Союз летящих (СИ)

   Вообще перебирая мысленно судьбы своих воспитанников, Светлана старалась поменьше думать о мальчиках. Это было как-то особенно больно. В Чечне погиб только один из них, Славик Гориков. Он, кстати, и занимался у нее всего два года. Но сколько их умерло просто так, непонятно -- и почему именно мальчиков? Светлана не понимала этого. Женьку зарезали из-за новой машины -- вытащили из-за руля и бросили тело в канаву, машину угнали. Еще трое погибли вот так же, от рук уголовников. Один утонул в озере. У одного случился инсульт в 25 лет. Саша Смирнов покончил с собой -- это для Светланы было выше всякого понимания, хотя она знала, что Саша после катастройки увлекся какими-то оккультными учениями.

   Девочки вот все живы. Цепкие, выкарабкались. Все родили хотя бы по одному ребенку, а Танька Хохлова -- уже троих.

   Что-то мистическое было в этой фатальной мужской смертности. Как на войне. Но ведь войны, кажется, нет!

   Светлана начинала думать о тех ребятах, у кого все сложилось благополучно. И отчего-то становилось еще тоскливее.

   Костик, например, с Надей. Они и познакомились в "Страннике". Светлая юношеская дружба. Ничего между ними не было "такого", хотя нынешние непременно постарались бы это извратить, говоря о "правде жизни". Но ведь и это полуправда. Да, были и тогда девочки-давалки, развращенные с 12ти лет, но ведь это было не большинство и даже не меньшинство -- это были единицы. Надя слыла нормальной девчонкой, и Косте никогда в голову не пришло бы ничего грязного. Светлана знала, когда они поцеловались впервые -- ему было 16, ей 14. Она знала о них все. Теперь они были ей ближе, чем собственные дети. Их сын Алешка -- как родной внук.

   У них все сложилось благополучно. Костя работал в филиале крупной московской фирмы, старшим менеджером, торговал ширпотребом. Надя занималась с дошкольниками в "Школе раннего развития", за немалые деньги готовила их к поступлению -- нынче, чтобы пойти в школу, малыш должен уже уметь читать, писать и считать.

   Одна из очень благополучных семей. Они даже летали в отпуск в Турцию, а в этом году съездили по "Золотому Кольцу", причем это обошлось дороже заграничной поездки. Собственная "Тойота", евроремонт в квартире, доставшейся от бабушек-дедушек. Иногда поругивали совок, где "жили в нищете". Светлана отмалчивалась. Она помнила блестящие глаза Кости, отражения костра в зрачках, увлеченный, срывающийся в петуха басок -- он пересказывал фантастику Ефремова, Шекли, Кларка, планировал заниматься космической медициной. Он и поступил в медицинский, но ушел после третьего курса, когда женился и понял, какая зарплата и какое будущее его ожидает по окончании вуза. Позже закончил заочный менеджерский факультет...

   Светлана видела тусклый взгляд и нервную повадку Кости-нынешнего, устало потирающего виски - "блин, с работы только в 9 возвращаюсь"... Как и все, он пил. По выходным, для разрядки -- пил обязательно.

   Светлана помнила Надю, тоненькую девочку с оленьими большими глазами. Она закончила музыкальную школу и почти профессионально играла на виолончели. Надя была похожа на нее саму, Свету, в молодости. Всерьез рассуждала, что вот закончит школу -- и сначала поедет на БАМ, а что? Интересно же. Романтика.

   Закончила пед. Поработала в школе, но устала от микроклимата в учительском "гадюшнике" и от мизерной зарплаты -- а тут подвернулось неплохое место, устроили по блату. Дрессировала детишек к школе. Любила ли она своих учеников? Получала ли хотя бы удовольствие от работы? Светлана не знала.

   У обоих неплохая работа и зарплата, всего один -- и здоровый -- ребенок. "Для меня теперь главное в жизни -- это вот он", - веско говорил Костя, поглядывая на сына, увлеченно копающегося в Светланиной коллекции минералов. И Светлана кивала. Да, конечно, дети это главное. А у нее разве было не так? Дети -- это главное, все ради них. Но что-то внутри сжималось болезненно, что-то протестовало...

   Глупость, говорила себе Светлана. А чего ты хотела для них?

