Сборник.Том 6

— Что же тогда тебе горевать из-за того, что она останется на Компореллоне?

— Потому что она — не последнее звено в успехе нашего дела. Мы обязательно должны взять её с собой.

— Ну, тогда скажи наконец, в чём заключается ваша миссия? По-моему, пора бы открыться.

Тревайз ответил не сразу. Отвечать надо было честно. Он не мог придумать более эффектной лжи.

— Послушай, — сказал он. — Компореллон — древний мир, даже один из древнейших, но он не может быть самым древним. Человеческая жизнь зародилась не здесь. Первые человеческие существа пришли сюда из какого-то другого мира, и, возможно, жизнь человеческая зародилась даже не там, но была принесена с ещё одной, более древней планеты. Очевидно, впрочем, что эта ретроспектива должна где-то оборваться, и мы должны в конце концов добраться до самого первого мира, мира, где появился человек. Я ищу Землю.

Перемена, внезапно произошедшая с Мицей Лайзалор, сильно смутила Тревайза.

Она выпучила глаза, задышала тяжело и неровно, каждый её мускул, казалось, напрягся, хотя она лежала по-прежнему на спине. Она резко взмахнула руками и скрестила на обеих указательный и средний пальцы.

— Ты произнес её имя, — хрипло прошептала она.

23

Больше она ничего не сказала, даже не взглянула на него. Её руки медленно опустились, ноги скользнули к краю постели. Мица села спиной к Тревайзу. Он застыл, не шевелясь.

Тревайзу казалось, будто он отчётливо слышит слова Мунна Ли Компора, произнесенные им в безлюдном туристском центре на Сейшелле. Тот говорил о планете своих предков — той самой, на которой Тревайз находился сейчас. «У компореллонцев полно предрассудков насчёт Земли. Всякий раз, когда при них или они сами упоминают это слово, они вскидывают обе руки с перекрещенными пальцами, чтобы отвести беду».

Увы, вспомнил он о словах Компора поздновато.

— Что я такого сказал, Мица? — пробормотал он.

Она покачала головой, встала и пошла в ванную. Спустя мгновение раздалось журчание воды.

Оставалось только ждать. И Тревайз ждал, гадая, не пойти ли за Мицей в ванную. Подумав, он окончательно решил, что этого делать не стоит. Но как только решил, так ему сразу нестерпимо захотелось попасть туда.

Мица наконец вышла и молча принялась одеваться.

— Ты не возражаешь, если я… — робко показал на душевую Тревайз.

Она промолчала, и он принял молчание за согласие.

Тревайзу хотелось пройти по комнате гордо и высокомерно, но чувствовал он себя почти так, как в те далекие дни, когда мать, обиженная каким-нибудь его проступком, наказывала не иначе как молчанием, заставляя съеживаться от стыда.

Он оглядел изнутри кабину с голыми стенами. Тревайз присмотрелся внимательнее — ничего, то есть совсем ничего.

Он приоткрыл дверь, высунулся и спросил:

— Слушай, а как у тебя душ включается?

Она отставила дезодорант (по крайней мере, Тревайз предположил, что она пользовалась именно дезодорантом), прошествовала в душевую и, всё ещё не глядя на него, ткнула пальцем. Тревайз посмотрел в ту сторону и заметил пятнышко на стене — круглое, бледно-розовое, едва заметное, словно дизайнер был сердит на то, что вынужден нарушить совершенную белизну стен из-за столь пустяковой причины.

Тревайз недоуменно пожал плечами, дотянулся до стены и коснулся пальцами пятна. Вероятно, это и надлежало сделать с самого начала, так как моментально поток тонких струй ледяной воды обрушился на него со всех сторон. Сдержав вопль, он вновь прикоснулся к розовому кружку, и душ выключился.

Он снова приоткрыл дверь, понимая, что выглядит теперь ещё более жалко, так как сильно дрожал и даже не мог внятно выговаривать слова. Он только сумел проквакать:

— А как же включается горячая вода?

Мица наконец удостоила его взглядом. Вид Тревайза был настолько жалок, что она не выдержала — прыснула и громко расхохоталась.

