Цена посвящения: Серый Ангел

— Бизнес-ланч с провинциалом. — Салин презрительно скривил губы.

— А Злобин с голоду помрет, а не одолжится, — добавил Решетников.

— Ты обещал Д’Артаньяна, а он… — Салин пошевелил пальцами, подбирая нужное слово. — Ланселот какой-то.

— Рыцарь без страха и упрека? — Решетников — пожевал, будто пробовал фразу на вкус. — Согласен. Страха в нем нет, но есть осторожность. Упрекнуть пока не в чем. По первому разу собрать компромат не удалось. Кстати, может, человечка отрядить в Калининград? Пусть копнет глубже. Не помешает, а?

Салин в это время полировал стекла очков уголком галстука. Бросил на Решетникова полный тревоги взгляд.

— Ни в коем случае! Начнем копать, его там и закопают, не найдешь.

— Думаешь, Злобин родные пенаты заминировал?

— Мне он показался человеком серьезным. — Салин водрузил очки на нос. — Владислав знаки подает. Позовем?

Решетников отложил палочки, кивнул Владиславу, сидевшему за дальним столиком лицом ко входу.

Владислав подошел к ним плавной, размеренной походкой уверенного в себе человека.

— Передали, Злобин отсюда поехал в Медведково. Сейчас находится у матери следователя Шаповалова. Какие будут указания?

Салин с Решетниковым переглянулись.

— Наружку не снимать. Иди заводи машину. Перебираемся в офис, — распорядился Решетников.

Салин утвердительно кивнул.

Едва Владислав отошел от их столика, Решетников азартно потер руки.

— Началось. Видал, сразу на след встал. А ты куксился!

— Как бы нашего Ланселота раньше срока из седла не выбили, — с сомнением покачал головой Салин.

— А мы на что? — Решетников бодро усмехнулся.

— Ну-ну. — Салин умел читать намеки.

Владислав и его люди — лишь внешнее кольцо наблюдения. Многого на расстоянии не уловить. Нужен человек, вошедший в близкий контакт. И в самое ближайшее время рядом со Злобиным такой окажется. Все произойдет случайно, логично и объяснимо и никаких подозрений не вызовет. В умении плести паутину интриги Решетникову не было равных.

Глава третья. Сердце матери

Бывает, что крошки со стола взять нельзя, век не расплатишься. А случается, что не принять приглашение, означает смертельно обидеть, да и неловко отказываться, если от самого сердца. Пусть даже не будет разносолов, а от сердечного тепла, что шатром накрывает бедный стол, становится такое застолье дороже всех пиров.

Злобин не смог найти в себе силы отказаться от предложения матери Шаповалова перекусить на скорую руку. Вслед за чашкой чая на столике появилась тарелка с бутербродами и керамическая плошка с пирожками.

Мать Шаповалова, Ирина Алексеевна, села в кресло напротив.

— Может, зачерствели, вы уж извините. Вчера пекла. Когда работаешь, забываешься как-то. Сердце не так болит.

— Нет, что вы, очень вкусные. — Злобин с показным аппетитом откусил полпирожка.

— Давно домашнего не ели, — покачала головой женщина. — Вот и рубашку сами гладили.

— Как догадались? — удивился Злобин. Рубашку гладил действительно сам, гостиничным утюгом, но в качестве был уверен.

— Женщина иначе гладит. А вы не разведенный, нет?

— Нет, слава богу. Семья пока в Калининграде осталась. К Новому году, надеюсь, переберутся в Москву.

Ирина Алексеевна относилась к тому типу женщин, у которых сердце болит за всех и вся. Было в ней что-то исконное, деревенское, столицей не подпорченное. Простой ситцевый халатик, прическа, какую носили в детстве Злобина школьные учительницы — прямой пробор и клубок косы на затылке, — а глаза… Злобин не смог смотреть в них больше секунды. Столько там плескалось горя и невыплаканных слез.

Едва войдя в квартиру, он сразу же определил, что живут здесь трудно, но честно. Пахло домом. И еще бедой. Валерианкой или какими-то сердечными каплями. Мебель старая, еще сэвовских времен, чешский гарнитур расставили по всем трем комнатам. Цветной телевизор с полированными боками, последний шедевр советской радиоэлектроники. Вышедшие из моды шторы, обои давно следовало сменить, но тем не менее, надо отдать должное хозяйке, смотрелось все уютно и аккуратно.

