Время против времени

— Все еще не нашли серебро, Бойль? — Мы с ним на дружеской ноге и обходимся без «мсье» и без «мистера».

— Кто сейчас интересуется серебром? — вопрошает он. — Билль и только билль!

— А вдруг провалят?

— Чудак, — смеется Бойль и ныряет в какую-то болтающую группку.

У Бойля своя информация, думаю, верная и вполне исчерпывающая.

Ко мне подходит Уэнделл, дружески пожимает руку.

— Сейчас вы спросите о Стиле, — улыбаюсь я.

— Не буду. Знаю, что он проголосует против.

— Многие боятся его выступления. Оно может быть очень резким.

— А разве вы не знаете точно?

— Он со мной не советовался. Но он очень не любит Мердока.

— Мердок в сенате менее опасен, чем за его стенами. А билль ждут и другие. Жизнь, как время: идет вперед, а не стоит на месте. Общество не могут представлять одни аграрии и банкиры.

Кто-то отвлекает от меня Уэнделла, и я заглядываю в пустеющий понемногу ресторан. Стила нахожу одного в дальней кабине за синей портьерой. Перед ним два бокала и бутылка вудвилльского красного. Но он не приглашает меня ни присесть, ни пригубить вина.

— Я не знал, что вы здесь, Ано, — говорит он, не поднимая глаз.

— Я пришел, как советник, пока вы меня еще не уволили, — отвечаю я и жду.

— С каким советом?

— Не выступать вообще.

— Почему?

— Вы не поведете за собой даже трети сената.

— И пропустить Мердока?

Я повторяю слова Уэнделла, что за стенами сената Мердок более опасен для общества. Сенатский мандат, говорю я, неизбежно сдержит его агрессивные махинации. Хуже будет, если хунта Мердока силой захватит власть. Что такое хунта, Стил не понимает, я вижу это по его глазам и тут же поправляю «хунту» на «шайку» и добавляю, что крайности реставраторов в сенате всегда подавит разумное большинство.

Стил долго не отвечает, и я жду, не присаживаясь.

— А вы знаете, кто выдвинет билль? — наконец спрашивает он.

— Рондель.

— Глава партии «джентльменов». Человек, проживший на свете столько же, сколько и я. Что же заставило его изменить продуманному и пережитому?

— Я только что слышал от главы вашей партии, Стил, — говорю я, делая ударение на «вашей». — Жизнь, как время: идет вперед, а не стоит на месте. Должно быть. Рондель это понял.

— Они хотят расколоть нас, — тихо, но твердо произносит Стил. — Отойдут трудовики, зашевелились каноники, суетится мать-настоятельницв, а главное, конечно, Мердок. Перемены? Я против перемен, Ано. Люблю все стабильное, прочное, неизменное. Должно быть, мне пора в отставку, сынок. Могу назвать тебя так, кто бы ты ни был. Ведь мне уже, как и Висту, давно за семьдесят. Только уйду после выборов. По конституции все мои голоса получат те, кому я их отдам. А у меня сто тысяч избирателей, и ни один из них не будет голосовать за Мердока.

Я вспоминаю рассказ Мартина, но молчу. Стоит ли огорчать старика, да еще в такой день? А на шантаж Мердока можно найти управу: есть и Уэнделл, есть и Бойль. Да и «Сити ньюз» может вмешаться, если понадобится. Словом, ответ Мердоку мы найдем и без Стила.

Звонит колокол, призывающий членов сената в зал заседаний. Стил уходит из ресторана, мне его искренне жалко: священник, основы веры которого поколеблены. Я медленно иду за ним, сливаясь с толпой в коридорах. Цветные сюртуки и фраки перемешались с наглухо застегнутыми пиджаками и высокими жилетами, а кружевные жабо с широкими галстуками, как смесь годов, нравов и состояний. Журналисты с открытыми блокнотами толпились у входа в ложу прессы. Их длинные клетчатые пиджаки походили на форму. В соседнюю ложу сенатских чиновников входили более старомодные джентльмены и леди. Женщин было довольно много и в зале заседаний и на хорах для публики. Они выглядели пестро, но чаще глаз примечал сухопарых подтянутых директрис пансионов и настоятельниц монастырей, а то и просто монахинь в белых накрахмаленных шляпах. Красные треуголки лакеев, приносящих пиво и бутерброды в зал заседаний, еще более увеличивали крикливую пестроту картины.

У входа в ложу мне встречается Мердок, на этот раз более старомодный и чинный, как мопассановский редактор Вальтер из «Милого друга». Улыбка его лучезарна, словно у игрока, крупно выигравшего на ипподроме.

