники. Под вторым бревном виднелось третье, но оно не стоило усилий: вход и так стал достаточно широким.

Посветив фонариком в пещеру, я увидел, что ее пол всего в трех футах.

Тиканье продолжалось и во время моей работы, но я не обращал внимания. Должно быть, просто привык, а может, сознательно старался игнорировать его.

Я бросил кирку и лопату в пещеру, а затем скользнул следом. Приземлившись, осветил пещеру изнутри и был удивлен тем, что она оказалась довольно тесной — футов десять в ширину, примерно половину этого в длину, а над головой оставалось не более трех футов пространства. Здесь было сухо: пещера располагалась достаточно высоко, а склон довольно крут, так что вода сбегала к ручью, не просачиваясь внутрь.