Охота на минотавра(сб)

– Так и было.

– В это трудно поверить. Вся клиника стояла на ушах.

– Не хочешь – не верь.

Ворон опять подал голос – требовательно и немелодично.

– На волю просится, – пояснил Лукошников. – Надоело ему тут с нами…

Он открыл форточку, и птица с криком канула во мрак, словно грешная душа, уносящаяся в преисподнюю.

Некоторое время Лукошников стоял у окна, опираясь на подоконник и глядя в ночь, потом повернулся, взял со стола остывший чайник и, не говоря ни слова, отправился на кухню.

– Куда вы, Аскольд Тихонович? – крикнул ему вослед Донцов. – Мы еще не закончили. Да и чая больше не хочется. Животы от воды раздуло.

Хозяин на эти слова даже ухом не повел. Было слышно, как он наполняет водой чайник, как зажигает газ, для чего-то хлопает дверцей духовки, звякает посудой.

– Не сбежит? – прошептал Кондаков.

– Вряд ли, – ответил Донцов. – Какой из него бегун в такие годы. Да и Цимбаларь внизу караулит.

– А с чего бы это ему речь отняло?

– Совесть, наверное, не на месте. Или просто время тянет.

Донцов и Кондаков сидели как на иголках, но вот наконец раздалось приближающееся шарканье старческих шагов. Гости вздохнули с облегчением, однако, как выяснилось – преждевременно.

Дверь, ведущая из единственной комнаты в прихожую, до этого приоткрытая, резко захлопнулась, и с той стороны щелкнул замок.

– Аскольд Тихонович, что это за глупые шутки! – возвысил голос Донцов, но ответом ему был только шум, обычно производимый человеком, спешно собирающимся в дорогу.

– Там что-то горит! – воскликнул Кондаков. – Спалит нас старый хрыч! Спасаться надо!

Действительно, с кухни запахло горелым, но это был не смрад превращающегося в уголь бифштекса, а нечто ностальгическое, напоминающее дым осеннего костра, в который для разнообразия брошены ненужные любовные письма.

Путь к спасению преграждала дверь – филенчатая, крепкая, не чета нынешним фанеркам. Да и Донцов был не в том состоянии, чтобы использовать свое плечо вместо тарана. Кондаков физических нагрузок вообще чурался, ссылаясь на артрит и гипертоническую болезнь третьей степени. Однако и сгореть заживо не хотелось.

Дверь они в конце концов выбили, воспользовавшись столом, полновесным и грубым, как и все в этой квартире, но хозяина к тому времени и след простыл. Более того, он каким-то образом сумел заклинить дверь, ведущую на лестничную клетку.

Пока Кондаков разбирался с этим новым препятствием, Донцов забежал на кухню, в которой находился очаг возгорания, и голыми руками выгреб из духовки пылающие комья бумаги.

Огонь проще всего было бы погасить водой из-под крана, но это окончательно погубило бы хрупкие листы.

Поскольку половиков, скатертей, занавесок и даже приличных полотенец в квартире Лукошникова не имелось, Донцову пришлось пожертвовать собственным, еще вполне приличным пальто.

Когда с пожаром (который на деле оказался вовсе не пожаром, а так, мелкой диверсией) было покончено, оба сыщика с облегчением вздохнули.

– Пакостник старый! – Кондаков размазывал сажу по потному лицу. – Уж всыплю я ему!

– Это непременно. – Донцов заметно нервничал. Пора бы уже и Цимбаларю появиться… Кстати, а вы лифт, на котором старик уехал, слышали?

– Вроде бы…

– Куда он ушел – вверх или вниз?

– М-м-м… – Кондаков задумался. – А ты знаешь, скорее всего вверх.

– То-то и оно! Здесь же чердак на весь дом. Он по нему в другой подъезд переберется, и поминай как звали.

Общими усилиями они выломали входную дверь (оказалось, что Лукошников заклинил ее снизу топориком для рубки мяса) и, не дожидаясь лифта, устремились вниз. Гипертоник и почечник – наперегонки.

Цимбаларь, как ни в чем не бывало, грел у батареи поясницу и заодно покуривал. Проскочить мимо него было невозможно – под контролем находились и лифт и лестница.

– Что вы такие распаренные, отцы родные? – удивился он. – Отпор у клиента получили?

