Собрание сочинений в девяти томах. Том 8. Мост дружбы

Когда все уселись, Иван Семенович встал и, обращаясь к Николаю Николаевичу Волкову, произнес:

– Прошу разрешения отложить подписание акта приемки Арктического моста до выводов специальной правительственной комиссии, которую вы возглавляете, Николай Николаевич.

– Хорошо, – сказал Волков, – дело не в актах, а в людях. Прошу вас, Степан Григорьевич, сесть за стол вместе с нами и не считать себя в чем-либо виновным, пока вина, если она есть, будет доказана лишь в результате расследования.

– Николай Николаевич и уважаемые члены комиссии, – садясь, твердо произнес Степан. – Мою вину нет нужды доказывать, она ясна.

– Как же ясна, – возразил Волков, – если вы посылали перед отправкой своего поезда телеграмму в Москву, изложив доводы в пользу немедленного испытания поезда?

– Да, я посылал такую телеграмму, но выезд мой не был вынужденным. Я хотел сыграть на привычках и нравах американцев, ждавших первый поезд. Я вспомнил, как встречали Линдберга, впервые перелетевшего через Атлантический океан, как встречали наших советских летчиков – Чкалова, потом Громова.

– Значит, вам казалось, Степан Григорьевич, что, приведя поезд с усовершенствованным мотором в результате своеобразного состязания в трубах Арктического моста, вы привлечете внимание всей Америки к этому событию и к новой прогрессивной конструкции?

– Это было поводом, а не причиной.

– Что же было причиной?

– Причиной было мое желание предстать перед американцами первым строителем и автором уникального сооружения.

– И вы предстали автором и строителем моста перед встречавшими вас с такой помпой американцами?

– Нет. Я предстал перед ними просто гонщиком, выигравшим гонки на машине неважно чьей конструкции.

– Это раздосадовало вас?

– Это помогло мне понять суть моего проступка.

– Вы раскаиваетесь в нем?

– Отчасти.

– Как вас понять, Степан Григорьевич? Если бы вами руководило лишь желание пусть эффектно, но показать достижения советской и американской техники, члены комиссии лучше поняли бы мотивы ваших действий. Может быть, именно поэтому вы раскаиваетесь в них лишь отчасти?

– Нет, уважаемый Николай Николаевич и члены комиссии. Я осуждаю себя, но не раскаиваюсь в том, что не стал тормозить поезд, когда прекратилась подача тока и он по инерции достиг Америки.

– Объясните вашу мысль.

– Видите ли, я раскрою суть осенившей меня идеи, если это не послужит в ваших глазах оправданием моего проступка. Сочтите это совпадением. Думаю, что возможность запустить космолет в Арктическом мосте, как в катапульте, без специальной атомной станции мощностью в миллион киловатт, рассматриваемая сейчас в Совете Министров СССР, рано или поздно должна была быть увидена мыслящими инженерами.

– Извините, Степан Григорьевич. Мы уклоняемся несколько в сторону… – начал было Волков, но увидел, что Анна Ивановна Седых, тоже являвшаяся членом комиссии, просит слова. Он кивнул ей.

Аня заговорила четко, пожалуй, даже резко:

– Простите меня, товарищи, но то, о чем сказал сейчас Степан Григорьевич, более масштабно, чем установление причин обесточивания еще не принятого сооружения во время прохождения в нем первых поездов. Я настаиваю на ознакомлении членов комиссии с теми соображениями, с которыми Степан Григорьевич Корнев может познакомить нас.

Волков улыбнулся:

– Ну что ж, я думаю, члены комиссии не будут возражать против того, чтобы сделать перерыв в расследовании причин аварии, к счастью, не связанной ни с какими жертвами. А вас, Степан Григорьевич, мы просим ознакомить присутствующих с теми мыслями, которые были вызваны, как я понял, движением вашего поезда по инерции после прекращения подачи тока в туннеле.

Степан Григорьевич прокашлялся и встал.

