Путь Базилио (СИ)

— Что-то делать, говоришь… Трахнуть, что-ли? — вздохнул Карабас. — Вот сегодня сходишь и трахнешь. Твой бэтмен где?

— Спит… Шеф, ну не сегодня, я сегодня уже… — начал было пёсик и тут же замолк. Потом, чераз пару секунд, сделал несколько судорожных вдохов, продышался уже спокойнее и укоризненно сказал,

— Шеф, ну зачем же за дыхалку-то? Я же просил — всё что угодно, только вот этого не надо. Ладно, трахну. Если больше некому. Бетмена моего разбудите, пожалуйста…

— А почему он спит? — поднял бровь раввин.

— У него время сбивается, — вздохнул Напси. — Ну так я иду?

— Не сегодня, — раввин изменил решение. — Ты мне, пожалуй, вечером пригодишься. В качестве шабесгоя.

— Это как? — заинтересовался Напси, довольный уже тем, что не придётся идти в эргастул и заниматься скучным делом.

— У меня сегодня важный день, — сообщил раввин. — Я намерен соблюсти шаббат. Ну то есть субботу.

— Брбрбрбрбр, — пёсик встряхнулся. — У нас что, праздник какой-то?

— Я же сказал: не у нас, а у меня. Кстати, где повар?

— Стейки готовит и салаты, — напомнил пёсик. — Дочь твою Мать, мы за эту говядину столько заплатили…

— Неважно, — перебил Карабас. — Это говядина зернового откорма. И это настоящие бычки, без прошивок. Ну ладно, с прошивками. Но они могут считаться условно-кошерными, так как бычок всё-таки жуёт жвачку и имеет раздвоенное копыто. Вполне кошерными они были бы в том случае, если бы их забили в соответствии с правилами…

Напси украдкой позевнул. Рассуждения раввина на тему того, что можно есть, а что нельзя, он уже слышал, и они ему были не близки. Интереснее было, при чём тут суббота и что это всё вообще значит.

Карабас его мысли увидел.

— Ладно, слушай сюда. Крекеры только подай… Скобейда, хочется молока, а мне нельзя — я же мясо лопать собираюсь… Так вот, соблюдение субботы — это мицва. То есть заповедь. Я должен был бы соблюдать её как положено, но у меня были причины этого не делать. Во-первых, не сохранился счёт дней недели. Во-вторых, соблюсти правила шаббата в наши времена крайне сложно. И, наконец, до недавнего времени это было запрещено.

Пёс опять не понял, и опять раввин услышал, что он думает.

— Тут такое дело… — протянул он, жуя сухой крекер и стряхивая с бороды летяшие крошки. — Перед самой войной был созван последний всемирный раввинат из оставшихся раввинов. Который принял ряд постановлений. В том числе — категорически запретил на ближайшие сто лет лет все иудейские обряды и обычаи, которые прямо или косвенно могли бы поставить под угрозу выживание еврейского народа. В том числе и шаббат, в части практической, то есть исполнение заповеди «храни», по Дварим. Можно соблюдать в части «помни», как в Шмот. Ну то есть изучать законы шаббата можно, а соблюдать нельзя. — Карабас замолк, в задумчивости комкая бороду в руке.

— А почему? — спросил Напси. Из всего монолога он понял едва ли треть, но по опыту знал — когда Карабас начинает рассуждать о своей религии, вопросы лучше относить к последнему более-менее осмысленному утверждению.

— По кочану. Пикуах нефеш, — пробормотал бар Раббас, думая явно о другом.

— А капуста тут при чём? — не отставал пёсик, обнюхивая левым рыльцем ножку стола. Она пахла приземистостью, — запах столешницы начинался не то чтобы очень высоко, — основательностью, почтенным возрастом и морёным дубом.

— Какая ещё капуста? — раввин всё-таки отвлёкся и принялся объяснять. — Пикуах нефеш — это спасение души еврея. То есть если исполнение заповеди может вызвать гибель еврея, её исполнять не следует. Так вот, в шаббат нельзя делать никакую работу, а в те времена это было, гм, чревато… Стрёмные тогда были времена, — заключил он и снова замолчал, на этот раз надолго.

— Ну и дальше-то что? — потерял терпение Напси.

