Эликсир от бессмертия

Результаты обнадеживали. Зигонт по своему интеллектуальному развитию явно не дотягивал до примата, попадая куда-то между галкой, вороной и попугаем.

* * *

«В тестах на использование орудий действовал исключительно методом проб и ошибок, не продемонстрировав ни логического мышления, ни инсайтов. Перед зеркалом проделывал характерные жесты, копирующие прототип в аналогичной ситуации. Однако, увидев красное пятно на лбу отражения, попытался ладонью протереть зеркало; пытался также обращаться к отражению с речью, но не получая ответов, отказался от попыток коммуникации. Подопытный также показал владение счетом в пределах десятка, правильное употребление и понимание значения нескольких существительных и глаголов — приблизительно в той же мере, в какой это свойственно попугаям, в частности серому жако (Пепперберг и соавт.) Вместе с тем большая часть словесных конструкций, употребляемых подопытным, по-видимому, представляет собой механически заученные фонемы (здесь можно снова провести аналогии с попугаем)... Способен к обучению, к переделке однажды образовавшихся условных рефлексов; в то же время способность к абстрагированию свойств предметов и объединению их в группы по общему признаку не развиты... На основании полученных данных представляется преждевременным говорить о самоосознании подопытного объекта или о понимании им своей исключительности. Судя по всему, когнитивные способности не развиты до степени, свойственной даже многим низшим приматам».

Нефедов второй раз перелистал заключение и положил на стол перед собой.

— Этого не может быть.

Профессор Викторов молча развел ладони в стороны: мол, факты – упрямая вещь.

— Нет, ну... я... мы... мы делали не так... я не понимаю! Он должен был эти тесты... Очевидно, мы... чего-то не учли...

— Вадим, чем вы недовольны? — спросил Владимир Данилович. — Этот материал полностью вас оправдывает. Мы даже не будем ставить вопрос об отчислении вас и Фроловой.

— Я всем доволен, — угрюмо сказал Нефедов.

— В самом деле?

— Я не собирался строить бессмысленную тварь, — вдруг с вызовом сказал студент. — Я не хотел, чтобы так... чтобы он, как крыса... Я думал, что у него будет... ну, душа, хотя бы маленькая...

Ага, мы расхрабрились и решили помахать кулаками после драки. Держите меня трое, а то шестеро не удержат. Раз уж не будет ни суда, ни даже отчисления, почему бы не огласить свою программу?

— Что вы такое говорите, Вадим? — сказал Владимир Данилович с иронией. – Какая душа? Душа — это не биологический термин, а богословский. Впрочем, маленькая душа, вероятно, есть и у крысы. Вас это утешает?

Нефедов мрачно безмолвствовал.

Смотри-ка, ведь этот паршивец всерьез расстроен! Ему бы сейчас прыгать до небес, что избежал честно заработанного наказания, а он весь почернел с лица.

— Владимир Данилович, а что они... где он сейчас?

— У меня дома. Я высказал такое пожелание, и коллеги сочли это возможным. Дело в некотором роде семейное, личное... — профессор засмеялся, Нефедов принужденно улыбнулся. Глядя на эту улыбку, Владимир Данилович принял решение.

— Ну хорошо, Вадим. Поедемте со мной. Я приглашаю вас пообедать у меня и взглянуть еще раз на ваше... произведение.

— Зачем?

— Как зачем? Коль скоро вы сомневаетесь в правильности результатов экспертизы, вы должны сами сделать оценку.

Викторов говорил сурово, но выражение лица с интонациями не гармонировало.

— Спасибо, все очень вкусно, — произнес Нефедов. Ел он грамотно, но держался вроде десятиклассника-медалиста на парадном обеде у мэра.

— Маша, мы пойдем ко мне, — сказал Владимир Данилович, — а ты позови, пожалуйста, малых. Скажи... — дальше он прошептал жене на ухо. Мария Алексеевна улыбнулась и кивнула.

На пороге кабинета Владимир Данилович пропустил гостя вперед. Нефедов сел в кресло осторожно, как будто в зимовье ежей. Посмотрел на профессора.

— Ждем, — сказал тот.

Подождали молча. Наконец в коридоре послышалась возня.

