Научная фантастика. Возрождение

В своих произведениях Андерсон прославлял воинскую доблесть, честь, верность, самопожертвование и зачастую ставил персонажей в ситуации, позволяющие в полной мере проявить эти качества. Но, как правило, писал он все-таки не о войне. Его герои в основном деловые люди (например, хитроумный торговец Николас ван Рийн), хотя встречаются среди них и солдаты (Доминик Фландри), и ученые — персонажи «Тау-Ноль» («Таи Zero») и «Игр Сатурна» («The Satum Game»).

В целом можно сказать, что героический масштаб и трагический пафос Андерсона роднят его с романтизмом XIX века; типичный герой писателя, как правило, немало выстрадал на своем веку, однако не лишен прагматизма и практической жилки — сплав черт, характерный для персонажей научной фантастики. Андерсон подробно описывает переживания своих героев, но по-настоящему важно для него лишь то, как они поступают, невзирая на чувства.

Перу Андерсона принадлежит немало мощных и красочных научно-фантастических романов и рассказов, начиная с «Волны мысли» («Brain Wave», 1954) и заканчивая «Челном на миллион лет» («The Boat of a Million Years», 1989). Из всего обилия работ хочется особенно отметить великолепный сборник «Единая Вселенная» («All One Universe»), в который вошли не только блестящие рассказы, но и интересные эссе. Наиболее известными произведениями писателя считаются «Наследие звезд» («Heritage of Stars», 1993), «Генезис» («Genesis», 2000) и «Тау-Ноль» («Таи Zero», 1970), для которых характерны пространственно-временной размах и интересные идеи из области астрономии и физики. Даже в самых динамичных и откровенно приключенческих произведениях Андерсон зачастую начинает с расчета орбиты планеты и вообще демонстрирует исключительную точность в физике, химии и биологии. Научным гипотезам посвящена его книга «Есть ли жизнь в других мирах?» («Is there Life on Other Worlds», 1963). Кроме того, в своем творчестве он нередко затрагивал философские и социальные вопросы, следуя традиции Хайнлайна.

Как и Грег Иган в «Коврах Вана», в повести «Генезис» Андерсон обращается к одной из ведущих тем научной фантастики 1990-х годов — виртуальной жизни — и мастерски сплавляет ее с тематикой традиционной космической оперы — межпланетными цивилизациями, всемогущими компьютерами и проблемой выживания человека. Эта повесть впервые была опубликована в антологии твердой фантастики «Далекое будущее» («Far Futures»), а затем послужила основой для романа «Генезис».

Но не ее ль я должен был любить?..

Пит Хейн

1

Ни один человек не мог ни представить образ мысли, ни произнести ее вслух. У мысли не было начала, она спала тысячи и тысячи лет, пока рос мозг Галактики. Порой она переходила от одного сознания к другому: годы, десятки лет летела сквозь космос со скоростью света, и наносекунд хватало, чтобы получить сообщение, воспринять его, обдумать и отправить дальше. Но было еще многое: и целая Вселенная реальностей, и бесконечность фактов и абстракций; и потому в памяти Земля осталась лишь крупицей среди миллиардов других событий.

А галактический мозг находился в ту пору еще во младенчестве, сам же считал себя рождающимся. Члены его развернулись из конца в конец рукавов спирали, достигли ближайших звездных скоплений, таких как Магеллановы Облака. Семена их летели и дальше, а иные осели на берегах Андромеды.

Каждое семя было комплексом организмов, машин и взаимоотношений между ними. (Пишу «организмов» — это слово лучше других подходит для того, что само себя поддерживает, по необходимости воспроизводит, а также обладает сознанием от рудиментарного до трансцендентного, хотя соединения углерода составляют лишь малую часть его материальных компонентов, а жизненные процессы проходят в основном на квантовом уровне.) Число им было — многие миллионы, и быстро росло, равно как и в пределах Млечного Пути, ибо и там основатели будущих поколений находили себе новые дома.