— Какая горячая вода? — отсмеявшись, спросила она. — Не думаешь ли ты, что мы будем тратить энергию на то, чтобы греть воду для мытья? Вода теплая, то есть не очень холодная. Чего ещё тебе надо? Ах ты, неженка! Ну-ка иди мойся!

Тревайз замялся, но ненадолго, так как выбора у него не было.

Он неохотно коснулся розового кружка и попытался мысленно подготовить своё тело к готовым хлынуть ледяным струям. Теплая вода? Он почувствовал, как кожа покрывается мыльной пеной, и поспешно стал тереть себя с ног до головы, решив, что тут скорее всего существует некий заданный цикл подачи воды, и, судя по всему, не особенно длинный.

Затем начался цикл ополаскивания. Теплая — ну если не теплая, то всё-таки не такая холодная вода омыла его совершенно промерзшее тело.

Стоило Тревайзу подумать о том, чтобы опять нажать на розовый кружочек, дабы выключить воду, и удивиться, как это могла Лайзалор выйти из ванной сухой — ведь здесь не было ни полотенца, ни чего-либо, хотя бы смутно его напоминающего, — вода перестала литься. А потом подуло, да так, что вполне могло бы сбить с ног, если бы не дуло со всех сторон сразу.

Воздух, в отличие от воды, оказался горячим, слишком горячим. Тревайз решил, что это потому, что для нагрева воздуха необходимо гораздо меньше затрат энергии, чем для нагрева воды. Горячий воздух испарил с него воду, и через несколько минут он вышел таким же сухим, словно никогда в своей жизни близко не подходил к воде.

Лайзалор на вид совершенно пришла в себя.

— Как себя чувствуешь?

— Здорово, — ответил Тревайз. Он и в самом деле чувствовал себя поразительно — бодро и свежо. — Мне нужно было только морально подготовиться к такой температуре. Ты ведь меня не предупредила…

— Неженка, — презрительно фыркнула Лайзалор.

Тревайз побрызгался её дезодорантом и начал одеваться, внутренне страдая оттого, что у него нет чистого белья.

— Как я должен называть… эту планету? — осторожно спросил он.

— Мы называем её «Старейшая».

— Откуда я мог знать, что произнесенное мной название запрещено? Разве ты мне сказала?

— Разве ты спросил?

— Откуда мне знать, что нужно спрашивать?

— Зато теперь знаешь.

— Я могу и забыть.

— Лучше не забывать.

— Но в чём крамола? — Тревайз почувствовал, как разгорается в душе азарт спорщика. — Это же просто слово, сочетание звуков.

— Есть слова, которые не произносят, — угрюмо проговорила Лайзалор. — Разве ты произносишь все слова, какие знаешь, при любых обстоятельствах?

— Некоторые слова вульгарны, некоторые неподходящи, другие в какой-то ситуации могут оказаться жестокими. К каким из них относится слово, которое я произнес?

— Это слово печальное и торжественное. Оно обозначает планету, являющуюся прародиной для всех нас и более не существующую. Это трагично, и мы чувствуем это особенно, потому что она недалеко от нас. Мы предпочитаем не говорить о ней, а если вынуждены говорить, не произносим её названия.

— А перекрещивание пальцев? Это что — облегчает боль и печаль?

Лайзалор вспыхнула.

— Это бессознательная реакция, и я не скажу тебе спасибо за то, что ты принудил меня к ней. Есть люди, которые верят, что это слово, даже произнесенное мысленно, приносит несчастье, а этим жестом они отводят его.

— Ты тоже веришь, что скрещивание пальцев помогает избежать несчастья?

— Нет… Или да, иногда. Мне будет не по себе, если я не сделаю этого. — Она отвела взгляд. Потом, словно стремясь сменить тему, быстро спросила: — И какое же значение имеет эта черноволосая женщина для успеха вашей миссии — достижения… той планеты, которую ты упомянул?

— Говори «Старейшей». Или ты предпочитаешь не говорить о ней даже так?

— Я предпочла бы не обсуждать это совсем, но я задала тебе вопрос.

— Видишь ли, у её народа есть кое-какие традиции, которые, как она говорит, являются ключом к пониманию Старейшей, но только если мы доберёмся до неё и сможем изучить тамошние записи.

— Она лжет.

— Возможно, но мы обязаны проверить это.