Дело о Бермудском треугольнике

Юрий Алексеевич несмотря на темноту почувствовал, что Нимейер улыбается.

— Так вы военный юрист? — спросил он.

— Нечто в этом роде.

— Тогда у вас широкое поле деятельности. Разгадайте эту историю, которая произошла с нами…

— Мы разгадаем ее сообща, майор. Не забывайте, что буддизму всегда был чужд фатализм. Буддийский подход к действительности предполагает неограниченные возможности человека… Правда, они направляются, согласно предписаниям Будды, на изменение внутренней природы человека и «освобождения», но в первооснове содержат и веру в самого человека. Не так ли?

Нимейер хмыкнул.

— С вами интересно беседовать, полковник. Я мало знаком с марксизмом, но думаю, что у вас не может не вызвать понимания одно из утверждений Будды. Память о прошлой жизни помогает человеку считать земную жизнь категорией вечной и неизменной и тем самым верить в неуничтожимость мира. И тогда исчезает страх смерти… И ведь Будда вовсе не лишает нас подлинной истины, но только постигается она в Нирване, в качественно ином бытии. Если позволите так выразиться, в нездешнем мире…

— А в здешнем? — спросил Леденев. — Не спорю, призыв к самоусовершенствованию вовсе не плох, но разве не борются за эту возможность для каждого, поймите, Нимейер, для каждого человека на земле мои многочисленные единомышленники? Гармоничное развитие лучших сторон человеческой натуры — вот наш идеал. Но для этого нужны материальные предпосылки. Одними благими намерениями и надеждой на царство небесное людям не поможешь. Человек — активный элемент Вселенной! И грош нам цена, майор, ежели мы даже в такой ситуации, которую с трудом может измыслить человеческий разум, опустим руки и перестанем бороться…

Юрий Алексеевич ощутил вдруг, как рука летчика нашарила в темноте его ладонь и крепко стиснула ее.

— Я с вами, — просто сказал майор.

…Сейчас, лежа на откидной койке, Леденев вновь переосмыслил ночной разговор с Нимейером и подумал, что на этого американца можно будет положиться в дальнейшем.

В рубке было темно, Юрий Алексеевич выпростал левую руку из-под головы, развернул ее и всмотрелся в светящийся циферблат. Миновало около часа, а сон к Леденеву не приходил.

«Поднимусь-ка я в кокпит, — подумал Юрий Алексеевич, — покалякаю с Хуаном, сварим кофе…»

Он почувствовал, как дрема мягко окутывает сознание, поплыли, истончаясь, образы-виденья. Леденеву чудилось, что он уже спит, как вдруг кто-то внятно проговорил над самым ухом: «Надо действовать…»

Юрий Алексеевич дернулся и проснулся. Сквозь иллюминатор в палубе просачивался свет.

«Утро, — подумал Леденев. — И качает поменьше… Кто это во сне призывал меня действовать? Видимо, в подсознании вырабатывается целевой стимул, психика исподволь перестраивается, прилаживается к этим невероятным обстоятельствам».

Нина и Дубинин спали на боковых койках-диванах. Юрий Алексеевич потихоньку прошел мимо, поднялся по трапу, распахнул дверцы, ведущие в рубку и в кокпит.

Он хотел приветствовать де ла Гарсиа взмахом руки, но глаза Леденева ткнулись в пустоту за штурвалом. Сжалось сердце… Юрий Алексеевич рванулся к штурвалу, охватил его и увидел, что «Палому» ведет автоматический рулевой.

Из рубки Леденев выходил лицом к корме. Теперь он поворачивался, медленно поворачивался к носу, ожидая и уже борясь со страшной догадкой. Ожидание было нестерпимым… Юрий Алексеевич резко повернулся, мгновенно окинув взглядом и место у мачты, и полубак, и бушприт со стакселем и кливером.

Капитана де ла Гарсиа на борту яхты «Палома» не было.

Глава десятая

Звезды сыпались узкой струей. Порой поток их ослабевал, и было видно, как срывались они… Каждая в отдельности прочерчивала серебристый след и исчезала во мраке, таинственном и жутком, в который он боялся заглянуть. И то место, где возникали звезды, чтобы в неистовстве падать и падать перед его завороженным взглядом, это загадочное место притягивало его к себе и заставляло съеживаться, часто-часто дрожать то ли от холода, то ли от неясного зябкого страха.

