Груз для горилл

– Я к вам по делу и хотел бы видеть директора.

– Кто же ты, что требуешь беседы с властелином? – отозвался из угла странник разбойничьего вида.

– Я – коронер ее величества из города Дептфорда, мистеры. Мое имя – Джон Шорт.

– Оно было бы точным, если бы фамилию укоротили на голову, – враждебно произнес странник.

– Оставь, Том, – прервал его король. – Это же не налоговый агент! – И, уже обращаясь к коронеру, он спросил: – А не удовлетворитесь ли вы услугами брата моего брата?

– То есть? – ничего не понял Джон.

– Наш директор – Джеймс Бербедж, а я – его брат Ричард [11], – разъяснил король. – Но директор вместе с частью труппы гастролирует сейчас в графстве Кент. Садитесь и говорите, что вас интересует.

Джон сел и выложил на стол два обгоревших листка. Ричард лишь бросил на них взгляд и, уже не глядя, взволнованно продекламировал:

– Том! – возбужденно вскрикнул он. – Это же отрывки из "Герцога Гиза", которые побывали в огне!

Странник вскочил на ноги.

– Откуда они у вас, коронер? – спросил Ричард. – Извините, это нас тоже волнует. Дело в том, что на днях у нас исчез единственный экземпляр этой трагедии.

– Каким же образом исчез?

– Как у вас говорят, – сказал взлохмаченный Том, подсев к столу, – при весьма загадочных обстоятельствах.

– Кстати, позвольте отрекомендовать: Томас Неш – актер и драматург.

– Если эти обрывки из того экземпляра, – задумчиво заметил Джон, – то рукопись сгорела в камине.

– Что произошло с Кристофером? – вдруг спросил Томас Неш.

– Постойте, господа, иначе мы ничего не выясним.

Он хорошо понимал, что, если сейчас скажет про неожиданную смерть Кристофера Марло, допрос устроят ему самому.

– Я вижу, вы сообразили, о ком речь. Что вам известно про вашего коллегу?

Ответ его поразил.

– Ничего определенного, коронер. – Ричард Бербедж забарабанил пальцами по столу. – Все время куда-то исчезает, а когда появляется, кладет на стол новую прекрасную пьесу. Только и всего!

– И вы никогда не расспрашивали его?

– А зачем? – Монарх в жестяной короне от искреннего удивления поднял брови. – Если человек сам не хочет чем-нибудь поделиться…

– Или же не имеет на это права! – добавил Томас Неш.

– …Он либо уклонится от прямого ответа, либо солжет.

– Вы правы, – вынужден был присоединиться к этому высказыванию Джон. – Значит, вы ничего не знаете? – подытожил он, уже собираясь идти.

– Почему бы это нам не знать? – остановил его грозный странник.

(Неужели он в таком виде шляется по улицам? А впрочем, в Нортон Фольгейте чего только не увидишь!) – Кое-что знаем, точнее – догадываемся.

– О чем именно?

– К примеру, я готов поклясться, что он не однажды находился во Франции и причастен к уничтожению враждебной нам Католической лиги во главе с Генрихом Гизом. Не имею представления только о степени его причастности.

– Откуда вы знаете?

– Известно откуда, – Том пожал плечами, словно речь шла о чем-то незначительном, – из его же трагедии "Герцог Гиз".

– Вот как! – Наконец-то разговор приобретал чисто специфическую форму.

– А вы читали трагедию?

– К сожалению, только эти два отрывка. Но по вашим словам выходит, что в ней речь идет о действиях нашей разведки?

– Ничего подобного не выходит, – почему-то начал раздражаться Томас. – И я об этом не говорил.

– Как вас понимать?

– Господи! Да это же ясно: когда мы, драматурги, читаем художественное произведение, то видим в нем намного больше, нежели обычный зритель. Это же очевидно!

– Что-то я ничего не соображу. Объясните, пожалуйста, что именно вы имеете в виду?

– Если вы этого не понимаете, то как я вам объясню? – уже совершенно разозленный, ответил Томас. – И вообще, есть вещи, которые не поддаются объяснению, если человек сам к ним непричастен.

