Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.11

– Все-таки не понимаю я с морем, – сказала Елизавета Ивановна, не дождавшись объяснения. – Какой это район?

– Эх, Лиза! – вздохнул Николин. – Если бы все так просто, у каждого бы море в квартире было. Каждому хочется. Я сначала подумал, что имею дело с Индийским или даже Тихим океаном.

– Быть не может!

– Но моя наблюдательность заставила меня пересмотреть свою первую теорию. Не океан это, а неизвестный водный бассейн.

– Так я думала, что все моря уже открыты, – сказала Елизавета Ивановна и мысленно укорила себя за глупость: ясно, что открыты.

– И даже не на Земле это море, – сказал Николин и сделал долгую паузу, глядя на соседку искоса.

– Как же так? – сказала Елизавета Ивановна. Надо ж было что-то сказать.

– А ты наверх посмотри. И сразу все сомнения пропадут.

Елизавета Ивановна послушно поглядела наверх, куда показал Николин. Там, в дополнение к обычному солнцу, что светило слева, было еще одно солнце, поменьше размером, оно ясно проглядывало сквозь листву.

– Вот так-то, – сказал Петр Петрович. – И это дает моему явлению научное объяснение. Я по этому вопросу осторожно с одним учителем разговаривал, популярную литературу просматривал. Есть, понимаешь, одна теория про параллельные миры. Не слыхала? Вот и я раньше не слыхал. А теперь увидал. В общем, будто Земля не одна, их несколько, и они между собой могут касаться. Теперь понятно?

– Так как же? – спросила спокойно Елизавета Ивановна. – Они бы коснулись, и выплеснулось бы ваше море в наше.

– Парадоксы, парадоксы, – сказал Петр Петрович, разводя руками. – Но не в этом дело. Море есть, и это самый реальный факт. Награда мне за мой долгий жизненный путь. И купаться можно. У тебя, Лиза, купальник есть? В следующий раз приноси, купаться будем.

Странно, подумала Елизавета Ивановна, обыкновенный человек, на улице и не поглядишь, и вот – собственное море. И никто не заметил, как эти миры соприкасались. Конечно, если бы кто-нибудь из ученых поглядел, наверное бы, объяснил.

– Можно прожить всю жизнь без счастья и, так сказать, не вкусить. Но некоторым людям выпадает по лотерее. И если много выпадет, хуже. Каждый знает, как истратить сотню, а что делать с десятью тысячами? Так и с ума сойти можно! Я лично за то, чтобы положить все в сберкассу и получать проценты.

– Я в садик пойду, – сказала Елизавета Ивановна. – Лучше пораньше заберу Сашеньку. А то погода плохая.

– Я бы, – сказал Петр Петрович, провожая соседку до двери, – с удовольствием пригласил бы сюда и Сашеньку. Девочка она хорошая, послушная. Но сама понимаешь, начнет она рассказывать иным детям, а те своим родителям – начнутся сплетни, пересуды: зачем ему море, еще жаловаться начнут. Ты уж меня прости…

Петр Петрович был человеком, в общем, незлым. Проблема с Сашенькой его, видно, задела. Иначе с чего бы он, придя в тот же день попозже, завел снова разговор об этом?

– Человек я одинокий, – сказал он, присаживаясь за стол в ожидании чая. – И единственная у меня радость – море. Какое-никакое, но свое.

– Хорошее море, – сказала Елизавета Ивановна.

– И должен тебе сказать, Лиза, что за последние годы ты оказалась тем человеком, к которому я почувствовал искреннее расположение. Нет, не качай головой, ты человек хороший, отзывчивый и, главное, сдержанный. Мне же тоже нелегко – распирает от желания поделиться с кем-то событиями моей жизни. Ведь хожу я на берег, ловлю рыбу, любуюсь закатом, привык даже. Но разве можно Робинзону жить без Пятницы? Нельзя.

– Ну почему со мной делиться? Мало ли кто…

– Нет, ты не понимаешь. Потом поймешь. У меня же планы есть. И не маленькие. Вот ты, например, человек не очень обеспеченный. Не возражай. А мы с тобой можем неплохие деньги зарабатывать, пользуясь дарами океана. Не отмахивайся, Лиза, от своего счастья. Ничего незаконного в моем море нету. Я за него квартплату плачу. Оно где? У меня в квартире, внутри. В твоей его нету, у соседей сверху нету, сам проверял. Да, я о чем поговорить хотел – о Сашеньке. С твоей точки зрения, нехорошо получается – ребенок остается без свежего воздуха. Я подумал, может, мне ей глазки завязать, а?

