Операция «Гадюка» (сборник)

Платья висели на плечиках бесконечными рядами, туфли стояли рядами на полу. Люся чуть было не наступила на крысу, которая выглядывала из зимнего башмачка. Женщины стали махать на крысу и кричать. Люся крыс не боялась. Когда-то, еще в детстве, один мальчик сказал ей, что крыса — это бритая белочка. Люся рассмеялась и на всю жизнь перестала бояться крыс.

Это все выдумки, не нужно обращать внимания. Пока есть надежда на то, что придет Егор, надо оставаться здесь. И вести себя так, как советовал доктор.

От платьев пахло пылью и прелью, на некоторых были пятна плесени.

Но были и красивые платья, наверное музейные.

Люся смотрела на них, как в музее, а вокруг шелестели голоса:

— А вы примерьте, вы приложите, ах, как вам пойдет…

Люсе было восемнадцать лет, и, как бы ей тошно ни было, она была красивой девушкой, которой в жизни не приходилось примерять королевский наряд или просто длинное вечернее платье.

— Платье должно быть белым, подвенечным, — сказал Дантес, — ты ведь у нас невинная, правда?

— А вам какое дело?

— Это дело государственное.

— Если бы я знала…

— Отлично! Это и следовало доказать. — Дантес неприятно рассмеялся, показав золотые зубы.

Когда Люся надела платье и туфли, Дантес сводил ее в комнатку-сейф, где за стальной дверью тянулись полки, на них стояли коробки с драгоценностями.

— Достояние короны, — произнес Дантес.

Он вытащил из шкатулки жемчужное ожерелье и алмазную диадему. Больше Люся ничего не захотела, хотя могла надеть и кольца и браслеты — Дантес разрешил.

«Невеста была одета скромно, но со вкусом, — повторяла она фразу, вычитанную в романе, — ее лицо поражало своей бледностью…»

О бледности Люся не знала. Зеркало, которое нашлось в гардеробной, хоть было и большим, от пола до потолка, но таким пыльным, что в нем виднелось не отражение, а привидение.

Конечно, лучше бы подождать со свадьбой несколько дней…

— Несолидно это, — произнесла она.

Порой Люся начинала думать про себя, а конец фразы нечаянно произносился вслух.

— Несолидно? — спросил Дантес.

— Приехала, и сразу пиры, свадьбы… Несолидно.

Конечно, это были арьергардные бои, никто ее не послушает.

— Почему несолидно? — Дантес не понял ее. — А когда солидно?

— Через месяц, через два… как положено. Сначала обручение, потом…

— Чепуха! — воскликнул Дантес. — Не все ли равно когда, если у нас здесь нет дней! Нет месяцев, нет обручений, и нечего ждать. Если я вижу вещь, я беру ее, а не уговариваю себя вернуться за ней…

Поперек зала висели елочные гирлянды и флажки.

Все уже сидели за столом и ждали.

Множество людей стояло в зале, скрывая накрытый стол. Они стояли полукругом и при виде Люси начали хлопать в ладоши.

Чепуха, таких свадеб не бывает. Можно подумать, что она эстрадная певица или политик.

Дантес остановился. Она тоже.

— Не садись, сейчас придет жених, — предупредил Дантес.

И в самом деле, велосипедисты тяжело топали, подходя сзади, между ними горой сала, почти не касаясь ногами пола, обвисал император.

Велосипедисты довели его до невесты, и император, переведя дух, воскликнул высоким голосом:

— О, я не ошибся!

Затем он рухнул в кресло и сказал невесте:

— Старею, старею, хожу редко. Надо заниматься физкультурой. Садись, Люсенька. Кто будет оформлять процедуру? — спросил император. — Где Кюхельбекер?

— Он не имеет права! — закричал человек в ветхом маршальском мундире и фуражке, глубоко надвинутой на лоб. — Он не имеет права! Я старше чином. Я — княжеских кровей.

— Помолчи, Тухачевский! — сказал император. — А то не буду допускать пред очи, и сгинешь у ветеранов.

— А я настаиваю! — кричал маршал.

Принесли стул. По знаку императора Люся села на стул, и теперь ее голова оказалась лишь немного выше головы ее жениха.

