Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 2

…Рейд «Святого Брандана» ожидался самым обыкновенным. Полные трюмы тюков с шерстью, тридцать два человека команды, всего-то от Дублина в Лондон со склада на склад довезти товарец. Конец июля, время спокойное, бури — редкость, харчей хватает, да и спешки никакой не должно быть. Команда прекрасно справлялась с несложными вахтами, Джуду даже не надо было трудиться — сидел себе на мешках в тенёчке, вырезал из вересковых корней заготовки для трубок или просто дремал. Запах дохлого альбатроса от жары становился острее, но Хамдраму было давно плевать и на падаль, и на всех, кто вынужден её нюхать. Особенно — на молодого капитана О'Гэри. Этот говнюк был из тех, что заставит команду носовыми платками палубу вычищать, если заняться нечем. К Хамдраму он не придирался, от греха подальше, остальных гонял, как акула дельфинов. Не проходило и дня, чтобы кого-нибудь не секли, а уж зуботычины сыпались на команду, как из ведра. К тому же О'Гэри был скуп, как чёрт, и способен был месяц изводить человека за разбитый кувшин или утопленное весло.

Особенно часто доставалось братьям Шепардам. Старший, Дуг, слыл хорошим матросом, выносливым, смирным и очень сильным. Младший, Роб, — сущее недоразумение. Юнга из парня вышел — как парус из носового платка. То уронит тарелку с супом, то забудет почистить капитанские сапоги, то заглядится на волны и утопит по рассеянности кисет доброго табака. Щуплый, тонкий, сероволосый парнишка походил скорее на мокрого воробья, чем на будущую грозу морей, да и выдержки ему не хватало. Во время порки Роб визжал, выл и, случалось, плакал. А Дуг любую обиду переносил кротко, как ломовик-першерон, — чем и доводил капитана О'Гэри до белого каления.

Повод для нынешней экзекуции был, как водится, высосан из адмиральской бочки. У старика О'Догерти пропала серьга. Золотая серьга кольцом, знак успеха и доблести моряка. Скорее всего у цацки разомкнулся замочек и она завалилась в какую-нибудь глухую щель, но О'Гэри, услыхав о пропаже, заявил, что ему на борту хватает четвероногих крыс, а двуногие могут плыть на все четыре стороны. И приказал тащить на палубу матросские сундучки — мол, сейчас и посмотрим, а как пропажа найдётся, вор на месте получит свой рацион свежих линьков. Команду исполнили неохотно — на сундучки ни замков, ни засовов не вешали, и даже у распоследних ворюг хватало совести не запускать туда лапу. Боцман Йорген попробовал отговорить капитана — идти поперёк обычая значило провоцировать недовольство матросов. О'Гэри упёрся со всем ирландским упорством и приказал Дугу Шепарду обыскать вещи. Дуг отказался.

Сундучки в итоге каждый матрос выворачивал сам, под прищуром жадного ока О'Гэри — естественно, никакой серьги не нашлось, и никакого ухищенного корабельного барахла там не прятали. Злой как чёрт капитан приказал устроить наказание тотчас, не дожидаясь традиционной понедельничной порки, когда матросы получали разом за все проступки прошлой недели. Спокойного, как всегда, Шепарда привязали к фок-мачте, боцман неспешно взялся за дело. Джуд без особого интереса следил, как вспухают рубцы на широкой спине моряка. Он видел, что боцман отвешивает удары вполсилы. Капитан тоже это заметил. Йорген получил в челюсть, не отходя от мачты, и благоразумно укатился под снасти. Линёк лёг в ладонь капитана так метко, словно вместо расшитой галуном шляпы О'Гэри носил красный колпак с прорезями для глаз. Желваки заиграли на загорелых скулах ирландца — Джуд почувствовал, до чего ж капитану хочется исхлестать в кровь белую спину наказанного. Но раз взявши палаческий кнут, до скончания дней не отмоешь рук… О'Гэри хорошо это помнил, поэтому смог сдержаться. Пару раз хлестнул мачту, показывая — вот так пороть надо», — и прошёл взглядом по угрюмой толпе матросов.

— Юнга Шепард, ко мне!

Понурый Роб сделал два шага вперёд, грязные щёки мальчишки были мокры.

— На! — О'Гэри протянул юнге линёк. — Бей! Ещё двадцать четыре осталось, парень.

Джуд чуть пожал плечами — поганое дело. Мальчишка вырастет редким мерзавцем, попробовав братней крови, и при первом удобном случае продаст самого О'Гэри… Такие истории Хамдрам уже не раз видел. Эх ты, Роб… Стоило время от времени подкидывать парню то яблоко, то кусок сухаря… жаль тебя, дурака, сам такой был.

Какой-то особенно жалкий в своём огромном буршлате Роб ухватил верёвку и шагнул к брату. О'Гэри широко ухмыльнулся:

— Давай! Высечешь от души — в Лондоне младшим матросом сделаю, шиллинг в месяц прибавлю.

Верёвка медленно поднялась и опустилась до палубы.

