Пять президентов

«Какая славная пора! Так выйдем на воздух?»

«Пожалуй…»

Разговор современных убийц… В недалёком будущем, Гард, прежде чем покончить со своими жертвами, убийцы будут, как фотографы, говорить: «Простите, можно попросить вас чуть-чуть повернуть голову — вот так? Смотрите в эту точку. Подбородочек повыше, это выглядит эстетичней. И, пожалуйста, повеселее взгляд. Отлично!» А затем: «Спокойно, стреляю!»

— Знаешь, что испортило им всё дело? Вызов дежурного. Не нажми Миллер кнопку, мы ничего не знали бы о происшедшем… Ни мы, ни весь мир…

— Ты думаешь, — сказал Гард, — что мир об этом узнает?

— Иначе какой смысл в том, что это случилось?

— От тебя?

— Да, от меня. Чего бы это ни стоило. И очень скоро!

— А почему ты считаешь, что именно Миллер вызвал дежурного? И зачем?

— Потому что Миллер… Видишь ли, он позволил себе поиграть с Двойником в кошки-мышки. Ты обратил внимание, Гард, на то, что Миллер почти во всём был нерешительнее Двойника? Он, а не Двойник сидел в шкафу, он прятался на полигоне, он жалко выглядел перед Ирен, он метался из крайности в крайность… Я не знаю, почему так происходило. Возможно, потому, что человек, творящий зло, всегда решительней человека, творящего добро. Зло более прямолинейно, оно грубее, целеустремлённей…

— Но добро всё же сильнее, Фред.

— Только в итоге. И не всегда. Так вот, Дэвид, дежурного вызвал тот из них, у кого прежде сдали нервы. Миллер незаметным движением — спинкой кресла, чуть откинувшись назад — нажал кнопку вызова дежурного. Когда раздались бы шаги по коридору, он сказал бы Двойнику: «Сюда кто-то идёт. Прячьтесь в шкаф!» — и настоял бы на этом со всей решительностью, которой ему прежде так не хватало. Он ещё не знал в тот момент, что Двойник тоже пришёл убивать. И он рассчитывал не просто подшутить над Двойником, а получить при этом хоть крохотное подтверждение собственной решимости и воли, без которых его палец не смог бы нажать на спусковой крючок пистолета.

Но дежурный не появлялся! А повторный вызов уже не прошёл незамеченным. И вот тут-то, в течение каких-то секунд, словно спрессованные обстоятельствами, разыгрались трагические события.

«Зачем вам дежурный, Миллер?» — спросил Двойник.

«Чтобы загнать вас в шкаф!» — так же прямо ответил Миллер.

«В шкафу проще убивать?»

«Проще на улице».

Вызов был принят. Они всё поняли. Они уже не сидели. Они стояли посередине комнаты. Они смотрели друг другу в глаза, но видели всё, что делают их руки.

Два выстрела слились в один.

Остальное ты знаешь, за исключением некоторых подробностей.

Убийца, перешагнув через труп, вышел из кабинета. В любую секунду могла открыться дверь. Правда, у него оставалась возможность убрать дежурного, но это было уже слишком, и он понимал, что убийство дежурного юридически не оправдаешь.

И действительно, они столкнулись почти у самых дверей кабинета.

«Вы давали сигнал?» — спросил дежурный.

Он ничего не ответил: он был взволнован и, кроме того, ему было некогда.

Через семь минут его машина остановилась у дома, где живёт Дорон. От института до этого дома ровно семь минут езды по ночной улице. Это был тот случай, когда разговор с Дороном должен был состояться не по телефону и немедленно, поэтому он рискнул прийти к нему прямо в дом и поднять с постели. А не прийти не мог: в кабинете лежал труп, надо было предупредить события. Ещё через десять минут Дорон выехал в институт. Ты помнишь машину, которая, сверкнув фарами, въехала во двор института, когда мы, допросив дежурного, выходили из здания? Это был Дорон.

— Так что же, Гард, он сказал Дорону?

