Мир Реки: Темные замыслы

Она широко раскрыла глаза и, время от времени поеживаясь, словно с чем-то боролась внутри себя, заговорила еще быстрее:

— Мистер Доджсон и мистер Дакворт [15] несли корзинки для пикника… мы отплыли на лодке от моста Фолли вверх по Изу — на этот раз вверх по течению, чтобы было поинтереснее. Мистер Дакворт сидел на месте загребного, и с его весла падали капли, словно стеклянные слезы, на зеркальную поверхность Иза, и…

Последние слова для Бёртона прозвучали словно раскаты грома. Он удивленно посмотрел на Алису — ее губы двигались так, словно она разговаривала самым обычным тоном. Взгляд ее был устремлен на Бёртона, но казалось, она смотрит сквозь него, в пространство и время, оставшиеся в прошлом. Она приподняла руки, словно чему-то удивилась и не могла сдвинуться с места.

Все звуки усилились. Бёртон слышал дыхание девочки, биение ее сердца и сердца Алисы, слышал, как урчит у Алисы в животе, как легкий ветерок шуршит листвой деревьев. Издалека донесся чей-то крик.

Он встал и прислушался. Что произошло? Почему обострились чувства? Почему он слышал, как бьются чужие сердца, но не слышал, как бьется его собственное? А еще он ощущал форму и строение травы под ногами. И почти чувствовал отдельные молекулы воздуха, ударявшие по его телу.

Алиса тоже встала.

— Что случилось? — спросила она, и ее голос налетел на него, как сильный порыв ветра.

Он не ответил, потому что смотрел на нее. Теперь, только теперь, так ему казалось, он видит ее тело впервые. И ее. Всю Алису.

Алиса пошла к нему, протянув руки вперед, полуприкрыв глаза. Ее влажные губы проговорили:

— Ричард! Ричард! — и она покачнулась.

Потом она остановилась, глаза ее широко раскрылись. Бёртон, раскинув руки, шагнул к ней.

— Нет! — крикнула она, отвернулась и бегом бросилась во тьму между деревьями.

Секунду Бёртон не двигался. Ему казалось невозможным, чтобы она, которую он любил так, как не любил никого и никогда, не полюбила его в ответ.

Наверное, она дразнила его. В этом все дело. Он побежал за ней, непрестанно выкрикивая ее имя.

Наверное, минули долгие часы, а потом их окропило дождем. То ли закончилось действие наркотика, то ли этому помогла холодная вода, но оба они словно очнулись от экстаза и состояния, похожего на сон, одновременно. Лицо Алисы озарила вспышка молнии, она посмотрела на Бёртона, вскрикнула и резко оттолкнула его.

Он упал на траву, но успел вытянуть руку и схватить Алису за лодыжку, когда она пыталась на четвереньках отползти от него.

— Что с тобой случилось? — крикнул он.

Алиса перестала вырываться. Села, уткнула лицо в колени. Тело ее сотрясали рыдания. Бёртон встал, приподнял рукой ее подбородок и заставил ее смотреть на него. Неподалеку снова сверкнула молния и осветила искаженные черты лица Алисы.

— Вы обещали защищать меня! — выкрикнула она.

— Вы вели себя совсем не так, словно хотели защиты, — сказал он. — И я не обещал защищать вас от естественных человеческих порывов.

— Порывов! — воскликнула она возмущенно. — Порывов! Боже мой, я в жизни ничем подобным не занималась! Я всегда была так порядочна! Я вышла замуж девственницей и всю жизнь хранила верность мужу! А теперь… совершенно незнакомый мужчина! Вот как! Не понимаю, что на меня нашло!

— Значит, я просчитался, — проговорил Бёртон и рассмеялся. Но и он начинал чувствовать сожаление и жалость. Если бы только все произошло по ее собственной воле, по ее желанию, тогда он бы теперь нимало не мучился угрызениями совести. Но в этой резинке содержался какой-то мощный наркотик, заставивший их вести себя как любовники, страсть которых не знает пределов. И Алиса проявила такой же энтузиазм, как какая-нибудь опытная дама из турецкого гарема.

— Не стоит мучить себя и ругать, — нежно проговорил он. — Вы не владели собой. Вините во всем наркотик.

— Я сделала это, — плакала Алиса. — Я! Я!.. Я хотела этого! О, какая же я порочная, низкая шлюха!

