Гравилет «Цесаревич» (сборник)

Юрик вошел.

– Что это еще мне не годится?

– Как старой старухе доносить на бабулю-то. Совестно должно быть срамить родного человека перед чужими…

Что-то полыхнуло и рухнуло. Выдержка отлетела, как пух, под исступленным порывом животной ненависти.

– Ах, это мне совестно?! – завопил Юрик, чуть присев. Бабуля слабо ахнула от неожиданного крика и стала изображать сердечный приступ, но это действовало лишь на маму. – Ты… ты!..

– Да не кричи на весь-то дом! Я по-ихнему читать не умею!

– Могла дать мне, в аптеке бы разобрались!

– От экзаменов не хотела отвлекать…

– Я уже неделю как сдал все!

Зачем же я отвечаю, мелькнуло в голове Юрика, ведь она же все врет…

– Разве ты мне рассказываешь, что когда сдал? Матке только, со старой старухой вам и поговорить некогда, словечком перемолвиться зазорно кажется…

– Сказала бы маме!

– С ней разве столкуешься?

Юрик опять задохнулся, и несколько секунд не мог вымолвить ни слова. У него плыли круги перед глазами.

– Да как… поче… Она тебе когда-нибудь отказывала? Хоть в чем-то?! Да как у тебя язык!..

– Перестань же кричать, – взмолилась бабуля, хватаясь за виски, – голова лопнет! Всем соседям сообщаешь! И так уж косятся – каждый, мол, день у вас ругань да скандал, выживаете старуху!.. У меня от таблеток от этих, может, печень болит.

– Чего ж ты врачу не сказала! Зачем говоришь это мне, а не ей?!

– Что ж ей все-то рассказывать? Она мне человек чужой.

Юрик еще раз задохнулся, у него стискивались кулаки.

– Это только ты у нас чужим людям про семью все выбалтываешь… А куда это ты собрался? – подозрительно спросила бабуля, лишь теперь заметив, как он одет.

– В аптеку! – заорал Юрик. – Тебе прописали уколы!

– Нет! – завизжала бабуля и стала выпрастываться из-под одеяла. – Не надо уколов, на работу пойду.

– Лежи, сволочь! Лечись и не шевелись, пристукну!

– Что же ты на весь дом!..

– Ты сама громче орешь!

– Рад меня со свету сжить своими уколами!

– Ты же маму убиваешь!

– Вот! Вот она тебя и настропаляет, мешаю я ей, присматриваю, покуда сыночек в отъезде! То-то вы без меня разгуляетесь!

– Что ты говоришь такое, ты подумай!

– Какая она мать, с книжками весь век, вот и родила тебя такого, разве это мать!

– Убью!!

– Кричи, кричи на весь дом!.. – она рыдала.

Юрик вырвался из квартиры. На лестничной площадке, прямо у двери, стояли три бабулиных подружки; едва Юрик появился, они деятельно о чем-то заговорили. Юрик прошествовал мимо, чувствуя на спине скользкие, остренькие взгляды. Сквозь картонную дверь обычную-то речь слышно, не то что эти жуткие, омерзительные вопли.

Что со мной случилось? Почему стал кричать? Юрик не мог понять. Ведь я же выдержанный, добрый. Какой стыд! Зачем стал с ней вообще разговаривать? Ведь это каждый день, я же знаю, чем кончается. Надо просто делать свое дело и не обращать внимания ни на одно слово. Старость. Все старики, верно, такие вот. Расстреливать! Как пятьдесят стукнет – на удобрения! Маме сорок четыре… Она такой не будет! Да, что-то мешает все время, вроде бегу, а вроде еле двигаюсь?

Оказалось, мешала боль. Левая коленка почти не гнулась, в ней что-то сцеплялось и схрустывалось, продергивая раскаленную нить по бедру при каждом шаге. Это из-за нервов, подумал Юрик, сбавляя шаг и пытаясь идти как на ходуле. Тело давно выучило болевые приемы ног и выработало контрприемы. А куда я бегу? Ковыляю, то есть… где рецепты? Он остановился, отставив ноющую все сильнее ногу в сторону и мгновенно вспотев. Стал шарить по карманам. Карманов было два, в одном звякали ключи, в другом перекатывались три двухкопеечные монеты. Забыл! Он часто забывал что-нибудь, уходя из дома, потому что большинство уходов были под стать сегодняшнему. Юрик исступленно перерывал карманы, выворачивал, тряс; у него дрожали руки. Он не мог так вернуться!

