Щенки Земли

— Каддлис, смотри-ка — это кровать! Настоящая! Такая редкость была бы на астероидах бесценным подарком судьбы.

— Полагаю, что так, — ответил я, — если бы удалось убрать этот запах.

— Должно быть, она вся прогнила, как и одежда.

Я сел на край кровати, и она подалась под моей тяжестью с металлическим скрипом, таким же, как скрип колонки во дворе. Жюли засмеялась и, усевшись рядом со мной, стала прыгать на постели. Кровать застонала, стон усилился до скрежета, а скрежет завершился лязгом. Жюли безудержно расхохоталась, когда кровать рухнула на пол. Поглядев на Жюли, развалившуюся возле меня на этом причудливом аппарате, я почувствовал нечто такое, чего не испытывал прежде. Потому что хотя мы с Жюли близко знали друг друга уже многие годы, я никогда так безотлагательно не желал ее. Вне всякого сомнения, это тоже было следствием отсутствия Сворки.

— Жюли, — сказал я, — я сейчас укушу тебя.

— Рр-р, — игриво прорычала она в ответ.

— Гав, — подтвердил я.

— Я тоже, я тоже! — с криком ворвалась в комнату Крохотуля. Однако ей очень скоро потребовалось снова бежать в огород, где она копала ямку, в которой собиралась похоронить своего дядю Плуто. К заходу солнца у нее были ямки для Кли, Святого Бернара и всей семьи Скунсов.

Жюли, моя дорогая. Дорогая моя Жюли.

Мы втроем провели ночь в доме среди скрипов и стонов старого дерева и зловещего топота внутри стен. Крохотуля спала в небольшой колыбели, которая когда-то, видимо, служила постелью Роксане. Поднявшись с восходом солнца, трясущиеся от утреннего холода, мы сразу же отправились под яблоню ждать. Мы долго не могли согреться и были голодны. Тучи враждебно настроенных жужжащих насекомых поднялись из мокрой травы, чтобы пересесть на нашу чувствительную кожу и насытиться нашей кровью. Я убил трех или четырех из них, но эти бессмысленные твари продолжали атаковать нас, не заботясь о своей безопасности. Даже в самые черные времена Шрёдера нам, любимцам, не приходилось подвергаться таким невыносимым неудобствам. Мне стала понятна практическая ценность одежды, и я с тоской думал о своем золотом костюме на вчерашнем пиру.

Солнце поднялось почти к зениту, когда Жюли наконец повернулась ко мне и спросила:

— Как ты полагаешь, что-то случилось, а, Каддлис?

Теперь было бесполезно притворяться, что ничего плохого не произошло, но я смог ответить ей только тревожным взглядом. Возможно, нас наказали за желание погулять на свободе. Может быть, как ни парадоксальна эта мысль, наш Господин забыл о нас. А может быть…

Но как мы могли хотя бы помыслить о том, чтобы анализировать поведение Господина? Особенно такой безответственный, непостижимый и бессмысленный поступок, как взять да и оставить троих породистых любимцев — один из которых крохотный щенок — без защиты в чуждом им мире Дингов!

Когда голод стал невыносимым, мы жадно набросились на яблоки, вишни и кислые сливы, нимало не беспокоясь, есть ли в них червоточины. Всю вторую половину дня до глубокого вечера мы ждали возвращения нашего Господина, но в конце концов холод и темнота загнали нас в дом.

Следующее утро тоже прошло в бесполезном ожидании, хотя на этот раз мы предусмотрительно облачились в штаны и куртки из грубой синей ткани и резиновые сапоги. Почти все остальное настолько истлело, что ремонту уже не подлежало. Наш Господин не вернулся.

— Жюли, — сказал я наконец, предварительно отослав Крохотулю собирать чернику, чтобы она как можно дольше не знала о переменах в своей жизни, — мы предоставлены самим себе. Наш Господин бросил нас.

Она негромко зарыдала, но слезы катились по ее щекам непрерывным потоком, и мои поцелуи не успевали осушать его.

