Певец из Кастагвардии (Онд - 2)

Май заметила нож, серп и чашу и подумала, что сейчас ей распорют живот и вытащат внутренности, и самое страшное - она будет жива, пока ей не вырвут сердце. Рот ее сам собой раскрылся в крике.

- Спар! - простонала она. - Где ты? Спаси меня! Май держалась и вырывалась изо всех сил, но не могла порвать пут. Иссохший солдат приблизился и смотрел на нее сверху вниз. Она забилась еще сильнее. Солдат остановился в ногах кровати, и Май подумала, что он ее изнасилует, а потом выпустит кишки. Но он просто стоял и смотрел. Со лба девушки струями тек пот, а он все смотрел и не двигался. Потом солдат вдруг упал на колени и начал извиваться и кататься по полу в судорогах. Черная вязкая жидкость потекла у него изо рта, собираясь в лужу на полу. С последней судорогой черный сгусток величиной с кулак извергнулся из его рта и упал на пол. Черная лужа, густая, как патока, начала двигаться, подтекая по земле в сторону ложа.

Тело солдата упало, как будто из него ушла вся сила - и сверхъестественная, и человеческая. Он всхлипывал, лицо его было искажено крайним ужасом. Всякая ненависть исчезла из его взгляда.

- Закрой разум, - просипел он по-кеолотиански, обращаясь к Май, и еще что-то говорил, предостерегая, но она почти ничего не поняла, так солдат запинался от страха. Он смотрел вниз, на черную массу, медленно подползавшую к девушке по земле.

Теперь Май понимала, почему это существо не желало отнимать у нее Яйцо. Оно хотело войти в ее тело и через нее саму управлять Некрондом.

Май попыталась отползти от черной густой массы, подняться на ноги - но путы держали крепко. Черной змейкой существо проползло по ножке кровати и коснулось ноги девушки. Холод вошел ей в самые кости, наливая тело свинцовой тяжестью. Оно стало как будто чужим. Душа Май сжалась в маленький перепуганный комочек, в то время как ее руки поднялись по приказу чужой воли. Раздался торжествующий вопль, изошедший из ее собственных уст.

Разум заняли чужие мысли, желания власти и мести, радость заставить других страдать. Он хотел обладать миром, этот чужак. Разве он не заслужил это право своими страданиями? Май не понимала его безумной логики, да и не пыталась. Она знала только одно - внутри нее появилось чужое холодное присутствие, и хуже ничего нельзя было представить.

Гоблины перерезали путы на ее руках и ногах, подняли ее с ложа. Май, вернее, тот, кто управлял ее телом, вскочил. Длиннорукие гоблины склонились с глубоким почтением, ударяя лбами о землю и вращая глазами словно сумасшедшие куклы. Май поняла, что вопреки своей воле идет к огню, сама себе говоря, что никого не боится:

- У меня есть власть! Я не поклоняюсь богам. Я есть единственный бог. Бог жизни и смерти, повелитель душ, владыка этой жизни и следующей.

Руки Май задрожали, стискивая ларчик с Яйцом, но чернота внутри нее еще не позволила ей прикасаться к Некронду. Черная Тень еще не была готова. Но какое бы зло ни овладело телом Май, она сама тоже была там! И у нее было на это право. Она не собиралась сдаваться. Если оно может направлять ее волю, то и она может попробовать.

Великая Матерь, помилуй мою душу! Я здесь, в Твоем чреве, глубоко под землей, где рождается всякая жизнь. Матерь, услышь меня, отчаянно молилась она.

Снова и снова повторяя молитву, Май почувствовала обжигающий гнев в своем теле. Ее собственная рука поднялась и вцепилась ей же в ухо. Голова Май откинулась назад, она закричала от боли. Демон засмеялся, завизжал и снова ударил ее, еще сильнее.

В ответ она принялась молиться еще истовее, желая встать в молитве на колени. Май старалась сосредоточиться на Богине, и в какой-то момент ей даже удалось слегка согнуть колени. Но радость маленькой победы отвлекла ее, Май запнулась в молитве - и тело ее тут же выпрямилось и бросилось к зеленому пламени, где пронзенный вертелом человек уже не кричал, обтекая плавящимся жиром. Она сунула руку в огонь. Боль пронзила все тело Май, кожа начала вздуваться пузырями и лопаться.

- Видишь, у меня есть власть. Ты слаба, женщина, - выкрикнули ее собственные губы.

Май внутренне кричала от боли, но не могла ничего поделать, чтобы вынуть руку из огня. Ее держала более сильная воля. Май смотрела на свою руку, от муки теряя остатки воли.

- Обряд! - взревел ее собственный голос. - Начинаем обряд!

Ее руки, одна из них - черная от ожога, взлетели над головой во властном жесте.

- Принесите камни!

Схватив лежавший у костра кривой тонкий нож, она принялась чертить руны на каменном полу. Для той ее части, которая все еще была Май, руны казались бессмысленными.

Гоблины засуетились, снуя туда-сюда. Они таскали к огню необработанные солнечные рубины и укладывали их в круг. За рубинами они выбили в камне еще три круга, самый первый наполнили водой, второй - светящейся зеленой жидкостью. Перерезав горло одному из рабов, подвешенному на стену за ноги, они набрали крови в чашу. Тело раба задергалось, кровь полилась ручьем. Так они поступили с семью рабами, снова и снова наполняя чашу, пока не залили до краев третий, внешний круг.

- Круги кости, круги кристалла, круги воды, круги огня, круги крови, окруженные рунами, откройте врата некромантии, врата бестелесных душ, воззвал голос Май. - Изгоните ее душу, чтобы я мог полностью владеть этим телом. Я заберу ее и всю ее силу.

Май боролась, как могла, за свое тело, не давая ему войти в круги. Но это было как дергать за веревочки марионетки и вдруг понять, что они перерезаны, и куклы нет. Май знала, что проиграла свой бой из-за недостатка силы воли. Она яростно проклинала себя, теперь понимая, почему Богиня выбрала хранителем Яйца не ее, а Каспара. Сын высокой жрицы, он должен был унаследовать твердость духа, ту самую, за которую его так любила Май.

Она вновь и вновь проклинала свою слабость. Слишком мало разума, слишком мало воли, всего-навсего жалкая девчонка с жалкой попыткой самопожертвования! Она-то думала спасти Спара от искушений Яйца... И теперь слишком поздно исправить величайшую ошибку.

- Я владею Некрондом, и первая моя цель - месть. Он умрет. Только после этого я поведу их вперед, к победе, и стану единственным богом. Сначала я разрушу его тело, а душу навеки заключу в Некронд, и высосу дыхание его жизни.