Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории (сборник)

— Это наш Пресвитер, — представил полковник Пископ.

— Как поживаете? — отозвался Тальберт.

— Входите, входите же, — пригласил Пресвитер, протягивая Тальберту длинную руку. — Добро пожаловать, мистер Бин. — Он бросил оскорбленный взгляд на пистолет. — Полковник, вы снова прибегаете к мелодраматическим эффектам? Уберите это, старина, уберите с глаз долой.

— Лишняя осторожность не помешает, — проворчал полковник.

Тальберт стоял в громадном холле и озирался. Затем его взгляд остановился на таинственно улыбавшемся Пресвитере, который произнес:

— Итак. Вы отыскали нас, сэр.

Пальцы ног Тальберта встрепенулись, словно флажки на ветру.

Он замаскировал свой радостный возглас словом:

— Неужели?

— Именно, — подтвердил Пресвитер. — Отыскали. И это был образчик удивительного сыскного чутья.

Тальберт огляделся по сторонам.

— Значит, — произнес он сдержанно, — это здесь.

— Да. Хотите посмотреть?

— Больше всего на свете, — с жаром ответил Тальберт.

— Тогда идемте, — предложил Пресвитер.

— А это разумно? — осторожно спросил полковник.

— Идемте, — повторил Пресвитер.

Все трое двинулись через холл. На миг смутное подозрение бросило тень на чело Тальберта. Все получилось слишком просто. Не ловушка ли это? Но через секунду мысль ускользнула от него, смытая приливом возбужденного любопытства.

Они пошли вверх по мраморной винтовой лестнице.

— А как у вас зародились подозрения? — спросил Пресвитер. — Скажем так, что подтолкнуло вас к проведению подобного расследования?

— Я просто подумал, — многозначительно произнес Тальберт. — Кругом столько анекдотов, но, кажется, никто понятия не имеет, откуда они берутся. И всем наплевать.

— Совершенно верно, — заметил Пресвитер, — мы полагаемся именно на подобную незаинтересованность. Едва ли один из миллиона задаст вопрос: «А где вы слышали эту шутку?» Стараясь запомнить анекдот, чтобы потом пересказывать другим, человек не успевает задуматься о его происхождении. И первоисточник предается забвению.

Пресвитер улыбнулся Тальберту.

— Но только, — исправился он, — не такой человек, как вы.

Румянец Тальберта остался незамеченным.

Они добрались до лестничной площадки и пошли по широкому коридору, освещенному по обеим сторонам настенными светильниками. Больше никто ничего не говорил. В конце коридора они повернули направо и остановились перед массивными дверьми, окованными по краям железом.

— А это разумно? — снова спросил полковник.

— Теперь уже слишком поздно останавливаться, — сказал Пресвитер, и Тальберт ощутил, как по спине прошла дрожь. Что, если это все-таки ловушка? Он сглотнул застрявший в горле комок, затем расправил плечи. Как сказал Пресвитер, теперь уже слишком поздно останавливаться.

Огромные двери открылись.

— Et voilа… [46] — произнес Пресвитер.

Коридор был настоящим проспектом. Широкий (от стенки до стенки) ковер пружинил под ногами Тальберта, идущего между полковником и Пресвитером. Через равные промежутки с потолка свисали динамики, Тальберт узнал льющийся из них «Gaitе Parisienne» [47]. Его взгляд переместился на вышитый гобелен, где под сценой с веселящимся Дионисом красовался девиз: «Счастлив тот, кто занят делом».

— Невероятно, — пробормотал он. — Здесь, в этом доме.

— Именно, — улыбнулся Пресвитер.

Тальберт в изумлении помотал головой.

— Подумать только.

Пресвитер остановился перед стеклянной стеной, и, притормозив, Тальберт посмотрел внутрь. По богато обставленному кабинету вышагивал молодой человек в полосатом шелковом жилете с медными пуговицами, он живо жестикулировал длинной сигарой, а в кожаном кресле, скрестив ноги, сидела млеющая от восторга блондинка с пышными формами.

Молодой человек на мгновение остановился, махнул рукой Пресвитеру, улыбнулся, после чего продолжил вдохновенно диктовать.

— Один из наших лучших работников, — сообщил Пресвитер.