Так непрестанно развивался галактический мозг, хотя с космической точки зрения он еще едва возник. Мысли едва хватило времени, чтобы пару тысяч раз пересечь его из конца в конец.

Личности членов своих мозг не поглощал, и все они сохраняли индивидуальность и развивались каждый по-своему. Посему станем их называть не клетками, а узлами.

А различия меж ними воистину были. Каждый нес в себе столько уникального, сколько не способно вместить ни одно существо из протоплазмы. Хаотические колебания квантов обеспечивали тот факт, что ни один из узлов не напоминал своих предков. Помогала тому и среда их обитания — особенности условий небесного тела (что за планета, спутник, астероид, комета?) или свободной орбиты, солнце (одно оно или их несколько, и какие, и какого возраста?), туманности, призрачные приливы и отливы межзвездного пространства…

Да и каждый узел состоял не из одного разума, а из многих — стольких, сколько он сам решит. По своей воле он мог их пробуждать, и по своей воле гасить, и сливать воедино, и заново разделять, и пользоваться какими угодно телами и органами чувств, покуда хочет, и вечно экспериментировать, творить, размышлять, и искать ответы на вопросы, которые сам перед собой поставил.

А значит, каждый узел занимался одновременно миллиардами дел: один, может, углублялся в неведомые области математики, другой сочинял великолепную музыку, выходившую уже за пределы звука, третий наблюдал судьбы органической жизни на какой-нибудь планете, которую, вероятно, сам с этой целью и создал, четвертый… Человеческих слов тут не хватит.

Однако же все узлы постоянно поддерживали между собой связь через световые годы, пользуясь любыми доступными им средствами. Вот это-то и был галактический мозг. Общность, медленно сраставшаяся воедино, способная миллионы лет провести за созерцанием мысли — но мысли столь же огромной, как мыслитель, в очах которого тысяча лет была как день и день — как тысяча лет.

Уже сейчас, в дни своего младенчества, мозг влиял на то, как живет Вселенная. Пришло время, когда один из узлов полностью вспомнил Землю. Влившись в постоянный поток информации, идей, чувств и мечтаний, и кто знает, чего еще, память о ней передалась другим. Иные из тех решили, что вопросом стоит заняться, и передали его третьим. Так память о Земле путешествовала через световые годы и столетия, развивалась и наконец обратилась в решение, достигшее того узла, который был больше всех прочих способен к действию.

Вот как все было, если облечь происшедшее в слова, хоть и неточные. Что же до следующего, чему надлежало случиться, я вижу, что слова и вовсе негодны. Как рассказать о диалоге разума с самим собой, когда мышление есть последовательность квантовых колебаний по схеме столь же сложной, как волновые функции, когда вычислительные способности и объем базы данных имеют величину, при которой любая мера теряет значение, когда интеллект выделяет из самого себя аспекты, чтобы общаться с ними, будто с личностями, а потом вновь втянуть в свою полноту, и когда весь разговор занимает всего микросекунды планетарного времени?

Никак, лишь неясными намеками на грани заблуждений. Древние люди для того, что не могли вместить в слова, использовали язык мифа. Солнце было тогда огненной колесницей, мчавшейся по небесам, год — умирающим и возрождающимся богом, смерть — карой за грехи предков. Создадим же и мы свой миф, чтобы описать призвание Земли.

Представь себе первичный аспект основного сознания узла будто бы одним могучим существом, назову его Альфой. Представь незначительное его проявление, которое узел синтезировал и собирался выпустить в самостоятельное бытие, вторым существом. Вообрази, что по причинам, которые станут ясны позднее, оно мужского пола, а зовут его Странником.

Все это, начиная с имен, — миф и метафора. Ведь у существ вроде тех, о которых идет речь, имен не бывает. Есть у них, правда, что-то вроде личности, и ее узнают другие, им подобные. Они не разговаривают и ничего между собой не обсуждают, да и слово «они» к ним не очень-то применимо. Но ты все равно представь, как я прошу.