Мятеж в галактике

Он ухватил Таса за ворот туники и грубо поставил на ноги. Младший брат взвыл от боли.

— Но прежде чем твое дело дойдет до Имперского Суда, — жестко продолжал Пайас, — ты должен вернуть мне кое-какие долги. Во-первых, сейчас ты выведешь меня и мою подругу из здания целыми и невредимыми. Во-вторых, ты созовешь крисс. Нужно пересмотреть одно маленькое дельце.

Пайас нервно вытирал пот с ладоней. Вонни сторожила арестованного Таса в зале семейных собраний резиденции Бейволов, где через час-другой должен был собраться крисс. Но Пайас нервничал не из-за крисса; каким бы ни был исход заседания, он уже доказал себе, что может жить достойно и в изгнании. Сейчас ему предстоял эмоциональный поединок, от которого зависела его дальнейшая жизнь, и внутри у Пайаса все сжалось в комок. Он предпочел бы увидеть перед собой сотню вражеских бластеров, нежели глаза человека, к которому шел.

Он глубоко вздохнул, медленно выдохнул и вошел вслед за сиделкой в спальню отца. В комнате царил полумрак, ибо крапчатая лихорадка делает глаза сверхчувствительными к свету. Пайас помедлил на пороге, привыкая к темноте.

На первый взгляд здесь ничто не изменилось за время его отсутствия. Твердый кафельный пол покрыт домоткаными половичками, и изумительное эбонитовое бюро с зеркалом в резной раме все так же стоит у северной стены. Массивная кровать под балдахином так же царственно красуется напротив двери. И только внимательно обшарив глазами комнату, Пайас заметил маленькое, но важное изменение в обстановке.

На южной стене по-прежнему висел большой портрет его покойной матери, окруженный портретами пятерых детей Бейволов — нет, четверых. Одну из картин убрали — портрет Пайаса. При этом никто не перевесил картины, чтобы придать им новую симметрию; снятый портрет своим отсутствием напоминал о себе, нарушая единство композиции.

Герцог Кистур Бейвол утопал в горе подушек и одеял. Отец был крепким энергичным человеком, пока Пайас впервые не покинул Ньюфорест, чтобы отыскать человека, убившего его невесту. Когда он видел отца в последний раз, тот был разбит болезнью, наполовину съеден лихорадкой и выглядел гораздо старше своих лет.

Сейчас, когда ему было под семьдесят, герцог представлял из себя жалкую пародию на человека. Волосы почти все выпали, лишь жиденькие седые пряди торчали над висками. Кожа туго обтягивала лицо, придавая сходство с изглоданным черепом, глаза глубоко ввалились. Темные пятна на коже, которые и дали название болезни, покрывали все тело, насколько было видно.

Пайас жестом отослал сиделку и шагнул вперед. Герцог спросил: «Кто?..» дрожащим, еле слышным голосом.

— Это я, Пайас, папа.

Несмотря на слабость, герцог Кистур попытался сесть и посмотреть на вошедшего; затем, внезапно вспомнив, что Пайас лишен прав, он лег и отвернулся от двери. Герцог игнорировал существование сына, хотя это больно ранило его.

Пайас, однако, не собирался предоставлять отцу такой простой выход из положения. Подойдя к кровати, он сел и заговорил:

— Я беззастенчиво пользуюсь своим преимуществом, зная, что ты не сможешь уйти от меня. Мне известно, что мое присутствие причиняет тебе боль, ибо ты обязан игнорировать меня, как велел крисс. Что ж, мне тоже неприятно здесь находиться, но я люблю тебя, отец, и не собираюсь сдаваться. Ты попытаешься не слушать меня, но выслушать придется. Затем можешь думать обо мне что хочешь, а я покорюсь любому решению, которое ты примешь, ибо я хороший и послушный сын. У меня не было возможности высказать тебе все, когда я был здесь последний раз. Теперь я расскажу свою историю и надеюсь, ты все поймешь.

После такого предисловия Пайас перешел к рассказу. Он поведал отцу о том, что был завербован Службой Имперской Безопасности в качестве секретного агента и что Иветта, женщина, которую он любит и на которой женился, тоже является агентом. Он хотел рассказать об этом отцу в свой прошлый приезд на планету, но в комнате находился Тас, которому Пайас не доверял. Подтверждая худшие опасения брата, Тас начал мутить воду, представил дело так, будто Пайас покинул свой народ, и интригами подвел крисс к решению о его изгнании.