— Однако, — запнулся Тальберт, — мне казалось, этот молодой человек работает…

— Совершенно верно, — подтвердил Пресвитер. — А в свободное время он также работает у нас.

Тальберт двинулся дальше на онемевших от волнения ногах.

— Но я не понимаю, — размышлял он, — Мне казалось, что организация должна быть укомплектована людьми вроде Брю-на или Буллока.

— Они служат всего лишь средством распространения, — пояснил Пресвитер, — Наши рупоры, можно сказать. Творцы же происходят из более высоких слоев: руководители компаний, государственные деятели, выдающиеся комики, редакторы, романисты…

Пресвитер замолчал, когда дверь одного из кабинетов открылась и оттуда выскочил упитанный бородатый человек в охотничьем костюме. Оттеснив их плечом, он промчался мимо, бормоча себе под нос проклятия.

— Обратно на волю? — любезно поинтересовался Пресвитер.

Дородный охотник застонал. Это был стон из глубины сердца. Он неуклюже затопал прочь, весь в тоске по вельду.

— Невероятно, — проговорил Тальберт, — И такие люди тоже?

— Именно, — отозвался Пресвитер.

Они шли вдоль рядов рабочих кабинетов, Тальберт смотрел на все глазами экскурсанта, Пресвитер улыбался точно китайский мандарин, а полковник кривил рот, будто его заставляли поцеловать жабу.

— Но с чего же все началось? — спросил озадаченный Тальберт.

— Это тайна, канувшая в вечность, — поведал Пресвитер, — затянутая пеленой эпох. Хотя наше предприятие имеет весьма достойное прошлое. Великие люди внесли в наше дело свою лепту: Бен Франклин, Марк Твен, Диккенс, Суинберн, Рабле, Бальзак, о, список почетных участников велик. Шекспир, конечно же, и его приятель Бен Джонсон. Если продвинуться еще назад, то Чосер, Боккаччо. Еще дальше — Гораций и Сенека, Демосфен и Платон, Аристофан и Апулей. Даже при дворе Тутанхамона делалось наше дело, в темном храме Аримана, под куполом дворца Кубла-хана. С чего все началось? Кто знает. Во многих первобытных пещерах находят нацарапанные на скале рисунки определенного толка. И среди нас есть те, кто верит, что они были сделаны кем-то из самых первых членов Братства. Хотя, конечно, это всего лишь легенда…

Они теперь дошли до конца коридора и двинулись вниз по пологому пандусу.

— Должно быть, все это требует невероятных капиталовложений, — заметил Тальберт.

— Господи сохрани, — провозгласил Пресвитер, внезапно останавливаясь, — Не пугайте наше служение с уличной торговлей. Все работники делают все добровольно, в удобное для них время, сообразно своим талантам, не думая ни о чем, кроме дела.

— Прошу прощения, — потупился Тальберт. Затем, собравшись с духом, спросил: — А какого дела?

Пресвитер задумался, затем медленно вынырнул из своих размышлений и заложил руки за спину.

— Дела любви, — сказал он, — что является противоположностью ненависти. Естества, что является противоположностью искусственного. Гуманности, что является противоположностью бесчеловечности. Свободы, что является противоположностью насилия. Здоровья, что является противоположностью болезни. Именно, мистер Бин, болезни. Болезни, называемой фанатизмом, пугающе прилипчивой болезни, которая марает все, к чему прикасается, обращает тепло в озноб, радость — в чувство вины, добро — в зло. Какое дело? — Он выдержал драматическую паузу. — Дело жизни, мистер Бин, что является противоположностью смерти!

Пресвитер воздел указательный палец к небу.

— Мы свидетели того, — продолжал он, — как армия беззаветно преданных воинов движется на оплоты ханжества. Рыцари Братства со священной и светлой миссией.

— Аминь, — с трепетом произнес Тальберт.

Они вошли в большое, разделенное на ячейки помещение. Тальберт увидел людей: некоторые печатали, некоторые писали, кто-то просто смотрел перед собой, некоторые говорили по телефону на множестве разных языков. Выражение всех лип без исключения было возвышенно-сосредоточенным. В дальнем конце помещения человек втыкал штыри на моргающем многочисленными глазками коммуникаторе.