Семь взглядов на Олдувайское ущелье

— Мой отец родился на этой земле, и его отец тоже, и отец его отца.

Вы можете бежать от опасности, если хотите, но я останусь и буду с ней сражаться.

— Как ты сможешь противостоять радиации? — спросил высокий. — Ты пустишь в нее пулю? Как ты сможешь сражаться с воздухом, который перестанет быть пригодным для дыхания?

— Уходите, — сказал Найкосиаи, у которого не было ответов на эти вопросы. Вернее, ответ был только один: убеждение, что он никогда не оставит свой дом. — Я не требую, чтобы вы остались. Не требуйте и вы, чтобы я ушел.

— Но это ради твоего же блага, Найкосиаи, — настаивал другой человек. — Если твоя собственная жизнь для тебя ничего не значит, подумай о своей жене.

Как долго еще она сможет дышать этим воздухом?

— Достаточно долго.

— Почему бы не позволить решать ей?

— Я отвечаю за свою семью.

Вперед вышел человек, который был старше остальных. Она моя дочь, Томас, — сурово сказал он. Я не позволю тебе приговорить ее к той жизни, которую ты избрал для себя. И своим внукам я тоже не позволю остаться здесь.

Старик сделал еще один шаг к крыльцу, и дуло ружья мгновенно оказалось направлено на него.

— Дальше ни шагу, — сказал Найкосиаи.

— Они масаи, — упрямо произнес старик. — Они должны пойти вместе с другими масаи к нашему новому миру.

— Ты не масаи, — презрительно сказал Найкосиаи. — масаи не покидали землю своих предков ни когда чума уничтожала их стада, ни когда пришел белый человек, ни когда правительство продало их земли. Масаи никогда не сдаются. Я — последний масаи.

— Томас, будь благоразумен. Как ты можешь не сдаться миру, который больше не является безопасным для живущих в нем людей? Пойдем с нами, на Нью-Килиманджаро.

— Масаи не убегают от опасности, — сказал Найкосиаи.

— Я скажу тебе, Томас Найкосиаи, — сказал старик, — что я не позволю тебе приговорить мою дочь и внуков к жизни в этой дыре. Последний корабль отправляется сегодня утром. Они должны быть на его борту.

— Они останутся со мной, чтобы создать новую нацию масаи.

Шестеро пошептались между собой, после чего их предводитель снова поднял взгляд на Найкосиаи.

— Ты совершаешь ужасную ошибку, Томас, — сказал он. — Если ты передумал, на корабле найдется место и для тебя.

Они развернулись, чтобы уйти, но старик остановился и снова повернулся к Найкосиаи.

— Я вернусь вместе с дочерью, — сказал он.

Найкосиаи сделал выразительный жест ружьем:

— Я буду тебя ждать.

Старик развернулся и ушел вместе с остальными, и Найкосиаи вернулся в дом через шлюз. Кафельный пол источал запах дезинфицирующего средства.

Взгляд, брошенный на телевизионную установку, как всегда, вызвал в нем оскорбленное чувство. Жена ждала его на кухне, среди нескольких дюжин всяких безделушек, которые она приобрела за долгие годы.

— Как ты можешь с таким неуважением разговаривать со Старейшинами? — спросила она. — Ты опозорил нас.

— Нет! — резко ответил он. — Они нас опозорили. Тем, что ушли.

— Томас, в этих полях ты не сможешь ничего вырастить. Животные все умерли. Ты не можешь даже дышать воздухом без фильтровочной маски. Почему ты настаиваешь на том, чтобы мы остались?

— Это земля наших предков. Мы ее не оставим.

— Но все остальные…

— Они могут поступать так, как им заблагорассудится, — прервал Томас жену. — Энкаи рассудит их, так же как и всех нас. Я не боюсь встречи со своим Создателем.

— Но почему ты должен встретиться с ним так скоро? — настаивала она. — Ты видел ленты и диски с фильмами о Нью-Килиманджаро. Это прекрасный, полный зелени мир, в котором много рек и озер.

— Когда-то Земля тоже была полна зелени, и на ней было много рек и озер, — сказал Найкосиаи. — Они превратили этот мир в руины. Они сделают то же самое и со следующим миром.

— Даже если это произойдет, мы будем уже давно мертвы, — сказала она. — Я хочу отправиться с ними.

— До сих пор мы все это выдерживали.

