Моргенштерн (сборник)

Черный глазок дула смотрел ему в лоб.

В каморке остро пахло сбежавшим кофе.

На мониторе проскочило системное сообщение:

— Убери руки с клавиатуры. Убери руки… пожалуйста, — неожиданно попросила Яна.

Зайцев понял, что она и в самом деле выстрелит. Прямо сейчас. Когда он уберёт руки с клавиатуры.

Или когда не уберёт.

Компьютер сообщил:

complete

«Глупость. Какая же все-таки глупость…» — успел подумать он, когда лицо девушки как-то по особенному перекосилось: Яна изо всех сил жала на спусковой крючок. Наконец, она с ним справилась, железка дёрнулась, грохнула — и тут же что-то загремело и посыпалось у него за спиной. Накатила волна кислой пороховой вони.

Яна рассеянно повертела пистолетик в руках. Понюхала дуло.

— Ты думаешь, он в порядке?

— Наверное, да, — осторожно сказал Зайцев. — Вы маленький монитор разбили.

— Ничего у меня не получается, — Яна всё вертела в руках пистолет. — Ты уже набрал код?

Зайцев поморщился: он терпеть не мог, когда что-нибудь называют неправильно.

— Нет, — сказал он, демонстративно отворачиваясь от компьютера. — Код заложен в программу. Просто подтверждение, что компиляция выполнена успешно.

Компьютер тем временем выдал:

— Значит, это всё-таки был ты… Во главе всей затеи.

— Мы вроде бы на «вы», — машинально поправился Иннокентий Игоревич. — И я бы не стал, э-э… преувеличивать свою роль. Я просто ввожу код. Иначе спутник… э-э… не сработает.

— Как же это я тебя проглядела, — Яна явно не слышала, — ну конечно, интернет, то-сё… На кого работаешь? Кто дал код?

— Код предоставили американцы, — спокойно сказал Зайцев. — Я точно не знаю, кто. Один мой бывший аспирант там работает, вот он и предложил… э-э… И, — он слегка напыжился, — я не вижу в этом ничего предосудительного. В наше время все так или иначе работают, э-э… на того, кто платит. У меня больная жена. И я не хочу, чтобы она умерла, потому что у меня нет ста долларов на лекарство.

— Жена, значит… А возрождение русского народа, — Яну несло, — возрождение России… И — пассионарную энергию на Москву. На Москву. На Москву. Япона мама, как же я ничего не понимала… Азеры. Сколько в Москве азеров? Миллион с хвостиком. Татар сколько? Я у Геры читала — миллион. Миллион! Миллион, сука!

— Яна Валерьевна, вы успокойтесь… причём тут какие-то татары?

— Армяшек, армяшек полмиллиона! — в голос завизжала Яна. — Грузины, чечены, вьетнамцы всякие! Таджиков двести тысяч, китайцы ещё какие-то… Даги, ингуши. А теперь задачка на вычитание! Сколько в Москве осталось русских? Русских сколько? Из двенадцати миллионов? Считай, быстро?

— Это всё какая-то ерунда… Зачем это всё? Всё равно русских… э-э… вообще белых… всё-таки большинство, — пожал плечами Зайцев. — Иначе было бы… э-э… на улицах заметно.

На экране выскочило:

— А так, ну да, есть такая проблема… н-да, представители Кавказа и Закавказья, так сказать… в основном нелегальные мигранты, об этом теперь много пишут… — Зайцев смотрел на неё участливо и встревоженно. — Яна Валерьевна, у вас зрачки чрезмерно расширены, это нехороший признак. Вы, э-э… в порядке?

— Я-то в порядке, — девушка смотрела куда-то сквозь него, — а теперь скажи вот что. Русские сколько детей имеют в семье? И сколько чёрные? Сравнил? Русские же не плодятся. Не пло-дят-ся. А эти плодятся. Понимаешь?

— Это какие-то демографические проблемы… Какое отношение это имеет к нашим де… — старик осёкся. Яна зло осклабилась.

— Дошло? Так кому же достанется импульс? Тем, кто сейчас, вот конкретно сейчас, зачинает детей. За-чи-на-ет, — перед глазами у неё слегка поплыло, и она пошевелила пальцами в воздухе, пытаясь найти опору. Не нашла. Выпрямилась. Пистолет в руке мешался.

— Зачинает. А мы не того… в гондонах трахаемся… Понятно?

— Ну… вы как-то очень грубо рассуждаете, — замямлил Зайцев, — вам определённо нехорошо…

— Тогда какой же народ мы тут, блядь, собрались возрождать? Чьи детки получат импульс? Похеру, что-ли? Мы разводим чёрный клоповник, и это будет пиздец. Полный пиздец России-матушке. Вот что это такое, — Яна икнула.

Зайцев промолчал.

