Разумное животное

Когда Мэгги вышла из сборного барака, где размещалась лаборатория, она ощутила на лице жаркие лучи солнца и морской ветер. И сразу же, как будто теплый ветер Флориды обнял и прижал ее к себе, она почувствовала себя красивой и счастливой. Она дышала полной грудью. Быстро перебирая маленькими куцыми ножками, она шла, подставив ветру грубое, обветренное и воинственное лицо.

На одном из двух пластиковых плотов, прикрепленных к борту бассейна, лежала Арлетт в купальном костюме, склонившись к дельфину Ивану и опустив руку в воду; глаза ее покраснели. Когда Мэгги подошла, Арлетт снова надела черные очки.

— Дорогая, какой ужас, профессор забыл о встрече с этим Си! Вы знаете, этот тип, наверное, какая-нибудь шишка, ведь в принципе наш опыт сверхсекретный. Я беспокоюсь, как бы он не повредил профессору. Мне совсем не нравятся его глаза — холодные, насмешливые и как-то исподтишка угрожающие, вы понимаете, что я хочу сказать. Вы могли бы его принять и рассказать о наших опытах, строя ему глазки, хотя этот тип вовсе не из, тех, кто позволит женщине окрутить себя. На меня он даже не взглянул. Я оставила их, его и помощника, с Бобом. Вы знаете Боба, он очарователен, Боб очарует и полчище гремучих змей.

— Ведите их сюда, — вздохнула Арлетт, — мне не хочется обращать на себя внимание и в купальнике являться в лабораторию.

— Понятно, — подхватила Мэгги быстрым прерывистым голосом, словно торопясь высказать то, что ей не удалось высказать за всю свою жизнь. — Вы же знаете, какие отношения у меня с Бобом Мэннингом. Боб — ребенок, без меня он пропал бы. Когда он на меня смотрит, выражение его лица напоминает мне Джеймса Дина за несколько месяцев до смерти. Бедный Джеймс, он сидел в старом кресле тети Агаты в Денвере, держа меня за руку. Вдруг он устало закрыл глаза и сказал: «Без тебя, Мэгги, я бы совсем пропал»., Вы обращали внимание на глаза Боба, Арлетт? Ведь он ребенок, абсолютно беззащитный, существо необычайно уязвимое. Я вне себя, когда представляю, как жестоко обращается с ним его отец. Это отвратительно. Бедный Боб. Думаю, что в один из ближайших дней я соглашусь осчастливить его и объявлю о нашей помолвке. Ему будет приятно иметь от меня ребенка. Он мне об этом не говорит, но я чувствую. Он не может пройти мимо младенца, не улыбнувшись ему или не состроив рожицу. Конечно, — с таинственным видом продолжала она, — иметь ребенка не так-то просто. Я обо всем говорила Севилле, но он почти не слушает меня. Ему некогда, он рассеян, и потом, вы знаете, как я им восхищаюсь, но сейчас и он ведет себя как ребенок.

— Севилла, — заметила Арлетт, — достаточно взрослый, чтобы знать, что ему делать.

— Ну да, правильно, дорогая, но не забывайте, что я знаю его уже пять лет. В некоторых отношениях он просто ребенок. Не будете же вы утверждать, что он любит эту дылду. Это невозможно, ведь у нее куриные мозги, уверена, что ее мозг не весит и двухсот граммов. Профессор польщен, вот и все, или же дело просто в чарах плоти, — тараторила она, выпячивая полные, красные, припухшие, словно шрам, губы.

— Да пойдите же за ними, — отвернулась Арлетт, — я хочу поскорей отвязаться от них.

— Не знаю, где она застряла, — сказал Боб Мэннинг. — Видите ли, она очень болтлива.

Его смущал тяжелый, упорный взгляд Си; ему казалось, что серо-голубые глаза Си подчиняют его себе.

— Пойду взгляну, в чем дело, — покраснел он. — Нет, спасибо, я не курю сигары.

Он вышел.

— Билл, — спросил Фойл, повернув к Си свое простодушное лицо боксера, — что это еще за магнитофон, который, не переставая, крутится?

— Не трогай его, Джим, он подключен к гидрофону, установленному в бассейне, чтобы принимать звуки, издаваемые под водой одним из дельфинов. Три недели назад я видел, такой же в Пойнт-Мугу.

Си склонился над письменным столом Мэгги, придвинул ее записную книжку, взглянул и положил на место…

— Так я и думал, Джим, эта маленькая стерва соврала. Встреча была назначена ровно на 15.30. Нечего сказать, недоразумение. Севилла просто смылся. Надо будет поинтересоваться прошлым этого метека, а заодно, пока мы здесь, и его ассистенткой — девушкой с французской фамилией.

