Колесо Фортуны

- Вы поступили благородно, корнет, и я благодарю вас. Но вы поступили неосмотрительно. Рискованно бросаться на помощь, не зная, кому помогаешь.

- Помогают не имени, помогают человеку в беде.

- Прекрасно сказано! Можно подумать, что вы француз.

- Разве только французы способны на благородные поступки? Полагаю, русские способны к ним не менее.

- Вы доказали это. Однако я имел в виду не поступок, а склонность к звонкой фразе... Оставим фразы.

Я благодарен вам за ваш безоглядный порыв, хотя он вызвал у меня досаду и огорчение. Не потому, что мне жаль заведомого негодяя. Его вы легко ранили, но этим же выстрелом наповал сразили свою судьбу.

- Почему? Каким образом?

- Для того, чтобы вы поняли это и всю серьезность моего предостережения, я чувствую себя обязанным рассказать вам правду. Ваш благородный порыв и поступок вовлекли вас в борьбу с силами, которым вы противостоять не можете.

- Я никого не боюсь! - вспыхнул Ганыка.

- Речь идет не о храбрости, о силе. С землетрясением не сражаются, от него бегут. Силы, которые обратятся против вас, настолько могущественны, а вы... простите, я не хочу вас обидеть...

- Да нет, помилуйте, я и сам понимаю... Что такое корнет Ганыка? Чижик!

- Что значит чижик?

- Маленькая пичуга такая...

- Да... Впрочем, даже если бы вы были орлом...

Дело в том, что подпоручик и его драгуны были посланы, чтобы любой ценой задержать именно меня, а не кого-то другого.

Ганыка настороженно вскинулся.

- Нет, нет, я не враг вашего отечества, не совершил никакого преступления, а просто вызвал к себе личную ненависть императрицы. Я действительно был ею принят в ночь перед отъездом, не сумел сдержать своих чувств - как видите, это случается не только с юношами вроде вас - и сказал все, что думаю о ней и убийстве императора...

- Как убийство?! В манифесте сказано...

- Манифест лжет от первого до последнего слова.

Это было предумышленное, расчетливо подготовленное убийство. Я понимал, что императрица не простит мне сказанного, боится, что я обличу ее в глазах светского общества Франции, даже Европы, и приложит все силы, чтобы отомстить и обезвредить меня. Даже уничтожить под благовидным предлогом. Поэтому я был готов к появлению драгун или чего-либо подобного. Но тут вмешались вы...

- Однако же все кончилось благополучно!

- Для меня. Через несколько часов я пересеку границу и стану недосягаем. Недалекого подпоручика, вероятно, покарают, но не слишком, так как его неудача будет объяснена моим коварством. Ранение Зряхова окажется как нельзя более полезным ему - он рисковал жизнью и пострадал, исполняя высочайшее повеление. Такое усердие не забывается, он, конечно, будет вознагражден...

Нх судьба меня мало беспокоит. Важно, что они остались в дураках, приказ императрицы не выполнен. Это вызовет бешенство. Направленное на меня и удвоенное моим исчезновением, оно обратится против вас.

- Но ведь я ничего не знал! Оказался случайно, вот и... Я расскажу... Объясню...

- Милый юноша, кто вас станет слушать и кто вам поверит? Они застали вас рядом со мной. Как только агент императрицы направил на меня пистолет, вы его подстрелили... Я не сомневаюсь, что он был послан самой императрицей и только не посмел в том признаться.

Вы говорили мало, но все, что вы сказали, было в мою защиту и против этого человека. Я не знаю, когда прозреет подпоручик. Может быть, он довезет связанного Зряхова до Петербурга, может быть, спохватится в Острове.

Рано или поздно они ринутся обратно и, не застав меня, выместят все на вас.

- Дудки! - сказал Ганыка. - Я сбегу. Тотчас прикажу седлать и кружным путем, помимо тракту, к себе в полк...

- Там вас и арестуют. Ведь вы представились подпоручику. А если бы и не представились? Вы думаете, потребуется много труда установить, кто вы и куда поехали.? Вам нужно есть, пить, где-то отдыхать, значит, вас увидят, запомнят, следовательно, укажут путь преследователям.

- Как же быть?

Веселое оживление покинуло Ганыку, он был угнетен и растерян.

- Бежать, только бежать туда, где вас не смогут преследовать.

- А в самом деле! Россия-матушка велика, пускай попытаются сыскать!..

- Россия громадна, - вздохнул Сен-Жермен, - и, конечно, можно забраться куда-нибудь в глушь, на окраину. Но что вы будете там делать? Чтобы вас не нашли и там, вам придется перестать быть самим собой - отказаться от своего имени, от своего прошлого, от своего положения... Не можете же вы превратиться в землепашца или в одного из нищих, толпы которых окружают ваши церкви?!

- Я - дворянин!

- Вот именно! Чтобы остаться самим собой, у вас есть только один выход - бежать за границу.

- Покинуть Россию?!

- Не обязательно навсегда. Все меняется, монархи не вечны, а вы так молоды... И вы еще вернетесь в свою Россию.

- А там-то что я буду делать?

- Я чувствую себя обязанным вам и постараюсь помочь.

Ганыка молчал. Он смотрел на тихо сияющую под солнцем Ладу, оловянный тальник по ее берегам, на веселую зелень березовых перелесков, уходящую вдаль синеватую дымку ельников. Ему вспомнилось Мулдово, которое он столько раз проклинал и дал себе слово никогда более не посещать и которое теперь вдруг стало неописуемо дорого, лица друзей, шумный говор и смех полковых слобод, звонкий цокот копыт на марше, хмурое величие Невы, колдовские чары белых ночей, сверкание шпилей и куполов. Все это стремительно отдалялось, уходило в синеватую дымку. Ему стало трудно дышать, губы его задрожали, перед глазами все сдвинулось и поплыло...

- Мужайтесь! - сказал Сен-Жермен. - У вас благородное сердце, а благородным сердцам необходимо мужество - на их долю выпадают самые тяжкие испытания.

- Видно, судьба, - сказал Ганыка, все так же отворотясь от графа, чтобы тот не видел его слез. - Видно, не зря предок мой избрал гербом своим сердце, пронзенное мечами...

- Решайте, юноша, времени на долгие раздумья нет.

Моя карета уже подана.

Ганыка повернулся и, не поднимая головы, пошел следом за графом. У двери корчмы стоял ухмыляющийся рыжий слуга.

- Готовы цыплята-те, с пылу, с жару...

- К черту! - закричал Ганыка. - Выбрось к черту своих цыплят! Седлай немедля!..