— Да ничего особенного, — прервал свои размышления Карабас. — Началась война. Я тоже воевал. Прсто мне в каком-то смысле повезло. Наша часть была расквартирована там, куда упал Монолит. Который тут же и разрядился. Кого-то испарило, кого-то поджарило, а я угодил в болото. Не в самом лучшем состоянии, да. Но в меня встроили способность впадать в анабиоз при неблагоприятных обстоятельствах. Я и впал. На двести тридцать шесть лет. Наверное, в конце концов я бы всё-таки умер, но меня вытащил Болотный Доктор. Вытащил и вернул к жизни. Ему было интересно, получится ли… В общем, я ожил. Потом навёл справки. И узнал, что никаких раввинов больше не осталось. Иудаизм непопулярен. Что и неудивительно. Религия держалась на горе книг. Которые погрызли шредеры. Всё сожрал проклятый долгоносик… — протянул он что-то совсем уж странное. — Короче, не осталось даже Торы на иврите. Только у меня в голове, — постучал он по ней пальцем для убедительности. — Как и основные трактаты Мишны и Гемары. У меня в черепе есть электронная вкладка. Если её подсоединить к компьютеру, всё это можно было бы скачать и потом напечатать. Но есть нюанс. Эту вкладку нельзя вытащить. Ну разве что из мёртвого. А я намерен пожить ещё, ибо еврей не должен умирать ради Торы. Он должен жить ради Торы. И жить непременно хорошо, ибо плохая жизнь еврея оскорбляет величие Торы… Да ты спишь, негодник?

— Простите, шеф! Извините, шеф! — испуганно взвизгнул Напсибыпытретень, на которого мерные речи раввина и в самом деле подействовали убаюкивающе.

— Так вот. Большую часть последнего столетия я работал на Подгорное Королевство. А наш Король, к сожалению, таки немножечко муслим. Очень условный, конечно, но наши еврейские штучки его раздражают. Так что я старался его не дразнить. В общем, опять же пикуах нефеш. Но сейчас у меня есть немного свободного времени, и я всё-таки намерен отпраздновать шаббат. Хотя и весьма относительно.

— В каком смысле? — обратно не понял пёс.

— Я не знаю, когда он начинается, — вздохнул раввин. — И никто не знает. Вот ты знаешь, что такое пятница?

— Когда вечером бухают, потому что завтра праздник и на работу не идти, — пёс попытался пожать плечами, но не преуспел.

— Откуда знаешь? — заинтересовался раввин.

— От мамы, — пёсик шевельнул правым рыльцем, которое уловило какой-то новый запах.

— То есть от калуши… Чёрт, даже они уже не помнят. Попробуем иначе. Воскресенье что такое?

— Это значит «не доживём», — блеснул познаньями пёсик.

— Ну вот. А раньше это были дни недели. Неделя — это семь дней подряд. Суббота — последний, седьмой день. Первый день назывался воскресенье, второй — понедельник… и так далее. Не понял? — он уставился на пёсика. — Не понял, — констатировал он, посмотрев, что делается у него в голове. — Ладно, замнём для ясности. Короче, мне нужно было понять, когда ближайший шаббат. Было бы у меня время, я бы попробовал восстановить. По еврейским праздникам. Смотри, — раввин начал загибать пальцы. — Йом-Киппур не может приходиться на пятницу, потому что в Йом-Киппур нельзя подготовиться к субботе. На воскресенье тоже не может, потому что в субботу нельзя подготовиться к Йом-Киппуру. Рош-Хашана начинается за десять дней до Йом-Киппура, таким образом, не может быть средой. И пятницей тоже не может. И воскресеньем, потому что Хошана Раба не может быть субботой… Улавливаешь?

— Не-а, — Напси отчаянно зевнул, борясь со сном. — По-моему, это какая-то бредятина, — чемстно признался он.

— Сам ты бредятина, — проворчал Кара-Бас. — Из всего сказанного следует, что новый год может начаться только в понедельник, вторник, четверг или субботу. Я имею в виду еврейский Новый Год, а не этот ваш Сильвестр.

— Чо-чо? — перспросил Напси, окончательно утерявший нить. — Кто, куда, какой ещё Сильвестр?

— Не Сталлоне и не Обнорский, — совсем уж непонятно выразился бар Раббас. — Был такой папа римский, Сильвестр.

— Чей папа? — Напсибыпытритень закинул левое ухо за спину, чтобы лучше слышать.

— Римский, — вздохнул Карабас. — Хотя, в общем-то, какая разница… Короче, авторитет в большой уважухе. Так понятно?

Напси кивнул. Висучее ухо, закинутое за шею, свалилось вниз.