Т. 09 Свободное владение Фарнхэма

Они разделись. Томас в досаде кусал губы, Митсуи весь дрожал от волнения. Он ничего не понимал и решил, что попал в западню.

— Теперь медленно повернитесь кругом, я вас осмотрю, — приказал голос.

Убедившись, что оружия при них нет, Ардмор велел обоим стоять неподвижно, а сам по внутреннему телефону вызвал Грэхема.

— Грэхем!

— Да, сэр.

— Явитесь ко мне немедленно. Я в комнате дежурного.

— Но, майор, я сейчас не могу. Обед должен быть готов через…

— Черт с ним, с обедом! Быстро сюда!

Когда Грэхем явился, Ардмор показал ему на экран и объяснил, что происходит.

— Идите к ним. Обоим — руки за спину и сразу наденьте наручники. Сначала азиату. Пусть сам приблизится к вам — и смотрите в оба. Если попытается на вас броситься, мне, возможно, придется прикончить и вас заодно.

— Не нравится мне это, майор, — возразил Грэхем. — Ведь Томас свой, он не подведет.

— Ну конечно, я прекрасно знаю, что он свой. А что если его чем-нибудь опоили и заставили слушаться? Может быть, это что-то вроде троянского коня. Идите и делайте, что приказано.

Пока Грэхем осторожно выполнял не слишком приятное поручение — вполне заслужив тем самым награду, потому что, наделенный живым воображением художника, ярко и наглядно представлял себе возможную опасность и вынужден был собрать все свое мужество, — Ардмор позвонил Бруксу.

— Доктор, вы не можете сейчас прервать свою работу?

— Пожалуй, могу. Да, вполне. Что от меня требуется?

— Зайдите ко мне. Томас вернулся. Я хочу знать, не находится ли он под действием наркотиков.

— Но я ведь не врач…

— Знаю, только никого более подходящего у нас нет.

— Хорошо, сэр.

Доктор Брукс заглянул Томасу в зрачки, проверил его коленный рефлекс, посчитал пульс.

— Я бы сказал, что он совершенно нормален, только очень устал и волнуется. Разумеется, это не полный диагноз. Если бы у меня было время…

— Спасибо, этого достаточно. Томас, я надеюсь, вы не обидитесь на меня за то, что мы подержим вас взаперти, пока будем беседовать с вашим приятелем-азиатом?

— Конечно, не обижусь, майор, — ответил Томас, криво улыбнувшись. — Вы все равно это сделаете.

Когда Брукс ввел шприц Фрэнку Митсуи, тот вздрогнул и весь покрылся потом, но руку не отдернул. Вскоре средство подействовало: действия Фрэнка уже не подчинялись его сознанию, а речевые центры мозга освободились от контроля коры. Лицо его расслабилось, на нем появилось умиротворенная выражение.

Но оно исчезло несколько минут спустя, когда начался допрос. Не могли сохранить спокойствие и те, кто его допрашивал. Неприкрашенная, жесткая правда, звучавшая в его словах, никого не оставила бы равнодушным. Глубокие морщины пролегли на лице Ардмора. О чем бы не спрашивали этого несчастного маленького человека, он постоянно возвращался к рассказу об убитых детях и разоренном доме. В конце концов Ардмор не выдержал.

— Дайте ему противоядие, доктор. Я больше не могу. Мы уже выяснили все, что нужно.

Когда Фрэнк окончательно пришел в себя, Ардмор торжественно пожал ему руку.

— Мы рады, что вы с нами, мистер Митсуи. Мы найдем для вас дело, которое поможет вам свести с ними счеты. Сейчас я попрошу доктора Брукса дать вам снотворное, чтобы вы поспали часов шестнадцать, а потом мы приведем вас к присяге и подумаем, каким образом вы могли бы принести нам побольше пользы.

— Я не хочу спать, мистер… майор.

— Тем не менее вы поспите. И Томас тоже, как только обо всем доложит. Больше того… — он на секунду умолк и вгляделся в бесстрастное на вид лицо Митсуи, — вы будете принимать по таблетке снотворного каждый вечер. Это приказ. Я сам буду выдавать вам таблетку, и вы будете принимать ее у меня на глазах, перед тем как лечь спать.

