Своё никому не отдам (СИ)

— Нет, кого-то другого, — и принялся обнажать плечо своего товарища. Подошла казачка, подала смоченную водой тряпицу, чтобы обмыть. Казачонок ловко обернул раненое место полосой чистого полотна и закрепил конец булавкой.

— Дышит Феогностыч. Даст Бог оклемается, — донеслось откуда-то.

— Чуть не уделали сердешного сельджуки. Слышь, а почто вы сигнал так поздно подали?

— Так луна была за тучей и корабля мы не видели. А когда разглядели, то только-только успели приготовиться — отряд, что шел сюда, уже рядом был. Бабы с чердаков его встретили самострелами, а мы с фланга навалились, они и откатились. Только ненадолго. Командир ихний покричал, и толпа опять привалила. И потеснила нас уже между домами. Тут Сильверстова десяток на них налетел, потом Колькины примчались, а то бы рубиться нам спина к спине. Ну а как со вторых застав подтянулись, так мы их и порубали. А что это за отроки с тобой пришли, а, Кирша?

— То царевич и князь при нём. Они, понимаешь, путешествуют нынче.

— Ну-ка, ну-ка! И хто тут у нас царевич? — подошел казак с немного знакомым лицом. Наверное, один из патрульных, что разговаривали с Гришей по пути в город. — Ага, он нам седмицу назад то же самое говорил. Значит, не врёт.

Вернулся десяток, что преследовал отступающих:

— Сближаться не стали. Постреляли нескольких из самострелов, остальные и сдались.

Остальных было семеро. Они плелись со связанными ремёнными путами руками. А кораблик вдали, уже спешил на восток.

— Ладно. Пошли завтракать. Если Феогнотыч не преставится, так и хоронить никого не придётся. И эта! Царевичь! Давай к нам со своим князем, и кто там ещё при вас.

Глава 6. Казаки

Утомление от долгого вчерашнего путешествия, ночная скачка, завершившаяся сшибкой и зубоскальством, подчеркнутая непочтительность в обращении с ним, словно нарочно демонстрирующая пренебрежение — и Гриша озадачился. Воинственное это сословие живёт своим обычаем, бережно и ретиво сохраняя вольности и законы, их оберегающие. Так учитель о них рассказывал.

Говорил, что за воровство у своих, или, если в беде товарища бросишь, то кары за это ужасные, а вот при ссоре могут поубивать друг друга, и ничего за это не будет. Даже спор решить смертельной схваткой для них — обычное дело.

Ещё припоминает он, что людей этих полагают заносчивыми и задиристыми, и связываться с ними избегают, однако царю Рысскому они служат исправно, и до тех пор, пока это устраивает обе стороны, то так и ведётся. Ну и, поскольку Васькина раненая нога располагает к тому, чтобы недельку полежать, пока она подзаживёт, то, выходит, придётся пожить тут. Изучить эту часть подданных изнутри.

Здесь по северному берегу Ендрика растянута сотня, разбросанная по станицам или заставам — часть системы обороны острова.

Перед тем, как пройти на широкий двор к длинному столу, вокруг которого уже начали рассаживаться едоки, Гриша ещё раз огляделся. На севере в море ещё виднелся парус кораблика, доставившего сюда налётчиков. Он уходил направо, к востоку. А слева уже показалась галера, идущая в его сторону. Видимо Рысского флота корабль начал преследование.

Трупы нападавших лишены одежды и иного имущества, и старшие мальчики деловито оттаскивают их прицепив за лошадьми в ту сторону, где пленные копают яму под присмотром конных отроков. Ага. А его со товарищи пригласили к взрослым мужчинам.

Подошёл, поздоровался, присел, где свободно, и потянулся ложкой к ближайшей мисе с кашей. Кусок хлеба взял от нарезанного каравая. Никто на это внимания не обратил и беседа не прервалась. Казаки обсуждали происшествие.

— Не бойцы в этот раз приходили. Голытьба сельджукская собралась пограбить ткаческий квартал, а им не дали. К порту их стражники городские оттеснили, они и ушли на корабле, который сумели захватить, а то всех бы повесил визирь тамошний.

— Точно, то и одёжа у них — одни лохмотья, и оружие плохое, а доспехи только на троих были, и те старые. А что, Пырка, корабль тебе с хлопцами прихватить никак не получалось?

