Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории (сборник)

Несомненно, самогипноз, легко давшееся самовнушение, учитывая его экзальтацию и эмоциональное напряжение. Уверен, что этот бедолага… несчастный человек должен ощущать некий… своеобразный экстаз, вызванный болью. Может быть, он вообще не ощущает боли. Может, из-за того, что тело функционирует на пределе возможностей, из-за притока адреналина, он лишился чувствительности. Очень даже может быть. Его глаза, они… у него глаза…

ЕСТЬ ЛИ КАКИЕ-ТО УКАЗАНИЯ НА ТО, ЧТО ПРОИСХОДИТ НЕЧТО СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОЕ, ИАИР?

Уверяю вас, ничего, если иметь в виду землетрясение, потемневшие небеса, разверзнувшиеся могилы и еще кучу разных явлений, о которых упоминается в Библии и других источниках.

Нет, боюсь, ничего такого.

Никаких потемневших небес. По-прежнему печет ослепительное солнце. Земля твердая как камень. Летописи несколько ошибаются. Очевидно, авторы тех заметок были недовольны фактами и решили добавить священных предзнаменований действу, лишенному какой бы то ни было сакральности. Рука Господа и прочая чушь.

Честно говоря, меня это просто бесит. Неужели этого момента недостаточно самого по себе? Разве он недостаточно чудовищен, чтобы… о, будь проклято ханжество этих!..

ПРОФЕССОР, С ВАМИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ?

Что?

С ВАМИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ? ВАМ НЕХОРОШО?

Я… со мной все нормально. Спасибо.

ЧТО ТАМ ПРОИСХОДИТ?

ПРОФЕССОР?

Эти глаза. Какие глаза. Господи, они так… так обжигают! Взгляд отца, побитого собственными детьми. Который все равно продолжает их любить. Который был предан своими возлюбленными, и лишен одежд, и бичеван, и распят, и унижен! Неужели нет…

ПРОФЕССОР?

Я… я… со мной все в порядке. Я совершенно… совершенно нормально себя чувствую. Просто все это… удручает. Этот человек не сделал ничего… О боже!., у него на губах сидят мухи! Прочь!

ЧТО ПРОИСХОДИТ, ПРОФЕССОР ИАИР? ВЫ НЕ…

Ему дают пить. Его, должно быть, мучает чудовищная жажда. Солнце так печет. Даже я захотел пить.

Солдат только что макнул губку в ведро с поской, солдатским напитком из уксуса и воды. Теперь он насадил губку на палку, которая валялась на земле. Он подносит губку ко рту Иисуса.

Он… приникает к губке. Рот у него дрожит. Вкус, должно быть, отвратительный… теплая горечь. Боже, ну почему они не могут дать ему нормальное питье, немного холодной воды? Неужели им неведома жалость…

ПРОФЕССОР, ПРИГОТОВЬТЕСЬ К ВОЗВРАЩЕНИЮ. ВЫ ТАМ УЖЕ ПОЧТИ СОРОК МИНУТ. ВСЕ, ЧТО НУЖНО, УЖЕ СДЕЛАНО.

Нет, не возвращайте меня, не сейчас. Еще немного. Совсем недолго. Со мной все будет в порядке. Клянусь вам, все нормально. Л-лишь позвольте мне… остаться здесь, с ним. Не забирайте меня сейчас. Прошу.

ПРОФЕССОР ИАИР.

Его глаза, его глаза… какие глаза! О, Господь мой на небесах, они смотрят прямо на меня! Он видит меня! Я уверен! Он меня видит!

МЫ ВОЗВРАЩАЕМ ВАС.

Нет, не сейчас. Я… я должен… я…

ТОЛЬКО НЕ ВЫХОДИТЕ ЗА ЭКРАН.

За экран? Да, наверное, я смогу… смогу…

ВЫ ВОЗВРАЩАЕТЕСЬ.

Нет! Нет, я пройду сквозь экран, если вы попытаетесь вернуть меня! Я… Клянусь, я так и сделаю, не трогайте меня!

ПРОФЕССОР, ПРЕКРАТИТЕ!

Я должен остановить их! Я обязан их остановить! Я ведь здесь, я могу его спасти! Могу! Почему бы мне не затянуть его к себе в экран и не спасти его?!