Елизавета Ивановна обиделась. Вроде бы человек от чистого сердца предлагал добро ребенку, но как же ты будешь завязывать глаза девочке, которая еще в школу не пошла? Как бандиты какие-то… Но вслух она ничего не сказала, а из-за этого ощутила неприязнь к себе самой, словно предала Сашеньку. И сосед почувствовал, как у Елизаветы Ивановны изменилось настроение, смешался, стал нести какую-то чепуху про физику и параллельные миры. Потом ушел, даже вторую чашку чая пить не стал. Вечер был испорчен.

Елизавета Ивановна мыла посуду, но что-то ее грызло, что-то надо было сделать. Потом поняла. Заглянула в ванную и послушала. Море шумело, ровно и мерно. Уу-ух – разбивается волна о песок, ползет обратно. Там, наверное, яркие звезды, как в Крыму. Заглянуть бы туда, хоть на минутку.

Елизавета Ивановна захлопнула дверь в ванную, вернулась на кухню и пустила струю в рукомойнике на полную силу, чтобы не было слышно морского прибоя.

Рано утром, в воскресенье, Сашенька еще спала, Елизавета Ивановна не успела поставить кашу на плиту, как снова звонок. Ну конечно, он. Она даже улыбнулась:

– Вы бы, Петр Петрович, проделали дырку в стенке, чтобы на лестницу не выходить.

– Не смейся, – сказал Петр Петрович. – Я не заслужил такого отношения. Прости за вчерашнее.

– Ну что вы так стоите? Заходите.

– Спасибо, спешу. На рынок иду, улов надо реализовать. Ты меня не осуждаешь?

– Бог с вами! – сказала Елизавета Ивановна. – Ваше море.

– Вот и хорошо. Я что подумал – соседи мы все-таки. Не чужие. Вот ключи. Это верхний, а это средний. На нижний я не запирал. Заходи, отдыхай, пока я не вернулся.

– Ну что вы!

– Да, – сказал он быстро, всовывая в руку ключи, – ты и внучку взять можешь. Пускай на песочке поиграет. Ничего песочку не сделается… А если она кому расскажет, то ведь не поверят? Правда?

– Не надо мне ключей…

Ключи звякнули, упали на пол, а Николин уже спешил наружу, не оглядываясь, знал, что такая женщина, как Елизавета Ивановна, не оставит на полу ключи от чужой квартиры.

А когда она подобрала ключи и вернулась к плите, то в голове у нее сложились слова, которые надо бы сказать Николину, объяснить все, если он не так понимает. Слова получились значительные, неглупые, но не побежишь догонять…

После завтрака Елизавета Ивановна пошла с Сашенькой гулять во двор. Осенняя холодная погода все грозила дождем, но пока что было терпимо, если не считать ветра.

Посреди двора, за полосой мелких, робких еще саженцев, у песчаной горки, стояли мамы и бабушки, прогуливали детей. Порой кто-нибудь поглядывал на небо, потому что знали – дождь все-таки пойдет, не может не пойти. Ругали погоду. Ругали домоуправа, который обещал сделать качели, да все не делает. Еще кого-то ругали.

Потом, как бы по контрасту с погодой, кто-то заговорил о том, что в этом году была хорошая погода на Рижском взморье, а другая женщина сказала, как жарко было в Сухуми.

Елизавета Ивановна смотрела на Сашеньку, которая стояла в сторонке от других детей, тыча лопаткой во влажный песок.

– Тебе не холодно? – спросила она.

– Нет.

– Может, домой пойдем?

– Нет.

Ребенок был грустный, под стать погоде. Холодный ветер рвал последние листья с саженцев и раскидывал по ржавой траве.

– Пойдем, – сказала Елизавета Ивановна внучке.

– Я не хочу домой.

– Я не домой тебя зову. Мы в гости пойдем.

– Уже уходите? – спросила женщина, которая рассказывала про Сухуми. – Мы тоже скоро пойдем. Так недалеко и до бронхита.

Елизавета Ивановна оставила Сашеньку на лестнице, взяла ключи Николина.

– Это чужая квартира, – сказала Сашенька серьезно, глядя, как бабушка возится с замками. – Нас не звали.

– Дали ключи, значит, звали.

Дверь наконец открылась. Свежий теплый морской воздух ударил в лицо.