— И всегда подчинялись приказу, без всякого согласия, — сказала она.

Затем ее голос смягчился. — Томас, перед тем, как я умру, я хочу хотя бы раз увидеть воду, которую можно пить, не добавляя никаких химикалий. Я хочу увидеть антилопу, пасущуюся на зеленой лужайке. Я хочу выйти из дома, не защищая себя от воздуха, которым дышу.

— Со временем он очистится.

Она покачала головой:

— Я люблю тебя, Томас, но я не могу остаться здесь, и не могу оставить здесь наших детей.

— Никто не заберет от меня моих детей! — выкрикнул он.

— Я не позволю тебе лишить наших сыновей их будущего только потому, что тебя не заботит твое собственное!

— Их будущее здесь, в стране, где масаи жили всегда.

— Пожалуйста, папа, пойдем с нами, — произнес за его спиной тоненький голосок. Найкосиаи повернулся и увидел двоих сыновей, восьми и пяти лет от роду, стоявших в дверях спальни и глядевших на него.

— Что ты им сказала? — подозрительно спросил Найкосиаи.

— Правду, — ответила жена.

Он повернулся к мальчикам:

— Подойдите сюда, — сказал он, и они направились к нему.

— Кто вы такие? — спросил он.

— Мальчики, — ответил тот, что младше.

— А еще кто?

— Масаи, — сказал старший.

— Верно, — проговорил Найкосиаи. — вы произошли от расы гигантов. Было время, когда вы могли взобраться на самую вершину Килиманджаро, и вся земля, куда бы вы ни посмотрели, принадлежала бы нам.

— Но это было так давно, — сказал старший мальчик.

— Когда-нибудь она снова станет нашей, — сказал Найкосиаи. Вы должны помнить, кто вы такие, сын мой. — Вы — потомки Лийо, который убил сто львов одним только копьем. Вы — потомки Нелиона, который возглавлял войну против белых и выкинул их из Ущелья. Вы — потомки Сендайо, величайшего из всех лайбонов. Когда-то и кикуйю, и вакамба, и лумбва — все трепетали в страхе при одном только упоминании слова «масаи». Это — ваше наследие, не отворачивайтесь от него!

— Но кикуйю и другие племена — все ушли.

— Какое это имеет значение для масаи? Мы противостояли не просто отдельным кикуйю или вакамба, но всем людям, которые пытались заставить нас изменить наши пути. Даже после того, как европейцы завоевали Кению и Танганьику, они так и не смогли поработить масаи. Когда пришла Независимость и все остальные племена ринулись в города, понадевали костюмы и стали во всем подражать европейцам, мы оставались теми, кем были всегда. Мы надевали только то, что нам нравилось и жили там, где нам нравилось, потому что имели честь быть масаи. Неужели это для тебя не имеет никакого значения?

— Разве мы перестанем быть масаи оттого, что уедем на новый мир? — спросил старший мальчик.

— Да, — твердо сказал Найкосиаи. — Между масаи и этой землей имеется прочная связь. Мы определяем ее, а она определяет нас. Земля — это то, ради чего мы всегда должны драться, то, что мы всегда должны защищать.

— Но теперь она больна, — сказал мальчуган.

— Если я заболею, разве ты оставишь меня? — спросил Найкосиаи.

— Нет, папа.

— Так же, как ты не покинешь меня во время моей болезни, так и мы не оставим землю, когда болеет она. Когда ты что-то любишь, когда это является частью тебя самого, ты не оставишь это лишь потому, что оно больно.

Ты останешься и будешь сражаться еще отчаяннее, чтобы его вылечить, чем бился, когда хотел его завоевать.

— Но…

— Поверь мне, — сказал Найкосиаи. — Разве я когда-нибудь советовал тебе сделать зло?

— Нет, папа.

— И сейчас я тебя не обманываю. Мы — народ, избранный Энкаи. Мы живем на земле, которую Он нам дал. Разве ты не видишь, что мы должны остаться здесь, чтобы выполнить завет Энкаи?

— Но я больше никогда не увижу своих друзей! — заплакал младший сын.

— Ты найдешь новых друзей.

— Где? — крикнул мальчик. — Все ушли!

— Прекрати сейчас же! — резко сказал Найкосиаи. — масаи не плачут.

Мальчик продолжал всхлипывать, и Найкосиаи посмотрел на свою жену.