Кюхельбекер вышел из боковой двери, он был в темно-красном плаще до пят и в высокой шапке — такие носят кардиналы или папа римский. Вот уж не думала, что ее брак будет регистрировать такой римский папа.

Кюхельбекер стал лицом к императору и спиной к толпе.

— У нас сегодня знаменательный день, — прогудел он, и все замолкли. — Наш драгоценный император в целях продолжения рода и создания образцовой семьи решил вступить в брак с герцогиней Люси, специально выращенной для него в специфических условиях.

Раздались аплодисменты.

— Давай не трать время, — сказал император. — Они же все равно не понимают.

«Все это балаган и оперетта, — думала Люся. — Никакая это не свадьба».

Кюхельбекер натужно вздохнул, словно вспоминал, а может, и придумывал текст.

— Скажи мне, император всея Руси Павел Петрович, согласен ли ты взять в жены герцогиню Люси Тихонову, заботиться о ней, оплодотворять ее, ласкать и кормить?

— Да! Конечно. Дальше, дальше! — Император был возбужден. Он вздрагивал в кресле.

— А ты, Люси Тихонова, согласна ли взять в мужья императора всея Руси Павла Петровича? Согласна ли ты подчиняться ему во всем, даже в самых малых его желаниях? Согласна ли ты ухаживать за ним, ласкать его и носить его детей?

— Еще чего не хватало! — сказала Люся. Император был готов к этому, он уже держал руку на ее предплечье и больно ущипнул Люсю.

— Она согласна! — крикнул император.

Народ за столом и вокруг стал буквально беситься от радости, и потому особенно странно выделялось в толпе мрачное лицо. Оно принадлежало худому, изношенному старику в инвалидной коляске, за спиной которого стоял бугай в белом халате с вышитым на животе большим красным крестом. Вторым недовольным был Веня Малкин. Взгляд Вени был мрачным и углубленным в себя.

Люся улыбнулась Леониду Моисеевичу — хоть одно родное лицо в этом шабаше. Доктор подмигнул ей. Он снял халат и был облачен в безумно обтрепанный костюм. «Если останусь, обязательно добуду ему новый».

— Вот и все, — сказал император. — Поцелуй меня, не стесняйся, это для публики.

Господи, как же она не заметила, что уже обвенчана?

Велосипедисты приподняли императора.

Люся послушно поцеловала его в щеку. Щека была густо напудрена. У Люси запершило в носу, и она громко чихнула.

— К счастью! — крикнул кто-то из толпы.

— Горько! — начали кричать с того конца стола.

В зале было полутемно — свет скупо проникал сквозь окна, и на длинном столе стояли керосиновые лампы.

— Это бред какой-то, — сказал Веня Малкин и стал проталкиваться прочь, но Дантес заметил это движение, схватил Малкина за полу куртки и потянул к себе.

— У меня для вас есть сюрприз. Держите. — Он протянул Вене пластиковый мешок.

— Это что?

— Отойдите со мной, — сказал Дантес. — Я все объясню.

Император протянул Люсе лапу, пожатие толстых пальцев было слабым.

— Слава императрице! — закричал он странным, петушиным голосом.

— Слава! Слава! — подхватили придворные. Сегодня их было куда больше, чем мест за столом. Произошла давка, кого-то уронили на пол, кого-то побили, император искренне радовался и с удовольствием называл драчунов жене:

— Это мой герцог Задунайский, смотри, как он Дмитрия Донского колотит! А видишь академика Морозова?

— Скажите, а у кого-нибудь настоящие имена здесь есть? — спросила Люся.

Император задумался.

— Предпочитаю считать твой вопрос провокационным, — ответил он наконец. — Ибо им ставится под сомнение моя личность и легитимность моего пребывания на троне. А должен сказать тебе, что ветераны-хранители также упорно ставят это под сомнение.

— Значит, ты все-таки липовый, — упрямо сказала Люся.

— Я ношу тронное имя, потому что у меня власть, — ответил император. — Именно власть. Я могу казнить кого угодно. Издам декрет и казню тебя тоже.

— Издайте декрет о том, что императрицу казнить нельзя, — сказала Люся.

— Это почему еще? — Император искренне удивился.

— Потому что если сегодня можно казнить императрицу, то завтра можно будет казнить и императора.