— Не припомню, чтобы я предлагал вам деньги.

Он вовсе не хотел казаться бессердечным. Он хотел разозлить ее настолько, чтобы она забыла о самобичевании. И это ему удалось. Она вскочила и принялась колотить и царапать его лицо и грудь. Она обзывала его такими словами, на какие никогда не отважилась бы хорошо воспитанная высокородная леди викторианской эпохи.

Бёртон схватил Алису за запястья, чтобы не дать ей окончательно исцарапать себя, и держал ее так, а она продолжала оскорблять его на все лады. В конце концов она умолкла и снова расплакалась, и тогда он повел ее к лагерю. Костер превратился в кучку мокрого пепла. Бёртон разгреб золу, набросал сверху пригоршню травы, оставшейся сухой под прикрытием дерева. Вспыхнуло пламя, и в его свете Бёртон увидел девочку, которая спала, свернувшись калачиком, между Каззом и Монатом в траве под железным деревом. Потом он вернулся к Алисе, усевшейся под другое дерево.

— Уходите! — сказала она. — Я не желаю вас больше видеть! Вы обесчестили меня, запятнали мое доброе имя! И это после того, как вы обещали защищать меня!

— Можете замерзать, если хотите, — буркнул Бёртон. — Я просто хотел предложить нам прижаться друг к другу, чтобы согреться. Но если вам больше по душе мерзнуть, ваша воля. Повторяю: то, что произошло между нами, было действием наркотика. Нет, не так. Наркотики не могут вызывать желания или действия. Они просто позволяют им выйти на волю. То, что мы обычно в себе подавляем, высвободилось, и ни вам, ни мне не за что себя винить.

Но я солгал бы, если бы сказал, что не получил наслаждения, и вы солгали бы, если бы утверждали противоположное. Так зачем же терзать себя муками совести?

— Я не животное, как вы! Я добропорядочная богобоязненная добродетельная христианка!

— Не сомневаюсь, — сухо отозвался Бёртон. — Но позвольте мне еще раз напомнить вам: вы бы ни за что не сделали того, что сделали, не будь в вашем сердце такого желания. Наркотик подавил ваши сдерживающие центры, но мысль о том, что вам делать, дал не наркотик. Мысль эта у вас уже была. Любое действие, происшедшее после приема наркотика, проистекало из того, чего вы хотели.

— Знаю! — воскликнула Алиса. — Неужели вы считаете меня какой-нибудь глупенькой служанкой? Я все понимаю! Я знаю, что я сделала и почему! Просто я никогда не думала, что могу быть такой… такой женщиной! Но ведь была! Была!

Бёртон пытался успокоить ее, доказать ей, что у любого человека в душе дремлют такие вещи, которых он не хочет. Он сказал ей о том, что немалую роль в этом играет догмат о первородном грехе. Она — человек, и, значит, в ней дремлют темные желания. И так далее. Но чем старательнее он успокаивал ее, тем хуже ей становилось. Потом, дрожа от холода и устав приводить бесполезные доводы, он сдался. Он улегся рядом с Монатом и Каззом и прижал к себе девочку. Тепло трех человеческих тел, укрытых густой травой, приятное ощущение наготы убаюкали его. Он уснул, слыша, как в траве неподалеку тихо плачет Алиса.

Глава 9

Когда Бёртон проснулся, он увидел серый холодный рассвет, который арабы называют волчьим хвостом. Монат, Казз и девочка еще спали. Бёртон почесался — кое-где тело зудело из-за того, что он лежал на колючей траве, — и встал. Костер погас. На листве и стеблях травы висели капельки росы. Бёртон поежился от холода. Но он не чувствовал усталости или каких-то пагубных последствий действия наркотика, как ожидал. В траве под деревом он разыскал кучу более или менее сухого бамбука, развел костер и некоторое время сидел около него, чувствуя себя в высшей степени приятно. Потом на глаза ему попались бамбуковые ведра, и он попил из одного из них. Алиса сидела на кучке травы и сердито смотрела на него. Кожа у нее покрылась пупырышками.

— Идите погрейтесь! — крикнул ей Бёртон.

Она потянулась, встала, подошла к бамбуковому ведру, наклонилась, зачерпнула воды и поплескала на лицо. Потом присела у костра и стала греть руки у невысокого пламени. «Когда все наги, как быстро даже самые стыдливые расстаются со стыдливостью», — подумал Бёртон.