— Ты можешь убрать спутник с орбиты? Ты вообще можешь что-нибудь сделать? — Яна почесала нос дулом пистолета.

— Нет, — честно ответил Зайцев, снова кладя руки на клавиатуру. — Теперь уже никто ничего не может. Процесс пошёл.

— Господи, какая же всё-таки херня… А сбить? Кто-нибудь может его сбить?

— Разве что американцы. Но у них есть, по-видимому, какие-то специфические интересы, — Иннокентий Игоревич в который раз поймал себя на мысли, что выражается чересчур вычурно: хорошее образование всё-таки иногда мешает жить.

Компьютер напечатал:

— после чего пронзительно запищал.

— Всё, — вздохнул Иннокентий Игоревич. — Код передан на спутник.

Яна снова подняла пистолетик, и, почти не целясь, выстрелила ещё раз.

В этот вечер Ильяс опять заявился обкуренный. Инга боялась этого больше всего: в таком состоянии Ильяс становился настоящим зверем и обязательно делал ей больно. Однажды он прижёг ей клитор сигаретой. Потом он возил её в больницу, платил какие-то деньги, но всё это было уже потом. В другой раз он нассал на пол в уборной и заставил вылизывать языком — хорошо хоть, быстро опомнился. Чаще всего, однако, он её просто бил, жестоко и умело. Ильяс вообще очень хорошо умел бить.

Конечно, жить с Ильясом было стрёмно. Но Ингу судьба тащила пиздой по кочкам уже не первый год. Пожалуй, с самого девяноста третьего. Она тогда была сопливой провинциалкой, попавшей в кипящий московский котёл, как кур в ощип.

Какое-то время она кантовалась с азерботами, промышлявшими на оптовом рынке. Они были, в общем, неплохими людьми, вполне согласными на нехитрый натуральный обмен: жильё и еда за готовку, уборку, и всяческое употребление по женской части. Инга сначала не имела ничего против — чего-чего, а этого добра у неё было завались, мужиков она любила. Но после того, как кавказские орлы завели обычай использовать её в качестве презента для всяких уважаемых людей, Инга сообразила, что ничем хорошим это не кончится: или чей-нибудь обрезанный клюв подарит ей сифак или гонорею, или накурившаяся компания когда-нибудь очень сильно её поуродует. Так и получилось: в один далеко не прекрасный вечер развеселившиеся азеры разложили Ингу на столе, и, после обычного перепихона, начали тушить ей сигареты о соски и засовывать во влагалище пузырёк из-под шампуня. Инга старалась вести себя тихо, хотя искусала себе губы до крови: было понятно, что, стоит закричать, как они её свяжут, после чего начнут куражиться по-настоящему. Тогда ей, впрочем, подфартило: зазвонил телефон, и всей команде пришлось срочно уматывать — решать какие-то вопросы. Она еле выдернула из себя этот проклятый шампунь.

В тот день азеры не вернулись, на следующий тоже. Инга прикинула обстоятельства, и решила, что надо сваливать, пока не пришли посторонние. Где азеры держат деньги на текущие расхода, она уже знала — слава Богу, времени у неё хватало, а её хозяева большим умом не отличались. В тайничке на кухне лежало десять штук зелёных — мелкой грязью, десятками и пятёрками. Ей повезло: когда она выходила из подъезда, у дома уже стоял «сааб» с тонированными стёклами, из которого как раз вылезал бритоголовый качок славянской наружности. Видимо, вопрос решился не в пользу азерботов.

Через месяц она познакомилась с Володей и Гошей, занимавшихся цветметом. У неё ещё оставались деньги, и она сумела втюхать им себя как дорогую девочку. Некоторое время её возили по кабакам, поили невкусным французским шампанским и кормили всякой дрянью типа лягушачьих ножек в чесночном соусе. Ей долго было непонятно, какого хрена они имеют её одну на двоих, пока пьяный Гоша не объяснил: «Знаешь, бэйби, я просто тащусь, как ты с Володькой трахаешься. У меня колом стоит.» Поразмыслив, она решила специализироваться по этой части, и через некоторое время научилась устраивать из секса настоящий спектакль, так что бедный Гоша однажды обтрухал свои джинсы от Манчини, глядючи, как справно Володя кроет его любимую кралечку. Зато Володя считал гошины вкусы полной фигнёй: верхом правильного мужчинства для него был обычный перепихон, и чтобы его было побольше. Ингу он считал шалавой, и, когда Гоша вроде как склеил ласты (точно не знал никто — тела не нашли), Володя предпочёл сдать поднадоевшую подругу с рук на руки одному специальному старичку. Тот изрядно расширил её интимный кругозор, познакомив её с наручниками, лошадиной плёткой, кожаным лифчиком с шипами внутрь, а также с догом Уланом, специально натасканным на женщин.