Старплекс. Конец эры (сборник)

Я нахмурился:

— И всё же, на мой взгляд, они чертовски напоминают хранилища для ядерных отходов. И, хм, если обитатели планет решили перебраться куда-то ещё, может быть, они сочли своим долгом прибраться перед отъездом?

В ответе Холлуса прозвучало сомнение.

— Но тогда зачем кассиопейцам предотвращать погружение? Как я сказал, это лучший способ избавиться от ядерных отходов — даже лучше, чем запустить в космос. Если космический корабль взорвётся, радиоактивное облако может накрыть половину планеты, но когда отходы погрузятся в мантию, они уйдут навсегда. С нашими ядерными материалами мы поступили именно так.

— Ну, тогда… может быть, под этими предупреждающими площадками скрывается что-то другое, — предположил я. — Что-то настолько опасное, что они хотели быть уверенными — оно никогда не выберется. Может быть, кассиопейцы опасались, что, если хранилище опустится вглубь, его стенки расплавятся, и то, что там находится — может быть, какое-то чудовище, которое они там замуровали, — оно вырвется на свободу. И потом все эти народы, даже похоронив это ужасное нечто, покинули свои планеты, стараясь улететь от оставленного ими ужаса как можно дальше?

— Я думаю сходить в церковь в это воскресенье, — сказала Сюзан.

Дело было в октябре, вскоре после первого визита к доктору Коль.

Мы сидели в гостиной — я на диване, она на кресле из того же гарнитура. Я кивнул:

— Для тебя это обычное дело.

— Знаю, но… — после всего, что случилось. Ведь у тебя…

— Со мною всё будет хорошо, — сказал я.

— Ты уверен?

Я снова кивнул:

— Ты ходишь в церковь каждое воскресенье. Не нужно ничего менять. Доктор Коль сказала, мы должны стараться жить как раньше.

Я ещё не знал точно, что мне делать с оставшимся временем — но вариантов было предостаточно. В какой-то из дней надо было позвонить брату в Ванкувер — а Билл возвращался домой поздно вечером. Если позвоню рано, придётся общаться с его новой женой, Мэрилин — а ей по силам заговорить собеседника так, что у него отвалится ухо. К этому я не был готов. Но, кроме Билла и его детей от предыдущего брака, никаких других родственников у меня не было; родители скончались несколько лет назад.

Сюзан поджала губы, раздумывая. На мгновение мы встретились с нею глазами, а затем она уставилась в пол.

— Ты… ты можешь сходить туда со мной — если хочешь.

Я шумно выдохнул. Религия была для нас чем-то вроде камня преткновения. Сюзан ходила в церковь регулярно, в течение всей жизни. Выходя за меня, она знала: мне это не грозит. В воскресные дни я бродил по утрам в интернете и смотрел по телевизору «Прошедшую неделю с Сэмом Дональдсоном и Коки Робертс». Когда мы с Сюзан начали встречаться, я ясно дал ей понять: ходить в церковь — не моё и никогда моим не будет. Начни я туда ходить, это было бы лицемерием, сказал я, оскорблением для истинно верующих.

Но сейчас Сюзан, однако, явно почувствовала — что-то изменилось. Быть может, она посчитала, что мне захочется помолиться, захочется помириться с Создателем.

— Может быть, — ответил я.

Но мы оба знали, что этому не бывать.

Уж если начинает идти дождь, то он всегда льёт как из ведра.

Борьба с раком, само собой, отнимала у меня много времени, а почти весь остаток его сейчас уходил на визиты Холлуса. Но у меня были и другие обязанности. Я организовал в КМО специальную выставку экспонатов сланцев Бёрджесс, и, хотя главное открытие её состоялось несколько месяцев назад, с этой выставкой до сих пор была связана масса административной работы.

