Подмастерье

Вожак тем временем рассказывал что-то старику, указывая пальцем на Соню и Сергея.

Старик внимательно слушал, изредка переспрашивая рассказчика. Затем надолго задумался, уставившись на пленников и покачиваясь из стороны в сторону, словно крысозмей, гипнотизирующий жертву перед атакой.

— Можешь ли ты привести лекаря? — неожиданно спросил он Ерёмина глухим слабым голосом.

— Лекаря? — растерялся Сергей. — Зачем?

— Меня зовут Аргго, путник, и я храню Истину. Храню и передаю Следующему, чтобы чечухи не потеряли её, как потеряли люди, — старик немного помолчал, собирая подзабытые слова и продолжил дальше. — С моим Следующим случилась беда. И тогда я ловил крысозмея, ибо он — нов, а значит, чист перед Матерью-Землёй. Я приносил крысозмея в жертву, и спрашивал: что мне делать? И Отец-Небо послал навстречу тебя. Но человек испорчен, он не будет помогать чечухам, а, пообещав — обманет. Его можно только заставить, и Отец-Небо послал вместе с тобой женщину.

Аргго снова передохнул и, уставившись на Ерёмина мигающими часто глазами, добавил:

— Женщина будет у нас, пока ты не приведешь лекаря.

— Ясно, — коротко кивнул Сергей. Чечухи нуждались во враче, и решили взять Соню в заложницы, сволочи. Но где он его найдёт?! И какой врач согласится идти к страшным дикарям?

Ерёмин оглянулся на Соню, но та молчала, поджав губы. Она тоже понимала, что Сергей не сможет уговорить врача отправиться с ним. Лицо её было совсем бледным, но девчонка крепилась, предоставляя Ерёмину сделать выбор: спасаться одному или… или погибать вместе. Он оглянулся по сторонам: нет, не сбежать, даже не попытаться, вокруг столько чечухов, что пленники не доберутся и до края вершины. Бегают дикари хуже, видят плохо, но их так много! А ещё собаки… Порывистый ветер поднял с земли маску и потащил, поволок её по тёмной каменистой почве от старика к Сергею. «Уходи-и-и-и!» — выкрикнул ветер прямо в ухо. А затем взъерошил волосы Соне, бросил длинные пряди на лицо, скрывая от посторонних: «Не смотри-и-и-и на неё-ё-ё-ё!» Но что-то держало изнутри, что-то сильное, гораздо сильнее ветра.

— Разве Истина не запрещает вам убивать людей? — с горечью спросил он у старика.

— Истина жестока, — откликнулся тот.

За спиной Аргго, у самого края навеса, кто-то зашевелился, вставая с земли. Простонал громко, поднялся. Совсем молодой чечух, худой и высокий. Одна рука у него висела как плеть, но, придерживая её, он подошёл к старику и встал рядом. Так вот он какой, Следующий.

— Вывих… — выдохнул Ерёмин.

На лице старике отразилось непонимание.

— У него вывих предплечья, я сам могу это вылечить! — торопливо заявил Сергей. — Не надо доктора, понимаете?

Он не был уверен в диагнозе, но пару раз на тренировках в спортзале такие ситуации случались, и он хорошо запомнил, как нужно действовать. Ну а риск… Что ему остается? Только надеяться: руки у чечухов растут оттуда же, откуда у людей. Попросил усадить пострадавшего спиной к столбу и крепко держать плечо, затем осторожно согнул ему руку и, держа за пальцы, равномерно, без рывков стал вытягивать на себя. Пальцы у чечуха были жёсткими, рабочими, с огрубевшей кожей и мозолями. Он всё тянул и тянул, мысленно прося кого-то неведомого помочь, и, наконец, раздался сухой щелчок, короткий выкрик дикаря и предплечье стало на место. Через несколько минут ученик старика уже удивленно сгибал и разгибал руку, что-то радостно хрипя ломающимся подростковым басом. Затем торопливо надел пояс с метательными прутьями и стремительно убежал: наверное, ловить крысозмея для благодарной жертвы Отцу-Небу. Сергей проводил его взглядом и с гордостью посмотрел на Соню: вот, мол, каков я! На душе у него действительно было радостно. За то, что не сбежал, не бросил девчонку одну. За то, что всё так удивительно хорошо разрешилось, и сейчас они отправятся дальше. А когда придут на ферму, Соня обязательно расскажет про его «геройство», а он будет скромно отмахиваться: мол, чего тут такого, каждый бы на моём месте… Интересно, если набраться наглости и попросить у старика свои вещи, отдаст?

— Можно забрать наши вещи?