Он рассказал отцу о своих подвигах после отъезда с Ньюфореста и о том, как ему удалось спасти Империю во время вторжения в День коронации, когда он первый раз вел космический корабль. Он описал отцу прелестную маленькую внучку, которую назвали в честь ее бабушки. Но с особой горячностью Пайас говорил о том, что никогда не отворачивался от своего народа — только приверженность тем ценностям, представление о которых он получил в этом доме, заставила его отдать свои силы служению Империи.

— Вот и все, что я хотел сказать, отец, — закончил он. — Я знаю, что мое молчание ранило тебя, и мне было больно скрывать от тебя правду. Но я был прав, не доверяя Тасу. Я надеюсь, ты сможешь простить меня — но если ты не примешь мой выбор, то хотя бы поймешь: я сделал его потому, что ты приучил меня думать о людях.

Он остановился на полуслове, не в силах говорить дальше. Перед ним лежала застывшая фигура отца. Кистур Бейвол лежал молча, лишь слабое дыхание указывало на то, что он жив; но в зеркале на бюро Пайасу были видны его широко открытые глаза. Пайас ждал, сам едва осмеливаясь дышать, гадая, что одержит верх: отцовская любовь или непомерная гордость и упрямство.

Через пару минут, тщетно прождав ответа, Пайас встал и уныло направился к двери. Если не удалось переубедить отца, то шансов на пересмотр Указа крисса не оставалось. Когда Тас будет обвинен в государственной измене, титул перейдет к Фенелии, их старшей сестре. И она, и ее муж были неотесанными, грубоватыми людьми, но прямыми и честными, и, во всяком случае, они не приведут планету к катастрофе, как это сделал Тас.

— Пайас, — раздался за спиной слабый голос герцога. Он слегка шевельнулся в кровати и немного приподнял руку, всего на несколько сантиметров — но и этого едва заметного знака было достаточно.

Пайас мгновенно оказался подле отца, обхватил руками хрупкое тело и крепко обнял его. Двое мужчин беззастенчиво плакали несколько минут, и к тому времени, когда сын покинул комнату, мир между ними был полностью восстановлен.

Пайас вышел из отцовской спальни с таким ощущением, словно он был на планете с гравитацией всего в одну четвертую g, такой груз свалился с души. Пусть теперь крисс решает, что хочет; он выиграл главное сражение. Отец вновь признал его, и вселенная отныне не так пустынна.

Когда он спускался по лестнице на первый этаж, его окликнул женский голос. Он обернулся и ощутил внезапный холодок на спине, увидев перед собой Житану Бейвол, жену брата. Когда-то давно Житана была его любовницей, пока он не влюбился в ее несчастную сестру Мири; потом, охотясь за убийцей Мири, он повстречал Иветту. До сих пор в душе шевелилось чувство вины перед Житаной, хотя страсть давно умерла.

Пролетевшие годы не пощадили Житану, как пощадили его. В уголках глаз залегли крошечные морщинки, наметился второй подбородок. В длинных, до пояса, черных волосах поблескивала седина, а роскошная фигура отяжелела.

— Привет, Житана, — сказал он как можно более нейтральным голосом.

— Как… как поживаешь?

— Прекрасно, спасибо.

— Ты ведь идешь на крисс?

— Да, и не хочу опаздывать.

Он повернулся, но Житана цепко схватила его за рукав, не пуская дальше.

— Пайас, подожди. Я… Ты знаешь, я гордая женщина, но ты всегда умел заставить меня просить. И сейчас я прошу тебя, Пайас. Пожалуйста, будь милосердным на криссе.

— Тасу придется защищаться самому.

— Да пропади он пропадом! Меня не беспокоит его судьба, я вышла за него замуж только потому, что ты променял меня на ту… на ту, другую женщину. Но не разрешай им трогать меня. Если в твоей душе сохранился хотя бы след любви ко мне, не дай отправить меня в изгнание. Я этого не перенесу.

Пайас почувствовал такое облегчение, что чуть не расхохотался. В этом была вся Житана — эгоистичная до мозга костей. Бети рассказала ему о некоторых выходках Житаны, маркизы Ньюфорестской, почитающей себя выше всех окружающих и грубо попирающей чувства людей. Однако, вероятнее всего, она не была замешана в измене; главное несчастье ее жизни заключалось в том, что она вышла замуж за человека, который дал проявиться ее природной жестокости.