— Не. Он сразу, как шайку ссадил, от берега отошел и держался поодаль. Эти, которые сбежать хотели, только вплавь бы до него добрались. Сторожкий на нём командир.

— Вон оно как! Капитан на корыте, выходит, разумник, а эти сиволапые дурным манером пошли на убой. Ты прикинь, Пырка, сколько от той Сельджукии досюда плыть! Могли и в других местах к берегу пристать и погибель свою встретить. А пленники говорят, что аж досюда драпали безостановочно, стало быть, на полсотню человек и воды и еды на корабле том, внезапно захваченном, было припасено достаточно, чтобы до наших мест дойти.

Гриц помалкивал. Понятно ведь, что казачья старшина говорит. Сотник и десятники слово держат, а остальные едят и слушают. И он также поступает.

— Думаешь, ворпники это были?

— Так сельджуки, судя по тому, что воевода здешний отписал, нынче набег на нас собирают. Да чурсайцы недавно с юга в Ендрикскую бухту наведывались. Думаю, скоро пожалуют воины и числом поболее, и снаряженные богаче. Будет нам добыча славная.

Рана на ноге у конюха оказалась не шибко страшной и опасений не вызывала. Федотка и сейчас мог бы ехать, однако поспешать отсюда царевич теперь не хотел. Посмотрев, как съехавшиеся по тревоге из соседних станиц десятки бойцов отправились восвояси, оставив своих раненых под присмотром тутошних баб, сам он двинулся туда, где старый казак гонял недорослей.

Интересные, однако, занятия. Кистенём тренируются управляться и бичом. Попросился в ученики, в чём отказано ему не было. Кистень — гирька на веревочке, привязанной к концу короткой рукояти — дался ему без труда. Он ещё о прошлом годе получил свою меру синяков и шишек, когда на току попросил доверить ему цеп для молотьбы. А тут принцип сходный, так что освоился быстро. Да и много легче и ухватистей оружие, чем инструмент.

Зато бичом на своём теле успел наставить выразительных меток, пока приловчился делать щелчок вдали от себя. Очень уж непокорна эта упругая гибкая плеть, словно живая, делающая то, чего хочется ей, а не тому, кто вцепился в рукоять. О том, чтобы попасть, куда целишь, речь пока не шла. Для этого навык требуется и многие старания для их обретения необходимы. Ежедневные тренировки, одним словом.

Потом рубили лозу, что изогнутой шашкой значительно удобней, чем его прямой эспадой. Но он и своей «булавкой» не оплошал — надо ведь к собственному оружию приспособиться, а оно тоже сечь способно и в руке не тяжело. А после бились на кулачках, отчего светлый лик сына царского расцветился следами мужской доблести. Крестьянские ребятишки не так дерутся, как эти. У них побеждает сильнейший, а казаки вёрткостью берут и стремительностью. Короче — утёрся он по полной, аж слезу иной раз из него вышибали.

Вместо недели, обретался он в станице вдвое дольше, однако лучшим среди юной воинской поросли так и не стал. Этих ребят воинскому делу обучают сызмальства и заметно жёстче, чем деток боярских, княжеских или царских. Синяков только научился избегать, да бичом стал бить куда надо, ну и много чего ещё освоил. Особенно по части как спрятаться или незаметно подобраться, а потом попасть в уязвимое место из небольшого бесшумного самострела, что на иноземный манер арбалетами зовутся. Пикой на скаку научился орудовать — хороший воин должен с любым оружием быть для супостата опасным. Да и без оружия тоже.

Понятное дело, со всеми в станице успел перезнакомиться, но теплоты в отношениях или доверительности ни с кем не возникло. Всё же чужаком его здесь считали, хотя и не поддразнивали. Да и Федота никто не обижал, и к занятиям юношеским его допустили, но он тут успехами не блистал — и горло ещё не до конца здорово, и рука не совсем в порядке.

Потом началась жатва, а Васька мог уже хорошо держаться в седле, и путешественники двинулись вдоль берега на восток.

Миновали несколько станиц. Разглядев последовательно эти поселения подряд, Гриц приметил в их планировке некоторые любопытные черты. Дома на этих заставах расположены не рядами и не по кругу, а какой-то непонятной кучей, теснясь к центру и разметав огороды во все стороны. Всякий раз, когда подъезжал, возникало ощущение, что попал под взгляды со всех сторон — так смотрели на него небольшие подслеповатые окна, словно прищуривались, целясь в спину.