Злобин скользнул взглядом по полочкам серванта. Между посудой стояли семейные фотографии. Обычная семья. Из такой идут в армию. Но редко — в тюрьму.

Обычный набор книг в шкафу, какой появляется в любой семье ко второму десятку жизни: полные собрания сочинений классиков шестидесятых годов издания, серенькие томики «ЖЗЛ», купленные в педагогическом порыве, детские книжки в ветхих переплетах и школьные учебники литературы. Само собой — детективы. От Сименона до Марининой. Особняком стояли новенькие томики юридической литературы.

— Валентин — первый юрист в семье? — спросил Злобин.

Ирина Алексеевна сморгнула, промокнула пальцем уголок глаза.

— Да, — кивнула она. — Я, конечно, хотела, чтобы он шел в медицинский. Но Валя настоял на своем.

— Почему «конечно»? Вы врач?

— Нет, не сложилось. Фельдшер-акушер. Теперь, правда, на пенсии.

— А у меня жена — кардиолог, — подхватил тему Злобин. — Друзья подкалывали: женился на медичке. А мы уже сколько лет вместе, и тьфу-тьфу-тьфу. Может, для прокурорского это идеальная пара. Врач и следователь. По себе скажу, доброта докторская помогает. Озвереть не дает… У Владислава девушка есть?

— Была — Леночка. Не сложилось у них, — тяжело вздохнула Ирина Алексеевна. — Жалко. Хорошая девочка.

— И других не было?

— Откуда им взяться с такой работой! — с неприкрытой болью ответила Ирина Алексеевна.

Злобин отхлебнул чай. Следующий вопрос напрашивался сам собой, но он тянул время, давая матери собраться перед новой порцией боли.

— Ирина Алексеевна, Валентин сильно пил? — тихо спросил он.

Она лишь кивнула и закрыла глаза ладонью.

— М-да, у нас это вроде профессионального заболевания, — попытался неловко смягчить горечь Злобин.

— И Валя так говорил! Слово в слово. А сам уже без бутылки пива не засыпал, — запричитала Ирина Алексеевна. — Придет за полночь, а от него уже водкой разит. Выключит на кухне свет и сосет свою «Балтику девятую». Потом ногами прошаркает в свою комнату и рухнет как мертвый.

Злобин встал. Положил руку на вздрагивающее плечо Ирины Алексеевны.

— Ну-ну, не плачьте. Все через это прошли. Я тоже пил до чертиков. А потом в момент бросил.

— Правда? — глухо спросила она, вытирая глаза.

— Пять лет не пью, честное слово.

Злобин в эту минуту был противен сам себе; ничего не мог поделать с прокурорской натурой: одна часть ее утешала, искренне сострадая горю матери, а другая находила и цепляла в памяти мелкие детали, из которых потом сложится полная картина.

Дверь в комнату Валентина была открыта, и Злобин тщательно обшарил ее взглядом. Ничего выпадающего из общего стиля квартиры. Ни дорогой радиоаппаратуры, ни компьютера, ни календарей с голыми девочками. Или Валентин жил, как научили отец с матерью, или у него была своя норка, обставленная и оборудованная на нетрудовые доходы.

— А у вас дети есть, Андрей Ильич? — спросила Ирина Алексеевна.

— Дочка, — машинально ответил Злобин.

— С дочкой проще. Маме помощница… Выдать замуж за порядочного и работящего, все на сердце легче. Хотя порядочным и работящим сейчас хуже всех приходится.

Злобин поморщился. Не хотелось переходить к формальной процедуре, но ничего не поделаешь.

— Ирина Алексеевна, извините меня… Но Валентин, скажем так, пропал… Мы начинаем розыскные мероприятия. Полагается осмотреть жилище пропавшего. Ну, на предмет установления… Может, он паспорт с собой взял зимнюю одежду. Значит, уехал. Вы понимаете?

— Я понимаю. Конечно, конечно. — Она в последний раз всхлипнула, достала из кармана платочек и быстро промокнула глаза.

— С вашего разрешения, — скороговоркой пробормотал Злобин и шагнул к дверям комнаты Валентина.

— Андрей Ильич, вы в сны верите? — остановил его на пороге тихий голос Ирины Алексеевны. «Черт, истерика началась… Не дай Боже», — с тоской подумал Злобин. Но тут предчувствие больно укололо под лопатку. Он повернулся.