– По существу, дело очень простое, мне даже неловко об этом говорить. Обдумывая детали своего прибытия в Туннель-сити, где мне был оказан незаслуженный прием, я вспомнил, что в нормальных условиях я мог бы тормозить поезд электрическим путем, когда на основе обратимости электрических машин двигатель стал бы генератором, посылающим ток в сеть туннеля. И этот ток мог бы разогнать вновь поезд Андрея, остановившийся в момент аварии.

– И что же? – нетерпеливо спросила Аня Седых.

– Я подумал о вас, Анна Ивановна. У вас построен космолет для предполагаемой катапульты, труба трансконтинентальной катапульты готова, а станции в миллион киловатт нет. А ее и не нужно вовсе.

– То есть как это не нужно? – загудел Иван Семенович Седых. – Ты брось нам морочить головы, не для того тебя слушаем.

– Миллион киловатт может в порядке рекуперации энергии подать в сеть поезд во время торможения, если он обладает достаточным весом.

– Цифры! Цифры! – потребовала Аня.

Степан Григорьевич достал записную книжку и стал читать свои записи:

– Если космолет, я называю его не лунолетом, а космолетом, видя в нем более универсальное средство, чем рейсовый корабль предполагаемой постоянной лунной станции.

– Но мы готовили лунный рейс! – вставила Анна Ивановна.

– Можете считать, Анна Ивановна, – заметил Волков, – что ваш «лунный рейс» состоялся сегодня и мы смогли быстро прибыть сюда и слушать Степана Григорьевича. Надо ли говорить, как важно снять с повестки дня строительство не только атомной станции в Заполярье на миллион киловатт, но и создания там заводов – потребителей такой энергии.

– Строить такую станцию нет нужды, – продолжал Степан Корнев, – ибо, если готовый к старту космолет вместе с ледяным панцирем, как намечалось главным конструктором Анной Ивановной Седых, будет весить примерно десять тонн, то в другой трубе Арктического моста можно разогнать состав в сто раз более тяжелый: 20 вагонов по 50 тонн. 1000 тонн!

– Так, так! – нетерпеливо торопила Аня.

– Я подсчитал, что разогнать такой состав можно на длине в девять десятых Арктического моста, то есть на 3 600 километрах, с тем, чтобы он затормозился электрическим путем с рекуперацией запасенной энергии, которая разгонит космолет до космической скорости в 12 километров в секунду, или 43 тысячи километров в час. Скорость же, до которой, как электрический маховик, разгонится тяжеловесный состав, составит одну десятую такой скорости, то есть 1,2 километра в секунду, или 4300 километров в час. При средней скорости поезда-маховика в 0,6 километра в секунду его разгон будет длиться 6 тысяч секунд, с потреблением мощности в 120 тысяч киловатт, какой мы и располагаем в уже сооруженных атомных станциях по обе стороны Арктического моста. Разгон же космолета будет происходить в течение 666 секунд с ускорением, равным 1,83 земного с выделяемой в течение этих одиннадцати минут мощностью затормаживаемого состава-маховика в один миллион киловатт.

Аня шумно вскочила из-за стола и, опрокинув стул, на котором сидела, при всех бросилась на шею Степану Григорьевичу, покрывая его побледневшее лицо поцелуями.

– Баба и всегда есть баба! – проворчал Иван Семенович Седых, дергая себя за седой ус. – Хоть генералом ее сделай.

– Прошу прощения, Анна Ивановна, – вмешался Волков. – Высказанная здесь идея Степана Григорьевича, несомненно, представляет интерес и будет, надеюсь, изучена и проверена в вашем институте и работниками Арктического моста.

Андрей стоял за спиной у Ани, силясь что-то сказать Степану.

Кандербль, которому было переведено все сообщенное Степаном, наклонясь к Волкову, заметил:

– В туннеле придется заменить проводку, но я готов от имени концерна плавающего туннеля взять это дело на американскую сторону. С соответствующей оплатой, разумеется.

– Мы обсудим с вами, мистер Кандербль, этот вопрос, – ответил по-английски Волков. – Но сейчас нам необходимо вернуться к расследованию причин аварии.

– Да что значит эта «авария», Николай Николаевич, по сравнению с открывшимися перспективами! – горячо воскликнул Андрей.

– Тем не менее, – строго напомнил Волков, – прошу не забывать о назначении нашей комиссии.