   Там, у костра, ночью, после давящих лямок рюкзаков, почти отвесных скал, переправ через горные реки -- что тебе чудилось? Ты сама инфантильна, ты всю жизнь была по сути подростком. И так же, как воспитанникам клуба, тебе тогда казалось, что впереди -- несказанно прекрасная жизнь, счастье, что-то необыкновенное. Полет. "Только небо, только ветер, только радость впереди". Что это было? Космос, звезды, мир и счастье во всем мире? Коммунизм? Неизвестно. Но тогда было так очевидно -- их ждет необыкновенная судьба.

   Их всех.

   А судьба, жизнь -- она всегда обыкновенная. Не зависит от общественного строя. Вот и твои ребятишки -- поиграли и выросли, выросли самыми обычными людьми. Кому-то повезло, а кому-то -- нет. Кто погиб, кто спился, кто штопает детям драные колготки -- а кто-то выбился в люди, ездит отдыхать в Турцию, оплачивает уже своим детям занятия в дорогой теперь секции.

   Но что, если это неправда? Если -- зависит? И действительно, все могло бы быть иначе? Однажды Светлана спросила об этом Игорька -- в последний раз, когда он побывал здесь, заросший бородой, с красным носом и тусклым взглядом.

   - Игорь, ведь я-то тоже десять лет просидела с больным ребенком. Но ведь можно изменить свою жизнь. Я это сделала. У нас был "Странник". Было же -- помнишь -- здорово! Что случилось с вами? Разве мы не научили вас бороться? Не сдаваться? Не падать духом? Почему же вы стали такими?

   - У тебя была возможность, Света, - ответил он. Они давно уже перешли на "ты", - ты могла это сделать. Мы -- не можем. Этого просто больше нет. Это убили.

   - Что убили? Что, Игорь? Я не понимаю. Что -- сейчас нельзя организовать туристический клуб? Да они даже и существуют. Если не больше, чем раньше. И посмотри, какое теперь оборудование есть, какие палатки, спальники! Сейчас нельзя заниматься с ребятишками? Чем-то увлекаться полезным? Развиваться, куда-то ходить, вести беседы о возвышенном? Жить так, как жили мы -- Игорь, ведь у нас тоже были дети, работа, а с бытом ведь намного хуже было, и стиральных этих машин не было, и очереди в магазинах... Почему вы не можете так жить? Почему, я не понимаю?

   - Можно, - сказал он, - все можно. И увлекаться, и клуб организовать. И песни петь можно. Только -- незачем.

   Через полгода Игоря не стало. Светлана в общем-то понимала его. Но с трудом переводила это понимание в слова. "Бороться и искать, найти и не сдаваться" - все это было из другой эпохи, ценно и правильно только для нее. Только в определенных условиях. Бороться - за евроремонт в квартире? Искать - денежную работу? Найти -- иномарку за вполне приличную цену? Не сдаваться -- в борьбе за место под солнцем, за элитное потребление? Пошлость, гадость. И даже за "семью и детей", в которых нынче многие находили последний и единственный смысл жизни -- это не то. Те слова были предназначены для другой жизни и других целей.

   Бороться -- только за всех людей. Искать -- для всех. Не сдаваться -- в борьбе за высочайшие цели, выходящие за пределы повседневного существования. Кажущиеся недостижимыми. "Прав лишь горящий, презревший покой, - пели они, - к людям летящий яркой звездой".

   Светлана мало думала об этом. Так же, как мысли о Боге, все это скользило по поверхности ее сознания, она просто не позволяла себе вдумываться всерьез.

   Когда-то, лет десять назад ей казалось -- вот сейчас кто-нибудь позовет на борьбу. Скажет - "вы с ума сошли, народ!" Кончится этот дурной сон, и опять вернется все, что было. Да она бы и на баррикады в своем возрасте пошла ради такого-то.

   Но потом стало ясно, что сон -- не кончится. И никто никуда не зовет. Зюганов проиграл Ельцину, да если бы и выиграл -- ничего бы не изменилось. Наверное, все эти мечты у костра ночью, все эти песни -- были блажью. Фантастикой. Эскапизмом. Это надо забыть и жить нормальной, реальной человеческой жизнью. Жить для себя.