— Давай, Шепард! Будь мужчиной! В оттяжечку, с плеча, ну!

— Нет, сэр.

От удивления Джуд подавился табачной жвачкой. Этот салага стал возражать капитану? О'Гэри тоже сперва не поверил своим ушам:

— Выполняй приказ, Шепард, мать твою. Делай, что говорят, медуза вшивая!!!

— Нет, сэр! — Губы мальчишки тряслись, на глазах стояли слёзы, он отчаянно замотал головой. — Не буду, сэр, ни за что не буду!

Одним ударом капитан сбил Роба с ног и начал пинать сапогами, хрипя ругательства. Матросы молчали. По закону слово капитана на корабле верней Библии, а юнга имеет не больше прав, чем корабельный кот. По деревянным доскам палубы расплылось пятно крови. Наконец капитан выдохнул и отступил. Избитый Роб приподнялся — парень лишился переднего зуба, один глаз быстро заплывал, бледное лицо было перепачкано соплями и кровью. Встать, цепляясь за снасти, ему удалось не сразу.

Свирепый О'Гэри поднял линёк и швырнул в мальчишку:

— Вперёд, сволочь!

Привязанный Дуг изогнулся, насколько позволяли верёвки:

— Роб, пожалуйста, сделай это!!!

Мальчишка уцепился за такелаж и вспрыгнул на борт. От страха и боли он, похоже, ополоумел, единственной мыслью стало удрать от мучителя. Балансируя на канатах, юнга наконец завопил в голос, покрыв капитана грязной и неумелой бранью. У О'Гэри от злости побелел кончик носа.

— Юнга Шепард, я приказываю спуститься и выполнять команду!

Роб, похоже, его не слышал… Тогда О'Гэри достал из-за пояса пистолет и прицелился в парня:

— Слезай или сдохнешь!

У Джуда сжалось сердце — капитан и вправду мог пристрелить парня. Вот сейчас упадёт Роб. в синее море, помрёт без исповеди и станет чайкой. Белокрылым альбатросом, из тех, что парят над мачтами и просят, чтобы их помнили…

— Не стреляй!!! — Джуд рванулся вперёд и ударил капитана под локоть. Огорчённая пуля ушла в паруса. О'Гэри (недаром он был капитаном) рванул второй пистолет и пальнул, не целясь, благо Хамдрам был совсем близко. Пуля попала в дохлого альбатроса. Это было чертовски больно — словно в грудь запихнули раскалённую кочергу. Джуд упал, изогнулся дугой в пароксизме, почти теряя сознание. Верёвка сдавила шею узлом, с полминуты не получалось вдохнуть. А потом наступило блаженное чувство свободы. Тело сделалось лёгким, как перышко, в голове просветлело. «Я наконец умираю, — улыбнулся счастливый Джуд. — Отче наш иже еси… что?!!!». В уши ему ударил звериный вопль капитана. Открыв глаза, Хамдрам увидел: О'Гэри катается по палубе, пробуя отодрать от лица разъярённую мёртвую птицу…Деньги — в Бристоле, у старика трактирщика, в сундучке гроши, до берега две с половиной мили… Джуд Хамдрам сбросил буршлат, сапоги, одним прыжком вскочил на борт и бросился в море.

Он очнулся уже на пляже. Мелкий белый песок, ослепительно синее небо, старый вяз у дороги, холмы, покрытые мелкокурчавой зеленью, силуэт невысокой зубчатой башни у горизонта, в кустах терновника заливается неугомонный дрозд… Свобода! Волны смыли проклятый запах и мерзких червей, шея выпрямилась, на груди больше ничего не висит, и царапины на руках кровоточат, саднят от слоёной воды… Ему сорок пять лет, он свободен и жив и не станет летать над морем, оглашая пучину вод криками о спасении. «Кто родится в день воскресный, тот получит клад чудесный». Джуд Хамдрам, ты счастливчик! — улыбнулся он себе, отжал одежду, связал шнурком седые волосы и отправился куда глаза глядят по немощёной, жёлтой от пыли дороге.

До Бристоля он шёл почти месяц, ночевал то в хлеву, то в сарае, то под кустом, благо лето. Кормился, чем бог пошлёт да человеки помогут. Добрым людям говорил, что попал в кораблекрушение и чуть не утонул (второе было недалеко от истины). В Бристоле он первым делом сходил в церковь святого Марка поставить свечку и помолиться за счастливое избавление. Не удержался потом — уже выйдя из храма, показал кукиш мрачным зубчатым шпилям (жаль, давешний священник уже лет десять как помер). В «Отсоси у адмирала» Хамдрам гулял две недели — днём пил, по ночам таскал в комнату девок. Потом купил себе новый кафтан (никаких буршлатов!!!), зашил в пояс золотые монеты, обзавёлся брыкливым, выносливым мулом и, словно принц, поехал домой в Ливерпуль. Успел и матушку повидать, и получить от неё свежей треской по морде, и даже представить ей невесту — в первый день по прибытии он направился к свахе и через месяц был уже неплохо женат — на рябой, большеротой, но зато работящей, верной и доброй девице.