Он заковылял обратно. Подружки торчали теперь на улице возле парадного, одна держала на поводке гадкую, как крыса, востромордую черненькую собачонку. Тварь крутилась у кустов и опрыскивала их, вздергивая дрожащую лапку. Юрик стиснул зубы и ускорил шаги, стараясь идти как нормальный человек.

– Юрочка, – сладко протянула бабка с тварью на поводке, – что ж это Антонины Степановны не видать? Или случилось чего?

– Видимо, пресытилась вашим обществом, – сквозь зубы процедил Юрик и вошел в дом. Лифт был занят. Задыхаясь, Юрик стал карабкаться по лестнице, вытягивая себя за перила на каждую очередную ступеньку. Третий этаж, нормальный человек птицей бы взлетел, насвистывая…

Бабуля стояла у окошка, выгнув худую шею, в белой рубахе до пят, как привидение.

– Совсем распустила свою крысу, старая дрянь, – сообщила она, не оборачиваясь к Юрику, вся отдавшись наблюдениям. – Прям под окнами ссыт.

Юрик не ответил. Где рецепты? В глаза их не видел. Видел, как врач писала их, потом объясняла подробно – и все.

– Каждый кустик изгадила! – комментировала бабуля. – И ведь столько их развелось, собашников этих. Куда ни встань – куча. Сказал бы хоть ты ей, паскуде. Она добрая, тебя-то послушает. Подальше бы пусть отводила… Во, во, опять! Глаза бы не глядели!

– Сама бы и сказала, – пробормотал Юрик и тут же подумал: ох, зачем же я отвечаю…

– Мне-то нельзя, Юрочка, мы ж подружки… – она так и не отворачивалась от окна.

– Странная у тебя логика, – язвительно заметил Юрик.

– Тебе все мое странно, – ответила бабуля добрым голосом. – Ты еще мальчик, а я уж целую жизнь прожила, да какую… – она переступила с ноги на ногу, но к Юрику так и не повернулась. – И все работаю, сама себя кормлю… Не дай тебе бог, внучек, моей жизни…

– А тебе – моей, – огрызнулся Юрик.

– Во, во, ух тварь какая!

– Смотри ты или молча, или уйди! Сама ведь говоришь, противно!

Бабуля отлепилась наконец от окна и прошла к постели.

– Уж не глядел бы на меня, в рубахе-то… Не стыдно тебе?

Что мне надо было, мучительно вспоминал Юрик, зачем я шел? Он растерянно смотрел в стену. Ах да! Рецепты!

– Бабуль, а куда она рецепты бросила? – спросил он. Ни на столе нет, ни на кресле, ни на подоконнике…

– Какие рецепты?

– Ну, доктор приходила, выписала рецепты на уколы, таблетки…

– Та ты их с собой взял, – радостно напомнила бабуля.

– Понимаешь, – Юрик покраснел, – я их забыл, ушел, а их не взял, торопился…

– Взял-взял, – заверила бабуля, тщательно упаковываясь в одеяло. Кровать скрипела и ходила ходуном от ее грузных неловких движений. – Я помню, как же! Пришел, покричал на меня, а после взял да убежал. Где ж матка-то пропала? Уйдет на пять минут, а нету – час…

Юрик прикрыл глаза и сделал глубокий, медленный вдох.

– Я их не взял, – тщательно выговаривая слова, повторил он. – У меня пустые карманы, только ключи. Отдай рецепты.

– Потерял? – миролюбиво догадалась бабуля. – Да не огорчайся, ну их. А маме я уж не скажу…

– Я не потерял! – закричал Юрик. Опомнился. Проговорил тихо и напряженно. – У меня их нет. Куда ты их дела? Отдай сейчас же!

– Да ты не волнуйся так, Юрочка. Эка важность. Какие старой старухе уколы, ей помирать пора. Ты книжку читал, вот и иди, учись, дело важное, тебе еще жизнь жить…

– Отдай рецепты!!! – не своим голосом завопил Юрик, приседая.

Бабуля обернулась, блестя выступающими слезами.

– Опять старуха виновата, – всхлипывая, выдавила она. – Конечно, кто ж за меня вступится-то. Сыночек мой в трудах, в разъездах, кормит вас, чтоб вы с книжечками валандались да с голоду не мерли. Матка всякий поклеп рада возвести. Ну и ты, махонький, туда ж… – она вытерла глаза рукавом. – Кому я нужная, всяк рад унизить. Сам потерял, а все я… – она плакала все сильнее. Запустила руку по подушку, вытащила платок, приложила к жалобно сморщенному лицу, вся сотрясаясь от тихих, горьких рыданий. Из-под подушки, увлекаемый платком, вылетел ком бумаги. Быстрее молнии Юрик пал ему наперерез. Тут были все три рецепта.