У военной дисциплины есть и положительные стороны. Ардмор не мог бы вынести мысли о том, как этот маленький желтокожий человек каждую ночь лежит с открытыми глазами, глядя в потолок.

Брукс и Грэхем явно хотели бы остаться и послушать рапорт Томаса, но Ардмор сделал вид, что не замечает этого, и отпустил их. Он хотел сначала вникнуть в добытую информацию сам.

— Так вот, лейтенант, я чертовски рад, что вы вернулись.

— Я тоже рад, что вернулся. Вы, кажется, сказали «лейтенант»? А я думал, теперь мне возвращается прежнее звание.

— Это почему же? Больше того, я собираюсь изобрести какой-нибудь повод и произвести в офицеры Грэхема с Широм. Нам здесь будет куда проще жить, когда все будут в одинаковом ранге. Но это между прочим. Давайте послушаем, чего вам удалось добиться. Я полагаю, теперь вам все уже ясно, и сейчас вы выложите передо мной на стол исчерпывающее решение наших проблем, перевязанное ленточкой?

— Ну, навряд ли, — улыбнулся Томас.

— Я на это и не надеялся. Но если говорить серьезно и строго между нами, мне надо предпринять что-нибудь эффектное, и как можно скорее. Научный персонал уже начинает на меня наседать, особенно полковник Кэлхун. Какой, к дьяволу, смысл в том, что они могут делать всякие чудеса в лаборатории, если я не сумею придумать никакого способа перевести эти чудеса на язык стратегии и тактики?

— А они в самом деде так продвинулись?

— Вот увидите. Они вцепились в так называемый эффект Ледбеттера и носятся с ним, как терьер с крысой в зубах. Сейчас они могут с его помощью делать все, что угодно, кроме разве одного — картошку чистить.

— В самом деле?

— В самом деле.

— А что, например, они могут сделать?

— Ну, скажем… — Ардмор перевел дух. — Честно говоря, не знаю с чего начать. Уилки пытался объяснить мне все проще, но я, признаться, понял только половину. Можно сказать так — они открыли способ управлять атомами. Нет, речь идет не о расщеплении атома, не об искусственной радиоактивности. Смотрите. Мы говорим, что существуют пространство, время и вещество, так?

— Да. Но есть еще эта идея Эйнштейна о единстве пространства и времени.

— Разумеется, о ней написано во всех школьных учебниках. Но у них это получилось на самом деле. У них выходит, что и пространство, и время, и масса, и энергия, и излучение, и тяготение — все это разные способы представлять себе нечто единое. И стоит только разобраться в том, как работает что-нибудь одно, сразу получаешь ключ ко всему остальному. Если верить Уилки, то все физики до самого последнего времени, даже после того как появилась атомная бомба, только и делали, что бродили по обочинам. Они взялись было за единую теорию поля, но сами в нее по-настоящему не верили и действовали так, будто все это совершенно разные вещи. А Ледбеттер догадался, что такое на самом деле излучение, и благодаря этому Кэлхун с Уилки получили ключ ко всей остальной физике. Вы поняли? — добавил он с улыбкой.

— Не очень, — сознался Томас. — А вы не могли бы сказать, что это дает?

— Ну, прежде всего, тот первичный эффект Ледбеттера, от которого здесь погиб почти весь личный состав, — Уилки считает, что это всего лишь случайное побочное явление. Брукс говорит, что полученное излучение повлияло на коллоиды живых тканей: у тех, кто погиб, они коагулировали. Но с тем же успехом это излучение можно использовать, чтобы высвободить энергию поверхностного натяжения. Только вчера они таким способом взорвали полкило говяжьей вырезки — взрыв был как от динамитной шашки.

— Да ну?

— Правда. Только не спрашивайте меня, как они это сделали, я просто повторяю то, что мне было рассказано. Суть в том, что они, кажется, поняли, как устроено вещество. Они могут взрывать его — иногда — и использовать энергию взрыва. Они могут превращать один химический элемент в другой. Они, по-моему, убеждены, что знают с какого конца подойти, чтобы понять природу тяготения, и тогда они смогут обращаться с ним так же, как мы сейчас обращаемся с электричеством.

— Я думал, что по современным представлениям тяготение — это не вид энергии.

— Правильно, но в единой теории поля сама энергия — не энергия. Черт возьми, это очень трудно объяснить на человеческом языке. Уилки говорит, что это можно описать только математически.