— Я первая пойду! Нет, я первая пойду!

— Нет, сказал же! Я, потом Денис, потом ты. И не вопи, а то он не выйдет!

— Нет, я первая!

— Да молчи ты! Денис, держи ее!

— Тишина — тише некуда, — строго сказал дед, выглядывая в коридор. Внуки моментально умолкли. Но первым вошел все же десятилетний Даня — уменьшенная копия профессора Викторова, причем созданная без всяких технических ухищрений.

— Здравствуйте, — сказал ему, как взрослому, Нефедов.

— Здрасьте, — ответил внук профессора и удивленно взглянул на деда. – А как же… ты нас звал…

— Ничего, — сказал Владимир Данилович. — Вадим в курсе. Еще бы Вадим не был в курсе. Где там младшие?

Вошли Денис с Натальей, обмениваясь на ходу последними пинками, наконец перестали. Владимир Данилович постучал по столу кулаком:

— Лад! А Лад! Где мои винды?

— Где-где, — сразу же отозвалось внутри стола. — В Караганде.

Дети хихикнули и начали пробираться поближе.

— Язык придержи, здесь малые. Ну серьезно тебе говорю, отдай. Машина повисла.

— Караганда — это просто город, — примирительно сказал стол. Верхний левый ящичек сам собою плавно выдвинулся, из него высунулся фирменный накопитель с разноцветным окошком и надписью Win'40. Брякнулся на столешницу, за ним появилась лохматая голова. Лад ловко подтянулся и вылез сам, во всей своей красе: футболка, домашние брюки и сандалии. Малые затаили дыхание. Нефедов, кажется, тоже. — А винды — отстой. У меня тоже сегодня висли.

— Ну вот, — сказал Викторов, — теперь вы все поняли, Вадим. Конечно, это была инсценировка. Симуляция. У вашего произведения неплохие актерские данные. Не знаю уж, кого благодарить — вас с госпожой Фроловой или себя самого — но справился он замечательно.

Профессор и студент шли по аллее, ведущей к старому высотному зданию Университета, мимо гуманитарных корпусов. Обеденный перерыв кончился, и обоим предстояло вернуться к научным трудам. Все инциденты были исчерпаны, Владимир Данилович даже согласился доехать до работы вместе с Нефедовым на его машине, и сейчас они прогуливались бок о бок — хоть фотографируй для университетской газеты мудрого профессора с подающим надежды студентом.

— Спасибо, Владимир Данилович, — повторил Нефедов. Похоже, благодарить уже подустал.

— Оставьте, — ответил он нарочито сурово. — Вы, кажется, считаете, что я ломал эту комедию из жалости к вам? А может, и не следовало жалеть. Если бы дело было только в вас, Вадим... Некоторые действия, знаете ли, должны наказываться. Но мне очень не хотелось впутывать кафедру. Дошло бы до суда, еще неизвестно, как бы американцы отреагировали.

— Американцы? Почему...

— У меня двойное гражданство, — с легким злорадством пояснил Владимир Данилович. — Вы, конечно, об этом не знали. Я родился в Массачусетсе, отца, собственно, звали Дэниел. Ну, а коль скоро я американский подданный, то и Лад, вероятно, тоже. Вам известно, какие у них законы относительно экспериментов, могущих оказать влияние на биопотенциал нации? После инцидента с клонированием?

— Это... Дороти и Джеймс...

— Правильно. Супруги Хантингтон. Ну, мы-то россияне, за нас авось держава заступится. Но дело было бы уже не наше с вами личное, и мое слово весило бы не больше, чем ваше. Как минимум штраф бы кафедра заплатила... астрономическую сумму, я полагаю. Не говоря о громкой славе. Имели бы удовольствие видеть наши портреты рядом с Джонсон и Лебедевой... Вы что-то хотите сказать?

— А при чем тут кафедра?

— А кто же, если не кафедра? Театральное училище? На чьей базе вы ставили эксперимент? Кто вас научил работать?.. Вот таким образом, Вадим. Я очень надеюсь, что впредь вы будете обдумывать последствия своих поступков, и можете больше меня не благодарить. Я сделал то, что был вынужден сделать.