— Он напомнил ему о направлении поисков Чвиза, сказал о появлении Двойника и об Ирен. И больше ничего. Об открытии и установке не было сказано ни слова! Пока не было сказано ни слова… И у него были для этого существенные причины. Я не знаю точно, какие именно, но полагаю, что самой главной была та, что он боялся стать таким же трупом, как тот, что остался лежать в кабинете… Ведь Дорон мог легко освободиться от автора открытия, считая, что в его руках установка, тем более что повод для этого был самый подходящий…

Затем последовали два вызова: тебя и Чвиза. Старика подняли с постели, и Дорон принял его у себя в кабинете. Понимаешь, если бы можно было повторить все условия, при которых получился Двойник, это стало бы открытием всех открытий! Дорон отлично это понимал. Вероятно, он уже рисовал в своём воображении какого-нибудь кретина, физическая сила которого вполне компенсировала бы отсутствие мозга. Таких кретинов можно было бы делать тысячами и миллионами, это были бы замечательные солдаты, полицейские, дешёвая рабочая сила, — чёрт знает какие перспективы открывала такая возможность! Бедный Чвиз! Теперь он испытывает на себе такое давление Дорона, какого не испытывал даже Миллер. Я не знаю, сумеет ли он воспроизвести эксперимент, который привёл к появлению Двойника, но то, что он сам теперь раздвоится, не сомневаюсь. Это будет битва не менее трагическая и не менее кровавая, чем битва двух Миллеров! То, что сказал тебе Дорон, ты помнишь, я повторять не буду. Конечно, он немедленно позвонил Хейссу, и газета на следующий день вышла без моего репортажа. Труп, завёрнутый в какие-то тряпки, убрали сначала в морг, выдав за нищего. А затем убитого похоронили на кладбище Бирка. Похоронили рано утром, хотя Бирк вот уже шесть лет хоронит только вечером, при свете факелов. Но чего не в силах сделать Дорон!

Утром профессор сидел в своём кабинете, как будто бы ничего и не случилось…

— А что с Ирен? — спросил Гард.

— Сейчас, наверное, уже всё в порядке. Она ведь ничего не знает об убийстве, а все её подозрения и тревоги должно развеять время.

— Фред, ты гениальный сыщик! — сказал Гард. — Как ты всё узнал? Ты нашёл очевидцев? Видел…

— Дело сейчас не во мне. Это в другой раз. А сейчас… Ты должен помочь! Дай хотя бы совет. Я не знаю, Дэвид, что делать… Или немедленно предупредить мир о случившемся, или… Что мне делать, Гард? Я должен торопиться с решением — пока не поздно, пока ещё можно предотвратить катастрофу!

— О чём ты говоришь, Фред?

— Мир должен быть сейчас предельно бдительным, Дэвид. Нам нельзя спать спокойно, мы должны…

— О чём ты говоришь? — повторил Гард.

— Ах, Дэвид, ты никак не хочешь понять, в чём ужас положения! Да, я знаю всё, я знаю всё про двух Миллеров. Но я не знаю главного: кто из них остался в живых!..

ПЕРЕКРЁСТОК

Повесть вторая

1. ГЕНЕРАЛ ДЕЛАЕТ ИСТОРИЮ

Дорон, как всегда, приехал вовремя.

Машина, моргнув стоп-сигналами, ушла за поворот. Ветер тронул придорожные кусты и сдул с пустынного шоссе струю бензинового перегара. Дорон запахнул плащ, плотней надвинул шляпу, тяжеловесным прыжком одолел канаву. Здесь не было и намёка на тропинку, однако он уверенно двинулся к прогалу в чернеющем ельнике. Густая роса окропила ботинки и манжеты брюк — увы, ничего не поделаешь: срочная и секретная встреча с президентом имела свои неудобства.

Наконец обозначился силуэт двухэтажного дома с флюгером на островерхой крыше. Пройдя вдоль глухой стены, Дорон распахнул неприметную калитку — кто-то тотчас запер её — и быстро пересёк широкий двор.

Дорогу генералу заступил было охранник, но, узнав, немедленно стушевался. Дорон и на него не обратил внимания.

Он миновал короткий коридор, на ходу снимая плащ и шляпу, и поднялся по деревянной лестнице, застланной потёртой на сгибах ковровой дорожкой. Репортёры любили отмечать эту подробность, — вся страна знала, что президент живёт скромно и старомодно.

Замкнутое лицо Дорона не выражало ни озабоченности, ни волнения, когда он входил к президенту.

В небольшом зале, обшитом панелями из морёной лиственницы, старческая фигура президента совершенно терялась среди громоздкой, тёмной от времени мебели. Единственным источником света был сложенный из массивных камней очаг, в котором потрескивали смолистые поленья. Здесь всё дышало минувшим веком, и белый телефон с кнопочным диском казался занесённым сюда случайно. Играющие отблески падали на красное сукно восьмиугольного столика, зажигая рубиновые точки в стакане глинтвейна. Президент — щупленький человек с напомаженными волосами и маленькой эспаньолкой — раскладывал гранд пасьянс. Его губы шевелились, словно он разговаривал сам с собой. Бамм!.. — ударили часы в углу.