– Сбежал он! – вместе с последними остатками сил выдохнул из себя Донцов. – По чердаку ушел. Только не знаем, в какую сторону. Давайте все на улицу. Ты, Саша, налево, а вы, Петр Фомич, направо. Вдруг успеете перехватить. А я на всякий случай здесь останусь.

Стоит ли говорить, что в многоэтажном доме, построенном в форме буквы «Г» и имеющем двенадцать сквозных подъездов, задержать беглеца такими ничтожными силами было столь же неосуществимо, как руками поймать стрижа.

Организм Донцова исчерпал предел своих возможностей, а вдобавок в боку что-то словно оторвалось. На подгибающихся ногах он вернулся в полную дыма квартиру Лукошникова и рухнул на жесткую хозяйскую койку.

Следом приковылял Кондаков, выглядевший ненамного лучше. Цимбаларь на машине объезжал окрестности, надеясь наскочить на сбежавшего старика, но в его успех уже никто не верил.

– Дожили! – сетовал Кондаков, лязгая зубами о край кружки. – Старый пень вокруг пальца обвел.

– О старые пни много молодых ног поломано, – пробормотал Донцов, изо всех сил пытаясь удержать сердце в пределах, предусмотренных анатомическими нормами.

– Как грязной тряпкой по роже… И ведь не пожалуешься никому.

Ничего страшного, – попытался успокоить его Донцов, и сам нуждавшийся в утешении. – Оставим здесь засаду. К Экспериментальному бюро пошлем «наружку». Все другие места, где он может появиться, тоже перекроем… Никуда не денется. Личность приметная.

– Боюсь, ляжет на дно. Хрен мы его тогда найдем.

Отдышавшись немного, Донцов прошел на кухню и занялся сортировкой того, что уцелело в огне. Всего здесь было около полусотни листов с зашифрованным текстом. Часть их безвозвратно погибла, но основная масса сохранилась, только по краям обуглилась. Бумага, собранная в пачку или сброшюрованная в книгу – не самая доступная пища для огня, в чем Донцов уже неоднократно убеждался.

– Послушайте, – обратился он к Кондакову, приканчивающему третью кружку воды подряд. – Пока никого нет, давайте устроим здесь капитальный шмон. Авось и откопаем что-нибудь ценное.

– Ты в смысле денег?

– Я в смысле улик. Деньги, кстати, тоже улика. Особенно американские доллары одной определенной серии.

– Шмон так шмон, – согласился Кондаков. – Другого-то занятия все равно нет. Ты пока отдохни, а я пошурую. Все, что найду, к тебе буду носить.

– С кухни начинай, – посоветовал Донцов. – Тайник у него где-то там.

Тайник обнаружился сразу – две половицы свободно сдвигались в сторону. Однако, кроме мышеловки с мумифицированным мышонком, там ничего не было. Перед тем как податься в бега, Лукошников выгреб все ценное, а то, что не смог унести, попытался сжечь.

Обстучав стены и измерив при помощи спичечного коробка внешние и внутренние габариты всех предметов кухонной меблировки, Кондаков перешел в санузел, а затем и в прихожую.

Много времени это не заняло. Например, в хитрой комнатке, куда согласно старой поговорке сам царь пешком ходит, кроме выщербленной ванны, жестяной раковины и заросшего ржавчиной унитаза, нашлись только липкие обмылки, сточенная опасная бритва с фашистским орлом на лезвии и полупустой флакон самого дешевого одеколона. Как Лукошников чистил зубы и чем подтирался, установить не удалось.

Все надежды оставались на жилую комнату.

Под подушкой и в матрасе ничего заслуживающего внимания не оказалось. Следы вскрытия на половицах отсутствовали. Каких-либо пустот в мебели не имелось. Два десятка книг, подобранных безо всякой системы, тоже ничем не порадовали, хотя и лишились своих переплетов. Лишь в старом фибровом чемодане, под слоем дырявых носков, изношенных сорочек и полинялых трусов, удалось откопать нечто вроде личного архива.

Сначала Кондаков аккуратно выложил на подоконник медали, начиная с довоенной «XX лет РККА», и кончая недавней «50 лет Победы». Орденов сыскалось только три штуки – две Красные Звезды и один Красного Знамени.

– Для фронтовика не густо, – заметил Кондаков, очевидно что-то понимавший в этом деле. – И те, похоже, за выслугу лет получены.