Звездный поток прервался. Ярко вспыхнуло синее солнце и стремительно понеслось навстречу, расползаясь и глотая окружающее пространство. Ему захотелось броситься в сторону, чтобы укрыться, но солнце приближалось, странная вялость охватила капитана де ла Гарсиа, вялость и равнодушие к грядущему. Теперь солнце сменило окраску, оно казалось зеленым, некая зловещая умиротворенность исходила от него… Неожиданно забилась мысль: «Я должен совершить нечто!» С осознанием этой мысли пришло и осознание самого себя, оцепенелость слетела с капитана, он ощутил, что у него есть руки и ноги, бешено заработал ими, зеленое солнце распалось на неровные куски, исчезло…

Хуан Мигуэл плыл в стихавших волнах Мексиканского залива.

«Поправку, — додумал Хуан Мигуэл, — кто теперь определит поправку компаса? И поздно уже… Солнце поднялось над горизонтом» [9].

Его спас нагрудник.

При всей своей лихости и горячности характера Хуан Мигуэл четко усвоил закон морской практики на лекциях в Поморском мореходном училище, где их читал курсантам знаменитый «ллойдовский» капитан Юрий Михайлович Скудников.

— Океан — серьезный товарищ, — говаривал Скудников. — Шутит он редко и своеобразно. И вовсе не любит, когда пытаются шутить с ним люди. Океан не прощает и оплошностей, в малом ли, в большом — все едино. Возведите в культ уважение к океану — в этом гарантия доплавать до пенсионного причала.

Правила техники безопасности предписывают находиться при яхтенном плаванье в спасательных нагрудниках. Капитан де ла Гарсиа зорко следил, чтобы никто из команды не нарушал его приказа, и сам подавал пример. В рейсе он снимал нагрудник, только ложась в койку. Потому-то и остался жив, когда упал с борта «Паломы» и очнулся спустя лишь такое время, какое понадобилось яхте уйти довольно далеко, даже паруса ее де ла Гарсиа не увидел…

Он был один в океане. Капитан знал, что «Голубка» будет идти заданным им курсом до тех пор, пока на яхте не хватятся его, оказавшегося за бортом. Когда это произойдет? Как знать… Но это произойдет, и Хуан Мигуэл был уверен, что Юрий Алексеевич сделает все, чтобы спасти его. А пока надо держаться! Надо верить… Надеяться и верить! Спасательный нагрудник сбережет ему силы, которые он потратил бы, стараясь удержаться на поверхности. Вода, правда, довольно холодная, но де ла Гарсиа будет плыть потихоньку на запад, по курсу «Паломы», движения согреют его, и скоро повыше поднимется солнце…

Хуан Мигуэл принялся размеренно двигать руками, стремясь хоть чуточку сократить пространство между собою и «Паломой».

…Леденев стоял в кокпите, растерянно озираясь. Он все еще не хотел верить в исчезновение де ла Гарсиа и медлил поднимать тревогу.

Но приходилось верить в худшее. В кормовой рубке Леденев только что был сам. В кокпите капитана он не обнаружил. Посмотреть в носовом кубрике, где спали американцы? Юрий Алексеевич хотел было пройти на бак и уже взялся за леер, протянутый к мачте, как вдруг ему почудилось, что подобное с ним уже случалось. Уже существовал однажды опустевший кокпит, раннее утро в океане и он сам, взявшийся рукою за леер, чтобы, держась за него, пройти в носовую часть яхты…

Леденев тряхнул головой, прогоняя наваждение, ощущение повторяемости событий исчезло, но идти на бак сию минуту Юрий Алексеевич раздумал.

«Может быть, так происходило и с Хуаном, — подумал Леденев. — Подниму-ка я поначалу Дубинина и оставлю у штурвала…»

Он ничего не объяснил заспанному Виктору Васильевичу, а когда тот занял место у штурвала, хотя управлял яхтой по-прежнему автомат, Леденев пробрался в носовой кубрик и вскоре знал уже, что и там де ла Гарсиа нет.

…Капитан де ла Гарсиа медленно плыл на запад. Он знал, что продвигается вперед совсем незначительно, но Хуан Мигуэл не мог оставаться в бездействии, ему необходимо было чем-то утверждать себя, отгонять невеселые мысли хоть какой-нибудь деятельностью.