— Билл, уж не думаете ли вы, что голлисты…

— Я никому не доверяю и, как прекрасно сказал Лорример, вечером, ложась спать, из осторожности подглядываю сам за собой в замочную скважину, чтобы видеть, что же я вынимаю из карманов…

— Мисс Лафёй ждет вас у бассейна, — сказала Мэгги. — Позвольте мне дать вам совет: вы хорошо сделаете, если снова наденете шляпы и снимете куртки, тени там нет.

Арлетт встала и вдоль бассейна пошла им навстречу — загорелая маленькая фигурка на фоне солнца и мглистой голубизны неба. Си улыбнулся ей наигранной веселой улыбкой, Фойл пожал ее теплую крепкую руку. Чувство благодарности охватило его. Он ожидал увидеть кого-нибудь вроде Мэгги, и вдруг такая прелесть — маленькая, стройная полненькая девушка: круглое с чуть вздернутым носиком личико, смуглая гладкая кожа, красивые черные глаза, живые, блестящие, выразительные, очень красивый рот, полный жизни, чувственный и великодушный взгляд. Чтобы подойти к ним, она сделала три шага, три маленьких шажка, потому что сама она была маленькой. В этом не было никакого жеманства, все ее крепкое и стройное тело так ладно держалось, вся она была такой кругленькой, нежной и гладкой, что при взгляде на нее слово «малютка» приобретало какой-то новый смысл. «Она мне нравится, — подумал Фойл. В висках у него стучало, в горле пересохло. — Боже мой, как она мне нравится! И ко всему порядочная, видно по глазам; не стерва, не хапуга, не зануда — словом, девушка, которая попадается одна из ста тысяч, и то еще если повезет. А я завтра утром буду уже в Вашингтоне».

Си весело улыбался Арлетт:

— Счастливы познакомиться с вами, мисс Лафёй. — Улыбаясь, холодными глазами он всматривался в ее лицо: «Эта обезьянка только что плакала, на щеке заметны следы слез».

— Насколько я понимаю, мисс Лафёй, — начал Си, — профессор Севилла проводит здесь весьма оригинальный эксперимент.

Арлетт взглянула на него. Он улыбался, но его глаза оставались холодными. «Этот тип, наверное, обижен тем, что имеет дело всего лишь с ассистенткой». Она сдержала слезы и любезно улыбнулась.

— В принципе он неоригинален, мистер Си. Подобный опыт уже проводился с шимпанзе, однако с дельфином его проводят впервые.

— Вы подразумеваете эксперимент Хэйзов с обезьяной Вики?

— Именно.

— Я знаю о нем только понаслышке, мисс Лафёй. Помнится, когда вышла книга Хэйзов, я был за границей.

— Так вот, Хэйзы, как вам известно, взяли на воспитание обезьянку в возрасте двух дней и вырастили ее у себя, как ребенка.

— Героический опыт, — заметил Фойл.

— Конечно! Нетрудно представить себе, каково было Хэйзам. Портьеры, мебель, лампы, посуда — все пострадало. Но они считали, что опыт того стоит. Идея заключалась в том, чтобы воспитать Вики, как человеческое дитя, и, поскольку голосовой аппарат шимпанзе сходен с нашим, научить говорить.

— Дело, кажется, закончилось провалом.

— Скажем лучше, опыт не удался.

Си ухмыльнулся.

— В чем же, по-вашему, разница между провалом и неудавшимся опытом?

— Неудавшийся опыт может многому научить нас.

— Например?

— Для начала хотя бы тому, что шимпанзе не может произвольно произнести какой-либо звук. Она, конечно, издает отдельные звуки, но это всегда вызвано каким-нибудь раздражителем, а не внутренним побуждением. Иначе говоря, произносимые шимпанзе звуки зависят от ее воли не больше, чем инстинктивный подскок вашей ноги зависит от вас, когда врач бьет молоточком по колену. Первая задача Хэйзов состояла, следовательно, в том, чтобы научить Вики по собственному побуждению произносить какой-нибудь звук. Чтобы получать пищу, Вики должна была научиться говорить «а».

— И ей это удалось?

— Не без труда. После этого Хэйзы перешли ко второй стадии: они использовали методы, применяемые в школах, где учат говорить умственно отсталых детей. Когда Вики произносила «а», мистер Хэйз зажимал и тотчас же отпускал ее губы. Так Вики через две недели занятий стала говорить «mama». Тогда ей было 14 месяцев. В два года она выучилась говорить «papa», в 28 месяцев «cup» в три года — произносить «up» [2].