— Они уже не ваши, — тихо ответил старик. — Но вот это, — он кивнул на шкатулку с семенами, — можешь забрать. Пусть Отец-Небо и Мать-Земля видят, что чечухи щедро вознаграждают добрые дела.

— Нам нужны маски, — в первый раз за всё время Соня подала голос.

— Вам нужны маски… — эхом откликнулся старик, поднялся с плетёнок и жестом подозвал нескольких дикарей. Пожевал потрескавшимися губами, помолчал, обдумывая Сонины слова и начал тихо, нараспев, говорить:

— Когда-то, давным-давно, чечухи и люди были одно. И лицо у них было одно, и глаза — одни, только сердца — разные. Они не различали друг друга, никто не различал их, только Мать-Земля могла разобрать: этот — человек, этот — чечух. Большое зло принесли люди Земле: как черви грызли тёплое тело её, и сосали чистые соки её, и пили чёрную кровь её. И тогда Отец-Небо разгневался и решил наказать их. Но как было различить: кто — человек, а кто чечух? Но Отец-Небо мудр, и он придумал: люди стали ядовитыми. Прикасаясь друг к другу, они умирали в страшных мучениях. Ели ядовитых животных, и умирали. Ловили ядовитую рыбу, и умирали. Собирали ядовитый урожай, и умирали. Только те, у кого было другое сердце, не умерли, а изменились. Они — чечухи. Должны были остаться только они, но хитрые люди спрятались в городах и переждали гнев Отца-Неба. Но теперь мы — разные, и можем различать друг друга. Твой спутник прикоснулся к следующему хранителю истины, и осквернил чистоту тела его. Так гласит Истина. Но другая Истина говорит мне: он помог. И как мне соединить их?

Старик сделал паузу, а потом заговорил на своём языке: видно, переводил сказанное.

— Так бывает часто, — почти без перехода продолжил он для Сони и Ерёмина. — Одна Истина говорит одно, другая — другое. Истин много, и я ищу среди них дорогу. Да будет так: чечухи отпустят вас, но пойдете вы через Плохой туман без масок. И пусть Истины выяснят между собой, кто прав.

Тропа спускалась вниз, по другой стороне холма, почти не петляя в траве между редких кустарников. Внизу, укрытая Плохим туманом, лежала Овражина — последний оплот некогда существовавшего здесь поселения под названием Ямщина. Ерёмин слышал о таком: там, где люди не могли поставить купол, они изобретали иные способы отгородиться от мира. Увы… Ни один из них не помог уберечься от заразы. За прошедшие века ветер развеял отравленные туманы, но видно этот подпитывался чем-то. За широкой — километров десять — Овражиной, почти от самой её кромки, поднимался по холмам густой зелёный лес. Несколько крон деревьев торчали и над самим туманом: видно, растения как-то приспособились к особой атмосфере этого места. Масок пленникам так и не отдали, несмотря на все просьбы и увещевания Ерёмина. Твари… Он же им помог! Возмущение время от времени выплескивалось наружу, и Сергей бросал гневные взгляды на сопровождавший их конвой чечухов.

— Полчаса человек может в Овражине выдержать, — негромко сообщила ему Соня. — Охотники рассказывали, что некоторые и больше. А потом на свежий воздух надо, продышаться.

— А идти через неё сколько? — угрюмо спросил Ерёмин.

— Часа два… — вздохнула девчонка. — А бегом — нельзя, скоро задохнёшься.

И, понизив голос, совсем тихо прошептала:

— Надо от чечухов сразу драпать, как в туман зайдём. Бежим вдоль кромки, а как невмоготу — выскакиваем.

— Раньше прут в спину получим, — проворчал Сергей.

Бросил взгляд на клубящийся внизу туман и внезапно остановился.

— Ты чего? — спросила Соня.

— Подожди, — отмахнулся Ерёмин.

Промелькнувшая мысль была проста, как дважды два. А что если… Но неужели до этого никто не додумался раньше? Хотя, если у людей с собой маски, они просто не будут задумываться о том, как перебраться на «другой берег» без них. Ерёмин принялся оглядываться по сторонам, что-то ища, и конвой тоже остановился, с опаской и любопытством поглядывая на своего пленника. Вожак — тот, что поймал их — не торопил. Наблюдал внимательно и даже как бы с интересом: что же ты придумал, мышь, ползущая в пасть крысозмею? Наконец, Сергей увидел какой-то камушек, поднял, попробовал провести по ладони и довольно улыбнулся, увидев, что камушек оставляет след. Выпрямился, внимательно рассматривая Овражину, и стал наносить на ладонь какие-то знаки.