И все же я должен признать, что Жюли отнеслась к нашему новому состоянию спокойнее, чем я. Она была рада принять вызов этого архаического, почти такого же, как у Дингов, существования. Ей, несомненно, помогала ее тяга к притворству. Каждый день, пока я ходил на высокий холм неподалеку от фермы взывать — безнадежно и безрезультатно — к нашему Господину, Жюли разыгрывала из себя хозяйку дома. Она драила полы, выметала пыль, мыла и проветривала заплесневелую мебель и прогнившие матрацы, с интересом экспериментировала с овощами, которые росли среди сорняков на заброшенном огороде. (Морковь, даже если она сварена в ржавой воде с небольшим количеством земли в качестве приправы, очень хороша на вкус.) Через неделю мои походы на холм стали менее частыми. Я убедился, что наш Господин не вернется никогда. Мысль о таком бессердечии и безразличии — после стольких лет на Лебедином озере — просто не укладывалась в голове.

Помогая Жюли на ферме, я получил определенное представление о до-господском образе жизни на Земле. Я нашел и починил одно механическое устройство, оказавшееся очень полезным. Шершавое каменное колесо около метра в диаметре и почти десяти сантиметров толщиной приводилось в движение ножной педалью. Если держать кусок металла прижатым к вращающемуся колесу, эта машина выбрасывала сноп искр, которые, а свою очередь, могли воспламенять деревянные стружки. Произведенный таким образом огонь можно было сохранять в разных приспособлениях в доме. Огонь оказался безмерно полезным, но, поскольку, как я полагаю, мои читатели с ним знакомы, не стану продолжать это отступление. Лишь упомяну мимоходом, что в ночь моего открытия Жюли, сидевшая подле меня перед охваченными ревущим пламенем поленьями, взирала на меня с настоящим восхищением! И я отвечал ей таким же взглядом, потому что в свете пламени она выглядела очень красивой, красивее, чем когда-либо прежде. Свет колеблющегося огня сглаживал контуры ее лица настолько, что я видел только расслабленную, безвольную улыбку и сияние глаз, которые не заимствовали свой блеск у пламени, — это сияние, казалось, исходило из самого ее существа.

— Прометей, — прошептала она.

— Моя Пандора, — ответил я, и отрывок древнего стихотворения, показавшийся мне одновременно подходящим к ситуации и ужасным, выстрелом прозвучал в мозгу. Низким голосом я продекламировал его Жюли:

Жюли театрально затрепетала.

— Каддлис, — сказала она, — мы должны найти дорогу домой.

— Не называй меня Каддлисом, — сказал я несвойственным мне грубым тоном. — Если тебе не нравится Белый Клык, остановимся на Прометее.

День следовал за днем без намека на возвращение нашего Господина. Чем дольше мы оставались на ферме, тем неизбежнее становилась наша встреча с Дингами. Во время своих походов на холм я иногда замечал клубы пыли на проселочных дорогах. Я старался не выходить на открытое место, но прекрасно понимал, что только по счастливой случайности мы все еще оставались на свободе. Я даже подумать боялся, что может произойти с нами, попадись мы в лапы Дингам. Достаточно было взглянуть на обезображенный памятник моему отцу (посещая холм, я дважды проходил мимо него), чтобы вспомнить его ужасную судьбу, и это не вселяло уверенности в завтрашнем дне.

Поэтому я решил, что мы с Жюли должны найти пешую дорогу к питомнику Шрёдер, где нам, конечно, не быть такими же счастливыми, как на астероидах, но там мы окажемся по крайней мере в безопасности. Однако у меня не было ни малейшего представления, как туда попасть. Много лет назад, когда мы с Роксаной ездили на ферму Скунсов, водитель-робот выбирал окольный путь вроде бы в юго-западном направлении, но я не удосужился изучить его. В любом случае топать по дорогам было бы глупо.

Я возобновил блуждания по близлежащему лесу в поисках возвышенности, с которой мог бы увидеть башню собора или другой знак, способный указать путь к цивилизации. Наконец этот знак был дан мне: по другую сторону болота поднималась гряда; по ее гребню шла линия электропередачи!

Там, где электричество, должны быть и Господа.