Мир приключений 1967 г. №13

Костя выстрелил и промахнулся.

Протей приплыл с дротиком во рту. Отдав дротик Косте, он сказал:

— Ты начинаешь стрелять, как Иван, Петя и Ки.

Это был явный укор.

Костя протер глаза:

— Брызги… Сейчас, Протейчик, ты увидишь, как надо стрелять!

И снова промах.

Костя стал вертеть в руках ружье, недовольно поморщился, потом улыбнулся:

— Отвлекли мимозозавры…

Я стал объяснять причины его неудачных выстрелов.

Костя, всадив дротик в акулу, с улыбкой смотрел на меня. Когда я закончил анализ его душевного состояния, он махнул рукой:

— Все это ерунда, милый мой, — и твои проприорецепторы, и идеальная согласованность нервных импульсов, и их временный разлад. Я никогда не увлекался стрельбой, и никакие навыки во мне не закрепились и не разлаживались. Просто отвлекли ходячие кустики… Видишь, опять попал. Если хочешь знать, у меня врожденный талант к этому атавистическому занятию. Один из моих отдаленных предков был охотником и участником многочисленных войн. Дед Степан, ты видел его изображение. Он чем-то напоминает нашего старика, несмотря на бороду. Какая-то особая уверенность и ожидание чего-то во взгляде. Ты заметил, что Мефодьевич все время чего-то ждет?

— Он очень стар… И человек ли он в полном смысле?

— Пусть что-то у него не так, какие-то детали заменяют органы, но мозг у него человека или дельфина, никакая электронная схема еще не обладает такой гибкостью мышления. И знаешь, что самое странное в нем?

— В нем все странно. Непонятно.

— Да, но самое главное, что он в чем-то моложе нас с тобой, только поумней и помудрей. Они с моим дедом смотрят вперед, через века, и ждут…

Я давно выключил двигатель. Пассат стих. С юга шла крупная мертвая зыбь. Ракета медленно двигалась по инерции вразрез волне. Дельфины уплыли на поиски акул.

Помолчав, Костя сказал:

— Я тоже чего-то жду. Иногда тревожно, иногда радостно. А ты?

— Естественно. Мы всегда чего-нибудь добиваемся в жизни и ждем конечных результатов. Наш труд, решение общественных и личных проблем, все это не происходит мгновенно. Сейчас весь мир ждет, когда вспыхнет Сверхновая. Что она принесет нам? Биата боится, что все человечество вымрет, как гигантские рептилии в каменноугольный период.

— Все это временные явления. Эпизоды. — Он поморщился. — Видишь ли, я думаю несколько иначе. Вообще о жизни как о большом ожидании чего-то. Не знаю, понимаешь ли ты меня.

Я не понимал его. Костя опять раскрывался для меня вдруг как-то по-новому. Я никогда не считал его способным к отвлеченному мышлению, не связанному с повседневными интересами.

— Да, да, — проронил я неопределенно. — Как понимать твое «чего-то»?

— По-разному. И в области познания, и конечной цели существования разумной жизни. — Он улыбнулся и сразу стал прежним Костей и уже совсем в своем стиле внезапно перескочил на новую тему. Давясь от смеха, стал рассказывать: — Сегодня утром я встретился с Герой, женой Нильсена. Она забавная. Гуманитарий. Прилетела на неделю. На нас смотрит, как на древних героев и боготворит своего Карла. Мы с ней купались. Протей сразу проникся к Гере нежностью, а она смотрела на него со страхом, но держалась с достоинством. Все-таки, когда Протей назвал ее по имени, ей чуть не сделалось дурно. На суше она призналась, что никак не может убедить себя, что эти рыбообразные существа разумны и чем-то совершеннее нас. Я, говорит, безнадежно отстала, мне стыдно перед Карлом и перед всеми вами. В то же время я ничего поделать с собой не могу и ужасно боюсь их. Она египтолог и перевела папирус, кусок летописи о небесных явлениях, и представь, в нем упоминается о вспышке Сверхновой…

В гидрофоне раздалось бульканье, характерные щелчки, затем раздался голос:

— Говорит Тави. В западном секторе нет больше акул без флажков.

— Ищите лучше, — сказал Костя. — У меня еще десять дротиков. Направляйтесь к востоку. Мы ждем на отмели.