– Извините, но я должен это понять, потому что пришел не из любопытства, а по делу.

– "По делу, по делу!" – пробурчал Томас.

– Не злись, Том, – повысил голос Ричард. – Попробую объяснить я. Видите ли, в чем дело, коронер: работа драматурга, независимо от того, о каком времени идет речь и какие лица действуют, всегда персонифицирована. Он слышит голоса реальных людей, возобновляет в памяти реальные разговоры, отыскивая в них точное, колоритное слово, многозначительную деталь, присущую лишь данной конкретной личности. Это помогает и нам, актерам, сценично воссоздать правдивый образ. Так что в любом произведении заложен личный житейский опыт автора, его мировоззрение, его отношения к событиям, их общественная оценка. Все это порой видно по еле уловимым нюансам. Выделить их, ощутить – значит, в какой-то мере составить биографию самого автора, которая в общих чертах обязательно будет более или менее вероятной, ибо за спиной героев произведения незримо стоит сам автор.

– Ну и что из этого? – спросил Джон.

– А вот что, – терпеливо продолжал Ричард. – Автор всегда опирается, что бы он ни писал, на современные ему реалии. Когда речь идет о давнем прошлом, происходит лишь как бы перенос современных идей в то время. Если же речь идет об исключительно современных событиях, как в случае с "Герцогом Гизом", все эти признаки приобретают еще большую выразительность. В таких случаях автора поневоле выдает наглядность и точность изложения. Да это и понятно, потому что иначе он не отважится взяться за разработку темы, заранее зная, что непременно допустит некоторые ошибки и над ним будут смеяться живые участники событий, особенно когда дело касается острого политического материала, острых проблем современности. Итак: внимательно изучая "Герцога Гиза", мы можем сделать логический вывод, что Кристофер Марло был во Франции и причастен к некоторым событиям, однако в то же время по произведению мы не можем определить степень этой причастности, как совершенно справедливо заметил уважаемый Томас Неш.

– И это всегда так? – недоверчиво покачал головой Джон.

– Мудрый вопрос, коронер, – весело усмехнулся Ричард Бербедж. – Такое исследование, которое мы только что сделали, невозможно лишь в одном случае: если за искусство берется творчески несостоятельный человек. Ведь если в произведении не отражена живая человеческая индивидуальность, то это мертвое произведение. Это маленькое, но существенное отличие и позволяет нам отличать действительно талантливую вещь от беспомощных поделок халтурщиков или графоманов.

– Но как же он, магистр из Кембриджа…

– Отвечу и на это, коронер. Первое: Кристофер Марло – храбрый и сообразительный человек. Второе: как талантливый драматург с необычайной фантазией, он – прекрасный стихотворец, а это немало значит. Третье: он мастер психологического перевоплощения, ибо драматург – один-единственный исполнитель всех ролей в собственных произведениях, от ведущих до второстепенных. А этих трех условий уже достаточно, чтобы выполнять некоторые деликатные поручения ведомства сэра Френсиса Уолсингема.

– Выходит, Кристофер Марло – шпион сэра…

– "Шпион"! – сразу же вскипел буйный Томас Неш. – Не произносите этого грязного слова, коронер! Крис – патриот и солдат. Прошу не оскорблять его в моем присутствии. Будьте добры, называйте шпионами глупых ищеек лондонского шерифа, которые выслеживают, кто из нас сколько выпил и что сболтнул за чаркой. Ха, я смеюсь над ними, хотя они повсюду суют свой нос и неутомимо строчат, переводя бумагу, немощные доносы. Разве этим деревянным остолопам, по макушку напичканным инструкциями, когда-нибудь понять, что самый первый и самый полный донос на настоящего творца – это его собственное творение? Для этого им самим следует стать вровень с великаном. Но тогда, – он даже зло оскалился, – зачем переводить бумагу на мелочные доносы, если ты сам способен создать шедевр, отдать жар сердца и непокой мыслей другим людям?