Мост дружбы

До воздушного шлюза осталось только два с половиной километра.

Замечательный накат!

Степан смотрел на медленно проползавшие стены туннеля, тускло освещенные аварийной лампочкой из кабины поезда… Стряхнув с рукавов приставшие пылинки, он сел в кресло водителя и взялся за рукоятку тормоза.

При въезде в воздушный шлюз пришлось даже притормозить поезд. Зажегся свет в кабине: ток в шлюзе был.

Поезд неподвижно застыл. Механизмы закрывали люк в туннель. В неудобной, одеревенелой позе Степан сидел перед пультом, держа руку на рукоятке контроллера малого мотора, предназначенного для небольших скоростей. Если главный мотор сгорел, то этот, во всяком случае, был невредим. Быстрым движением Степан смахнул со лба капельки пота.

Перед его глазами медленно опускался последний люк. Сначала он увидел мозаику свода американского подземного вокзала, потом замелькали подбрасываемые шляпы. Вот и машущие руки, головы, открытые рты…

Люди кричали, приветствуя его, Степана, первого человека, прошедшего всю трассу Арктического моста.

Толпа неистовствовала. Десятки рук тянулись к люку остановившегося поезда. Степана вынесли на руках. Его засыпали цветами. Оглушающий рев и свист толпы заставляли дрожать своды подземного вокзала. Рев двигался вперед и уже перекатывался по площадям и улицам Туннель-сити.

Герберт Кандербль, бесцеремонно раздавая удары направо и налево, пытался пробиться к кумиру толпы. Жужжали кинокамеры. Вспыхивали в рефлекторах лампы репортеров. Откуда-то появились юпитеры. Кинооператоры и работники видеосистем, стоя на спинах своих помощников, старательно запечатляли в аппаратах каждый шаг победителя.

Кандербль был уже близко от Степана. Наконец американец дотянулся до рукава Корнева и сильно дернул его. Улыбающийся Степан обернулся и кивнул, думая, что Кандербль приветствует его.

— К прямому проводу! — прокричал Кандербль. — Требует Москва!

Лицо Степана стало растерянным. Он хотел встать на ноги, но оравшие американцы еще выше подняли его. Напрасно Герберт Кандербль пытался объяснить, что мистер Корнейв должен разговаривать с Россией, с Москвой.

Наконец слово «Москва» подействовало. Степана торжественно понесли к стеклянной будке и поставили на ступеньки лестницы. Толпа продолжала реветь. Вдогонку Степану неслись ленты серпантина. Кандерблю едва удалось закрыть двери.

Степан разговаривал с Николаем Николаевичем лишь несколько минут, зажимая ухо, чтобы не слышать свиста и шума ликовавшей на перроне толпы. Люди с открытыми записными книжками дрались за право получить автограф победителя.

Наконец из стеклянных дверей показался Герберт Кандербль. Его длинное лицо было торжественно и в то же время мрачно. Он остановился у двери, заложив руки в карманы. За ним вышел Степан, подавленный, поникший, с растерянно бегающими глазами. Он едва держался на ногах.

Но ликующая толпа не замечала этого. Героя дня снова подхватили на руки и понесли по перрону. Это был подлинный триумф. Почести, которых он так добивался, воздавались ему. Но он безучастно смотрел по сторонам.

Вместе со своей ношей толпа направилась по наклонному туннелю, ведущему на поверхность земли. Распевая песни, выкрикивая хвалу Стэппену Корнейву, они несли победителя, передавали его с рук на руки. Вспышки фотолампочек молниями освещали путь. Снаружи, где собралась многотысячная толпа, слышались глухие раскаты грома. Цветы и бумажные ленты сыпались непрерывным дождем. Степану воздавались почести, выпадавшие на долю немногих американцев. Он стал кумиром толпы, больше того — кумиром американских газет, экстренные выпуски которых были заполнены сообщениями об Арктическом мосте.

Об этом ли мечтал Степан?

Если бы американцы могли приглядеться к человеку, которого несли, они заметили бы испуганное выражение, с каким он смотрел на протянутые к нему руки, на сыпавшиеся ленты и цветы.

— Час сорок семь минут двенадцать секунд!