— Радуетесь? — замечаю я. — Не рано ли?

— А вы сомневаетесь, мсье Ано?

— Почему я и отказался от ваших пяти тысяч.

— Боюсь, что вы мне уже не нужны. Как советник Стила, разумеется. Охотно предлагаю вам тот же пост.

— Не рано ли? — повторяю я.

— Я уже присмотрел себе кресло а сенате. Подумайте, Ано, может это окажется выгоднее, чем предложение Уэнделла?

— Вы, как всегда, информированы, Мердок. Но я ни к кому не уйду от Стила. Тем более сейчас.

— Поддержать падающего? — смеется Мердок.

— Нет. Просто большей свободы действий нигде у меня не будет.

— То-то вы так часто встречаетесь с Мартином. Пусть имеет в виду, что разглашение редакционных секретов чревато далеко не радужными последствиями.

— Кому интересны секреты редакции «Брэд энд баттер»? Я лично ее не читаю. Да и Мартин может уйти в другую газету.

— Он мне еще нужен, Ано. Как, впрочем, и вы. Не хочется терять вас из виду. Слишком много вы знаете, молодой человек, — говорит Мердок, рассматривая свои полированные ногти. Еще одна улыбка вполоборота, и он скрывается в ложе.

Значит, он знает о моих встречах с Мартином. Откуда?

Слежка за мной или провал Мартина?

Ни он, ни я не открываем своих карт.

Игра продолжается.

Глава Х

УКРАДЕННОЕ ПИСЬМО

Билль прошел.

Я лежу у себя в комнате на диване, как Мартин, задрав ноги: спинки у омоновских диванов высокие, как в эпоху королевы Виктории. Сейчас в Городе праздник — семьдесят первая годовщина Начала, того самого Начала, с которого повел свою жизнь этот смоделированный неведомыми галактистами человеческий город и которое с тех пор так и пишется, как Город, — тоже с прописной буквы. Делать ничего не хочется, да и дел нет, за окнами праздничная тишина, лишь экипаж изредка проскрипит или прозвенит конка. И в отеле тишина, в одних комнатах спят после бурной предпраздничной ночи заезжие купчики и агенты, как у нас говорили когда-то, коммивояжеры, рекламисты товаров провинциального производства, спят профессиональные шулера побогаче, которым лестно пожить в дорогом, хотя и старомодном отеле. Но большинство номеров пусто: сенаторы-фермеры и промысловики разъехались по своим промыслам и поместьям, в коридорах отеля не щелкают дверные замки и не слышно жильцов, любящих покурить и поболтать на ходу, возвращаясь к себе из бильярдной и бара.

Вот и лежи, Анохин, потому что читать тебе нечего, все газеты уже прочитаны, а книги здешние старомодны, как и этот отель, что-то вроде бульварных романов конца прошлого века. Лежи, Анохин, и жди, не забежит ли Мартин, где-то кочующий и что-то вынюхивающий. Какой детектив вырос здесь из Мартина: Мегрэ не Мегрэ, Пуаро не Пуаро, но некий преемник Арчи Гудвина из романов американца Рекса Стаута — живчик-философ, всюду проходящий и все замечающий, всюду свой: в биржевых кулуарах и в дешевых забегаловках, в семье загулявшего промысловика и на приеме у директора страховой компании. Без Мартина я бы не знал и половины того, что знал сейчас о Городе и его секретах, и не мог бы думать об обеде в баре «Аполло», куда он меня поведет сегодня и куда не ходят респектабельные горожане вроде Уэнделла или Стила. А пока лежи, Анохин, и думай, за каким чертом затеял ты всю эту игру с Мердоком и Стилом, Донованом и биллем, который все-таки прошел, несмотря на двадцать три голоса против. Стил выступил и повел за собой чуть-чуть больше трети сената, но этих «чуть-чуть» оказалось слишком мало, чтобы билль провалить.

Избирательная кампания уже в разгаре, портреты кандидатов в сенат торчат повсюду, в избирательных участках уже готовят списки выборщиков и бюллетени, а я в этих делах чужак, и вся предвыборная карусель здесь кружится помимо меня, и мне полностью безразлично, кто займет сенатские кресла и за какие проекты и поправки будет голосовать. Конечно, я сочувствую Доновану, но что ему от моего сочувствия? В сущности, все мы узнали с Мартином, и если только для этого нас переместили сюда, то пора бы и возвращаться домой, благо желание неведомых нам небожителей уже выполнено, а большего сделать нельзя даже по той легенде, которую оба придумали. Общество здесь развивается по законам, давно на Земле открытым, а ускорить или изменить ход исторического развития не в наших силах.