— Приказание принял.

Под нами на глубине десяти метров раскинулась коралловая отмель. Смутно обозначалось дно в пятнах солнечного света.

Костя разделся, достал маску, взял гарпун и сказал:

— Что-то я весь высох под палящими лучами, и как-то взгрустнулось. Надо изменить среду обитания. Помимо восстановления нервного тонуса и нормальной влажности, меня влекут здешние, глубины. Однажды мы тут прогуливались с Протеем и Хохом. Какой коралловый лес и водоросли! Жаль, что не захватили тогда съемочную камеру. А ты? — Не дожидаясь ответа, он прыгнул за борт.

Мне не хотелось вставать с удобного кресла, из-под струи охлажденного воздуха. И еще показалось, что Косте хочется побыть одному. У Кости какой-то внутренний разлад. Я давно это наблюдаю. Его увлечение стрельбой дротиками — не больше не меньше, как желание отвлечься от чего-то, что не дает ему покоя.

Я снизил температуру кондиционера еще на три градуса и прибавил обороты вентилятора. Как хорошо думается в приятной среде! Ракета ритмично покачивалась на зыби. Когда ракету поднимало на гребень волны, я видел белый корабль-рефрижератор, один из флотилии, обслуживающей наш остров. Рефрижераторы ежедневно увозили продукты моря, вырабатываемые нашими заводами. Где-то в небесной голубизне просвистел воздушный лайнер. Все это немного отвлекло меня от мыслей о моем друге. Мне вначале казалось, что я думаю исключительно о нем, но наши интересы так тесно переплелись, все, что касалось его жизни, в такой же степени относилось и ко мне, и сейчас больше чем когда-либо чувствовалась эта тесная связь.

Вот сейчас он рассказывал о Верином мимозозавре — открытии, которое на какое-то время затмит Сверхновую, — но придал этому событию какой-то интимный характер, будто рассказал семейный анекдот. Специально для меня. И как будто огорчился, не заметив во мне сверхинтереса к событию и Вере.

Почему он хочет, чтобы я относился к ней иначе? Ах, да! Ведь он уверен, что с Биатой у нас все кончено и что он стал одной из причин нашего разрыва. Хочет компенсировать утрату. Милый мой дружище!

Пассат проснулся. У меня было такое чувство, будто в мире неожиданно что-то изменилось. Поблекло небо, набежали слоистые облака и задернули солнце, в воздухе слышались унылые свисты и всплески. Море и ветер начали перебранку.

Над самой поверхностью взбаламученного моря скользил буревестник, распластав свои неподвижные узкие крылья. Он олицетворял собой одиночество. Он и океан, и больше никого в целом свете! Аллегория понравилась мне, потому что и я почувствовал себя не менее одиноким скитальцем.

У меня стали складываться белые стихи о вечном поиске счастья, да помешали Тави и Протей. Они внезапно выскочили из воды и, обдавая брызгами, перелетели через катер. Еще издали заметив мою понурую фигуру, они подумали, что я задремал, и решили разбудить меня таким оригинальным способом. Разведчики приплыли, чтобы сообщить, что в двух милях отсюда обнаружено пять тигровых акул, не получивших еще прививок.

Я послал дельфинов за Костей. Через несколько минут вернулся Протей и торопливо передал Костин ответ:

«К дьяволу акул. Здесь вещи поинтереснее этих разжиревших созданий. Пусть Иван немедленно плывет ко мне».

— Что там случилось?

Вместо ответа посланец со свистом втянул в легкие воздух и, показав хвост, скрылся под водой. Наверное, Костя готовит сюрприз.

Уже в воде ко мне подплыл Тави и остановился, дав обнять себя и взяться за плавник. Он увлек меня над застывшим коралловым лесом, распугивая черно-желтых сержант-майоров, тангфишей, похожих на синие тарелки, рыб-бабочек и стайки мальков. При нашем приближении, они как разноцветные брызги, разлетались по сторонам.

Я стал расспрашивать Тави о случившемся.

Ничего особенного он не заметил, кроме необычайного скопления рыб-попугаев, которых здесь всегда много, да еще одной несъедобной рыбы, которая, по мнению Тави, не заслуживала особого внимания.

Костя висел среди кружевных водорослей, держась рукой за коралловую ветку.