— Человек, пересекший Ледовитый океан в рекордное время!

— Мистер Корнейв! Сто тысяч долларов за гастроли в кинотеатрах перед сеансом. Человек — подводный метеор! Хэлло, сэр!

— Сверхрекордсмен!

— Гарантирую вам получение завтра двенадцати тысяч любовных записок!

— Жокей, оседлавший электричество!

— Участвовали ли вы прежде в автомобильных гонках?

— Правда ли, что вы никогда не были женаты?

— Гип-гип ура мистеру Корнейву — победителю подводных электрогонок!

Когда Степана вынесли на поверхность земли, он стал прислушиваться к выкрикам. Страдальческое выражение исказило его лицо. Он слышал крики «ура» в честь рекордсмена, в честь эффектного гонщика. Но никто ни разу не назвал его строителем или автором Арктического моста. Ни разу!..

Степан пытался освободиться от несущих его людей. Он отталкивал их, кричал, ругался. Он требовал, чтобы его оставили в покое, размахивал руками и ногами.

Американцы сначала смеялись и продолжали засыпать его цветами, но скоро необычное поведение героя показалось им странным и непонятным.

В конце концов этот русский, который брыкается, не понимая собственной выгоды, был оставлен в покое, интерес к нему так же внезапно угас, как вспыхнул при появлении поезда из туннеля.

Степан, несколько удивленный, в одиночестве возвращался в подземный вокзал, по пути с удовольствием дав пару автографов.

От любителей автографов он узнал, что одной из причин его освобождения от энтузиастов открытия движения в туннеле стало сообщение о близком прибытии второго поезда с Андреем Корневым. Оказывается, через шлюзы в Мурманске впустили в трубу Арктического моста воздух, который и выталкивал теперь поезд.

Но толпу американцев на этот раз на перрон не допустили, говорили о каком-то расследовании. Степан едва пробился к входу, где охрана знала его в лицо. Он чуть побаивался, что всем уже известно об его отстранении и его не впустят на перрон, но все, к счастью, обошлось.

Он уже шагал по платформе прибытия, где должен был появиться поезд Андрея. На противоположной платформе, откуда уже убрали поезд Степана, никого не было. Очевидно, Кандербль с Вандермайером уехали на аэродром встречать советскую комиссию из Мурманска.

Сейчас появится Андрей. Степан готов был сгореть от стыда, в ушах его звучал услышанный им по телефону строгий голос Николая Николаевича Волкова: «Что, след на земле хотел оставить? Так имей в виду, наследить в жизни легче, чем оставить после себя след. Жди приезда комиссии. Разберемся».

И трубку в Мурманске повесили. Степан ничего не успел объяснить, убедить, что он лишь проводил сравнительное ходовое испытание нового мотора. Большая скорость!

Гулко отдавались под сводом его шаги:

«Большая скорость! Большая скорость!»

А насколько большая? Вместо двух тысяч километров в час — две тысячи сто шестьдесят. Математики сказали бы, что это тот же порядок величин!

Скоро прилетит комиссия. Ее встретят на аэродроме Кандербль с Вандермайером. А что он, Степан, скажет при расследовании? Как объяснит свой мелкий, тщеславный поступок?

Горькое разочарование в себе самом, даже отчаяние заставили мозг Степана лихорадочно заработать. Включились те резервы сознания, которые в обычных условиях дремлют у человека.

Аня Седых рассчитывает разогнать свой лунолет не до 2160 километров в час, а до второй космической скорости (с запасом!)… до 12 километров в секунду! Это уже не 2 тысячи, а 43 тысячи километров в час! Что значит Степанова добавка к проектной скорости по сравнению с таким размахом? Ради победы в дурацкой гонке он использовал второй туннель. Андрей разумно затормозил свой поезд в первом туннеле, а поезд Степана двигался во втором по инерции…

По инерции! Это значит, что поезд обладал значительной кинетической энергией — потому и докатился до Америки!..

А если бы Степан стал тормозить свой поезд с помощью электрических моторов, работающих в режиме генераторов, как делают при спусках на электрических железных дорогах (рекуперация энергии!), то этой энергией можно было бы двинуть поезд Андрея.