Чарльз Валькотт из Смитсоновского музея нашёл окаменелости сланцев Бёрджесс в 1909-м, пробираясь через перевал Бёрджесс в Скалистых горах Британской Колумбии; раскопки он проводил на этом месте вплоть до 1917 года. В 1975 году Дезмонт Коллинс начал новую — и чрезвычайно плодотворную — серию раскопок, которая велась в течение следующих двух десятилетий и позволила найти тысячи новых образцов. В 1981 году ЮНЕСКО под шестьдесят восьмым номером включила перевал Бёрджесс в список Всемирного наследия, в одном классе с египетскими пирамидами и Гранд-Каньоном.

Окаменелости эти датируются серединой кембрийского периода, 520 млн. лет назад. Сланец, который представляет не что иное, как грязевой поток с лаврентийского склона, быстро похоронивший под собой всё живое на морском дне, настолько тонкозернист, что в нём сохранились отпечатки даже мягких тканей. Здесь записаны свидетельства существования огромного разнообразия видов — включая такие сложные типы, которые некоторые палеонтологи, в том числе и наш Джонси, считают невозможным вписать ни в одну из современных групп. Они появились, просуществовали короткое время и вымерли — словно природа пыталась нащупать среди разнообразия жизненных форм такие, которые работают лучше всего.

Что же послужило причиной «кембрийского взрыва»? До него жизнь на Земле существовала уже, быть может, 3,5 млрд. лет, но за всё это время она принимала лишь самые простые формы. Что же вызвало появление столь сложных организмов, и таких разнообразных?

Дэвидсон и Кэмерон из Калтеха, а также Петерсон из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, отстаивали версию, что причина примитивности докембрийской жизни, в сущности, проста: до «кембрийского взрыва» живые клетки были жёстко ограничены в числе делений — они могли делиться максимум десять раз или около того. После того, как клетка разделилась 10 раз, получаются всего 1024 клетки; организмы при этом получаются небольшими и не очень сложными.

Но в начале кембрийского периода предел в десять делений был внезапно превзойдён с появлением нового типа клеток, до сих пор существующего в некоторых живых организмах; эти клетки могли делиться гораздо большее число раз, и они стали определять морфологические формы (принципиальную структуру тела) новых организмов всех типов. (Хотя к этому времени возраст Земли составлял четыре миллиарда лет, тот же прорыв — преодоление предела в десять делений — очевидно случилось и на планете Холлуса, возраст которой на тот момент составлял всего два миллиарда лет. В этот момент жизнь на их планете также стала бурно развиваться.)

В сланцах Бёрджесс на Земле были найдены останки нашего прямого предка — пикайи, первого хордового животного; из хорды впоследствии развился позвоночник. Тем не менее почти все животные останки оттуда были беспозвоночными, а значит, специальную выставку должен был организовывать Калеб Джонс, старший палеонтолог КМО по беспозвоночным.

Но Джонси предстояло через несколько месяцев выйти на пенсию; до сих пор ещё никто не заикнулся, по крайней мере, в моём присутствии, что КМО чуть ли не одновременно предстоит потерять двух старших палеонтологов. У меня были налажены личные контакты с сотрудниками Смитсоновского института, где в конечном счёте оказались окаменелости Валькотта до того, как Канада приняла законы, защищающие свои древности. Также я помогал организовать идущую сейчас серию публичных лекций, сопровождающих выставку; почти все из них должны были читать наши сотрудники (в том числе и Джонси), но также мы организовали выступления Стивена Джея Гулда, который должен приехать из Гарварда. В своё время Стивен написал книгу об окаменелостях сланцев Бёрджесс «Прекрасная жизнь». Выставка проявила себя отличным генератором средств для КМО; такие шоу всегда приковывают внимание масс-медиа и привлекают толпы посетителей.

Предлагая организовать выставку, я был просто окрылён. Воодушевление стало ещё сильнее, когда моё предложение было одобрено и Смитсоновский институт тоже решил участвовать, согласившись объединить свои экспонаты с нашими для совместной выставки.

Но сейчас…

Теперь, с моим раком…

Сейчас выставка превратилась в ещё один раздражающий фактор, мешающий элемент.

И, тем не менее, избавиться от неё было абсолютно невозможно.

Очередная необходимость, на которую приходится тратить время, которого у меня так мало.