Безымянная трилогия: Крыса", Тень крысолова", Цивилизация птиц"

Я летел вперед, глядя на бушующее вдалеке пламя. Пыль постепенно оседала, укутывая все вокруг серым покрывалом. Я чувствовал, как пепел оседает на крыльях, забивается в глаза, в клюв. Мне хотелось искупаться, смыть с себя этот назойливый, обременительный, мешающий лететь балласт.

Появилось неприятное ощущение тяжести в легких. Я закашлялся, подавился. Может, подняться повыше? Может, там воздух почище? Но нет, пыль добралась и сюда.

Ветер несет в нашу сторону горячий смрад от полыхающих резервуаров.

Дождь. Тяжелая капля ударила меня по крылу. Капли вбирали в себя пыль и ближе к земле становились тяжелыми, как камни.

— Берегись! Тяжелый дождь! — услышал я крик летящей позади Кеи.

Я слегка приподнял маховые перья вверх, одновременно изогнув их назад, и устремился к чудом уцелевшей в этом погроме башне. Вскоре мы вместе с Кеей уселись рядом с другими птицами.

Под башней лежали разбитые, расколотые, растрескавшиеся колокола.

— Летим отсюда! — кричит возбужденная Кея. Она никак не может успокоиться.

Дождь похож на сплошную стену густой черной грязи.

— Подождем, пока не прекратится ливень,—говорю я.

Кея сжалась в комочек, теснее прижавшись ко мне. Я клювом глажу перышки на ее шее. Она наклоняет взъерошенную головку, зрачки расширяются от счастья.

Измученные, уставшие, мы с трудом отгоняем охватывающую нас сонливость.

Я жив, и Кея тоже жива. И больше не имеет значения ни гибель города, ни потеря гнезда, ни смерть близких, ни грязный дождь, ни испытанный ужас.

По земле прокатилась волна смерти, но мы возвращаемся, и вместе с нами возвращается жизнь.

Землетрясение так поразило и напугало нас, что даже те птицы, которые до сих пор никуда не улетали с насиженных мест, начали готовиться к перелету.

На месте нашего дома осталась лишь окруженная стенами яма. Устояли только растрескавшиеся, покрытые щелями стены и расшатанные, едва держащиеся на месте карнизы.

Много птиц погибло. Выжили те, кто успел взлететь,— самые осторожные, те, кто внимательно прислушивался к глухому гулу земли.

Если бы я не обратил внимания на подземные голоса и не вылетел из гнезда, не дожидаясь рассвета, то был бы уже мертв — как старый Кро, который не заметил изменений в окружающем мире, сосредоточив свое внимание на болезненных спазмах собственного сердца и желудка.

Ржаво-серая весна заполнила всю землю, сливаясь на горизонте с седыми облаками.

Я летел на восток, ведя за собой широко растянувшуюся стаю галок, ворон, грачей. Я чувствовал позади взмахи разрезающих воздух крыльев, вытянутые в полете шеи, уставшие от длительного перелета полузакрытые глаза.

Я — вожак. Они слушаются моих команд, внимают моим предостережениям, выполняют приказы, верят в силу моих крыльев, в зоркость моих глаз, в ту уверенность, с которой я выбираю путь.

Под нами простирается залитая половодьем, затопленная паводковыми водами, превратившаяся в сплошную топь земля. Мы пролетаем над серыми развалинами городов, над залитыми водой и грязью дорогами, над разъеденными ржавчиной конструкциями, которые были зачем-то возведены бескрылыми.

С этой высоты мир кажется тихим, спокойным, мерт­вым.

Ястребы и соколы улетают подальше, опасаясь наших клювов и криков. Даже орел, завидев нашу черную стаю, взмывает ввысь, под облака.

Косяки журавлей, гусей, уток тянутся на север, к берегам холодного моря, или на восток, к большим озерам и болотам.

Кея и Ми летят рядом, чуть позади меня, задевают меня кончиками крыльев, а когда я зову их, сразу же отвечают. Города зарастают молодой древесной порослью, зелень пробивается на серых, покрытых твердым панцирем площадях, раздвигает корнями в стороны растрескавшийся асфальт.

Я опускаюсь пониже, направляясь к домам, которые стоят на невысоких холмиках, окруженных цепочкой озер. Рядом течет река. Недавно прошел дождь, из земли кругом выползают дождевые черви, и эти маленькие розовые пятнышки заметны издалека на фоне прелой прошлогодней травы.

— Садимся! — командую я.

— Садимся!

Я снижаюсь дугой в поисках места, откуда удобнее всего наблюдать за окрестностями. В лужах на берегу плещутся маленькие рыбешки, которым неровности дна помешали вовремя отплыть вместе с отступившей волной.

Мертвый заяц, загрызенный волками. Клочья пожухлой травы. Крысиные норы в прибрежном валу. Бобровые плотины на озерах. Грачи, вороны, галки бросаются в мелкую лужу, хватая в клювы выпрыгивающих из воды рыбешек.

Черная птичья стая падает на землю, разгребает, хватает, рвет. Птицы переворачивают клювами камни, приподнимают ветки, копаются в траве в судорожных поисках чего-нибудь съедобного.

Неосторожных мышат, которые опрометчиво выползли на поверхность из влажной глубины норы, тут же разрывают на куски. Ласку, искавшую пропитание на открытом пространстве, мгновенно заклевали и съели.

— Мы хотим есть! Мы голодны! — трясут крыльями галки.

Они копают размокшую землю в поисках насекомых, дождевых червей, майских жуков, мышей-полевок, вырывают друг у друга добычу, подпрыгивают, толкаются, клюются, угрожающе топорщат перья, бьют друг друга когтями и клювами. Я бросаюсь разнимать дерущихся, издаю предостерегающие крики, как будто нам грозит опасность. Птицы смотрят на меня голодными серо-голубыми глазами, продолжая разгребать подгнившую траву. Они набрасываются на случайно вспугнутых жаб, еще не до конца проснувшихся от зимней спячки.

На крышах домов я замечаю покинутые гнезда аистов. Мне хочется пить, и я утоляю жажду водой из холодной лужи, встряхиваюсь и лечу к пустеющим постройкам. Распахнутые двери, обвалившиеся крыши, накренившиеся бетонные столбы с качающимися на ветру обрывками проволоки.

Вымершее поселение бескрылых.

Я влетаю в разбитое окно, спугнув бегающих по комнате, лазающих по мебели крыс. В постелях лежат начисто обглоданные скелеты.

Я пролетаю сквозь дом и вылетаю с противоположной стороны.

Садиться в помещении, где живут юркие голодные грызуны, небезопасно — они могут внезапно напасть на тебя, раздавить, 'разорвать. Их голод намного сильнее страха, который вызывают у них мой клюв и когти.