Ванзамия

Пронунциаменто [5] армии принято было с восторгом в народе, за исключением, разумеется, привилегированной расы, — и вести о нем, с непостижимою быстротой, распространились по всей территории отложившихся штатов. Везде зажигались костры, слышны были дружные возгласы радости, поздравления; ликующая толпа запружала улицы. Но я не терял ни минуты времени. В тот же день подписаны и обнародованы три королевских декрета. Первым отменены все учреждения, ограничивающие каким бы то ни было образом свободу Леев, и их права безусловно уравнены с правами доселе привилегированной расы. Вторым — распущены представительные собрания в занятых нами штатах и единым источником всякого рода власти провозглашен король. Третьим — я приглашал народ одобрить предшествовавшие распоряжения и выбор армии, путем поголовного голосования, время и способ которого я предоставлял себе определить по усмотрению.

В вихре событий, за тысячами забот, середи приказов по армии, депутаций, выходов, совещаний, я не забыл, однако же, и своей подруги, с которою не видался уже два месяца. Депеша отправлена была к ней в тот же вечер. Зная кое-какие слабости этой особы, я выражал в ней надежду, что Фей, во всяком случае, не будет очень огорчена известием, что она теперь королева, и рассказал ей подробно, как это так случилось. За сим: «если тебя не очень это отяготит, дружочек, — писал я, — то сделай милость, не поленись, приезжай сюда тотчас же, ибо ты понимаешь, как я горжусь своей королевой и как мне не терпится показать ее армии и народу…» Но она была умная женщина и за эту депешу, при первом свидании, надрала мне уши.

Никогда она не была так прелестна, как в день ее первого выхода по прибытии. В белом атласном платье, убранном кружевами, и в небольшой, осыпанной дорогими камнями короне (милая Фей! она не забыла ее заказать и привезти с собой, в саквояже), — гордая, радостная, сияющая молодостью, здоровьем и красотой, она встречена была оглушительными приветствиями, — дома увешаны были флагами и коврами, путь усыпан цветами, — народ, офицерство, армия не могли довольно налюбоваться своей королевой. Вечером, небольшой уездный город, где квартировал наш главный штаб, сиял бесчисленными огнями иллюминации и при дворе назначен был, в честь приезда, парадный бал…

Но еще до приезда Фаимы, утром, я получил письмо, которое несколько меня озадачило.

Оно было от Ширма:

Это произвело на меня неприятное впечатление «Мартовских ид». Но все что практически связано было с обстановкой прибытия моего в Ванзамию, равно как и все предыдущее, до такой степени улетучилось у меня из памяти, что на месте, где это должно было быть, образовался какой-то бланк, — нечто напоминающее два зеркала, поставленные друг против друга, и взор созерцающий в них бесконечную перспективу рамок без всякого содержания, короче, — нечто такое, о чем и думать нельзя, потому что оно само — ничто.

«Чего от меня добивается этот шут? — ворчал я, смяв и засовывая в карман письмо. — Уж не шантаж ли затеял с целью выманить у меня что-нибудь за молчание?.. Какое-нибудь местечко по интендантской части?.. Ну, да черт с ним, пусть ждет…» И минуту спустя это вылетело уже из головы.

VIII

Съезд только что начался, когда я был вызван дежурным штаб-офицером из свиты… Что там?.. Из авангарда курьер с известиями… Неприятельские разъезды видны и от лазутчиков сведения: сильный кавалерийский отряд на расстоянии часа езды от лагеря… Дело безотлагательное и я не мог его поручить никому, так как сильно не доверял авангарду. Корпусный командир и несколько человек из штаба были приглашены на бал, но при таких обстоятельствах их нельзя было ожидать… Я приказал задержать до дальнейших распоряжений курьера, а между тем немедленно оседлать лошадей и выставить шесть человек конвойных.

— Фей, — сказал я жене, в свою очередь вызвав ее, — я вынужден отлучиться по важным делам и может быть не вернусь так скоро, как я бы желал; но нет никакой нужды расстраивать из-за этого бал. Извинись за меня, не делая виду, что я уехал. Скажи коротко, что я занят и скоро вернусь.

Она была очень встревожена и упрашивала меня сказать, что такое; но я уверил ее, что ничего особенного и что мне лично не предстоит никакой опасности… Мы обнялись, — увы! — не предчувствуя вечной разлуки!.. Фей проводила меня на крыльцо. Оно находилось с другой стороны, на дворе, и конвой сидел уж в седле.

— Прощай!

— Прощай, Ионике!

Я ускакал…

Корпус сепаратистов стоял недалеко от границы, в сильной позиции, и я направился прямо туда. Дорога лежала по пересеченной, холмистой местности… Ночь; на горизонте облачно, но вверху, над головою, дуга одного из трех колец — спутников, опоясывающих планету, светила сквозь стаи перистых облаков, своим матовым, серебристым светом… Легкий туман лежал на окрестности, — даль завешена была им как дымкой…

Мы ехали на рысях; я несколько впереди других, и мысли мои были заняты любопытным вопросом: что привело союзный отряд так близко к месту расположения нашего авангарда?

Топот сзади… Кто-то нас догонял на быстром коне… Это был Эллиге, которому злая судьба внушила мысль разделить со мною мою экскурсию. Когда он догнал меня, мы ускорили несколько шаг, чтобы конвойные не могли нас слышать; и я объяснил ему коротко, что заставило меня бросить, в такую минуту, бал.

— Я удивляюсь тебе, — сказал он (мне не нравилось, что он говорит мне по-прежнему «ты», но глаз на глаз не стоило делать из этого важности)… Удивляюсь как можно было поставить корпус их впереди, в такое время, когда все заставляет думать, что они затевают измену?..

— А разве лучше с такою догадкой оставить его в тылу? Если бы я был уверен в том, что ты говоришь, я не мог бы нигде их оставить, а должен бы был истребить, или обезоружить. Но дело еще не ясно.

— Зачем этот кавалерийский отряд так близко?

— Если б я знал зачем, то не стоило бы и ездить… Я мог бы принять другие меры.

— Но ты отправился на разведку почти один… Не безумство ли так рисковать?

«Зачем он со мной говорит таким тоном? — подумал я. — Безумство — не принято говорить, когда дело идет о коронованных лицах».

— Опять-таки, — отвечал я, — иначе было нельзя. Я не намерен атаковать их; а для разведки, чем менее провожатых, тем лучше.

— Вышли по крайней мере хоть двух человек вперед, чтоб не наткнуться врасплох.

— Рано еще, — отвечал я, — они не могли проникнуть так далеко… Ей, Эллиге, лучше вернись, ты не привык к подобным вещам, да и помощь твоя мне не нужна.

Но он не хотел и слышать.

Мы ехали уже с час, не видев живой души… В тумане, недалеко впереди, лежал глубокий овраг… Я выслал вперед пикет, а остальным велел держаться на небольшом расстоянии сзади и не зевать… Спустились в глубоком молчании, но едва начался подъем, как впереди, из чащи, сверкнуло. Это был выстрел, за ним другой; и испуганный конь промчался без седока…

Мы повернули и поскакали назад, но было уж поздно. Навстречу и сзади, из мрака и из тумана, выскочили спешенные кавалеристы, — другие, конные, видны были с обеих сторон на гребне оврага. Уйти было некуда, — оборона напрасна. В одно мгновение мы были окружены и наши лошади схвачены под уздцы, — оружие отнято… Это была союзная конница. К нам подскакал офицер и вежливо объяснил, что при малейшей попытке сопротивления или бегства, мы будем связаны, что весьма затруднит и сделает неприятной для нас верховую езду.