ИАИР. НЕ ТЕРЯЙТЕ ГОЛОВЫ!

Почему же нет, будь все проклято, почему нет! Я не могу просто стоять здесь и смотреть, как они его убивают! Он слишком чистый, слишком добрый. Я могу его спасти, я могу!

ИАИР, ВЫ СДЕЛАЛИ СВОЕ ДЕЛО! ДАЙТЕ ИМ СДЕЛАТЬ СВОЕ!

Нет!

ЗАПЕРЕТЬ ЭКРАН.

Что? Что вы делаете?

МЫ ЕЩЕ МОЖЕМ ЕГО ВЕРНУТЬ, НЕСКОЛЬКО СЕКУНД ЭКРАН ПРОДЕРЖИТСЯ.

Выпустите меня! Господи, помоги мне, освободи меня! Прекратите, вы не ведаете, что творите!

БЫСТРЕЕ!

Нет. Перестаньте, прекратите! Не забирайте меня! Нет!

ВНИМАНИЕ!

Они стащили его, обезумевшего и брыкающегося, с платформы. Отнесли в кабинет, уложили на кушетку, и доктор Рэндалл вколол ему успокоительного.

Через полчаса профессор Иаир пришел в себя настолько, чтобы выпить стакан бренди. Он сидел в большом кожаном кресле, глядя прямо перед собой пустым взглядом. Сознание не до конца вернулось к реальности, он все еще стоял на одиноком холме под Иерусалимом.

Иаир о многом хотел рассказать — кирпичики слов в здание истории. Он мог бы описать одежду, какую видел на Голгофе, повторить произнесенные там слова, описать сам момент во всей его грубой и безрадостной полноте. Рассказать, что именно то, как спешно его выдернули назад, и породило феномен, названный в Библии землетрясением и камнепадом.

Но ничего из этого он им не сообщил.

Он лишь сказал, что хочет пойти домой.

Профессор надел пальто, шляпу, галоши и вышел в серый день. Резиновые подошвы шлепали по наполовину раскисшему снегу, глаза всматривались в медленно опускающийся снежный занавес.

Все остальное и неважно, думал он. Правда или неправда — не имеет значения. Превращение воды в вино, очищение прокаженных, исцеление больных, хождение по воде, воскресение из мертвых — все это не имеет значения. Люди, живущие надеждой на материальные чудеса, всего лишь мечтательные дети, которые никогда не спасут мир.

Человек отдал свою жизнь за то, во что верил. Вот настоящее чудо.

Сегодня канун Рождества, самое подходящее время, чтобы обрести веру.

Когда день сер

Он сидел на камне и писал этот текст на доске, используя в качестве пера чей-то измазанный в саже палец. Совершенно очевидно, размышлял он, что финальная тема должна быть записана этим отправляющимся в чистилище пальцем, этим жалким отростком, который некогда нахально тыкал в землю и небо — я твой хозяин, земля, я твой хозяин, небо! — и вот теперь валяется, закопченный и жалкий, среди обломков бытия.

«Я присутствую на поминках по Земле и не лью слез».

Он поднял полные скорби глаза, и застывший взгляд поплыл над равниной. Он перекатывал в пальцах свое необычное стило и с отвращением раздувал ноздри. «Вот он я, — угрюмо размышлял он, — сижу на горячем валуне и изучаю последствия той небольшой шутки, какую человек в итоге сыграл с самим собой».

Он ударил себя по лбу и выкрикнул: «Ах!» — его захлестнула волна чувств. Большая голова упала на грудь, и он прерывисто зарыдал. Право, данное с рождения, отнято, горевал он, золотой шанс упущен, человек отыскал свой путь — но путь к самоуничтожению.

Затем он с вызывающим видом распрямился, словно проглотил жердь. «Я не желаю быть тявкающей дворняжкой, — провозгласил он. — В сей погребальный час я не поддамся. Да, пусть смерть стоит надо мной и сует призрачные пальцы в мои язвы, я не стану молить о пощаде, не согнусь».

Лохмотья величественно развевались на плечах. Он склонился, чтобы записать дальше:

Кончик отяжелевшего языка выдвинулся из-за баррикады рта. Стало жарко.