Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты

Убрано в книжных изданиях и описание дикобразов и крысоедов у костра: «Покуривают, скоты, и лакают что-то из кружек. Морды у всех довольные, лоснятся. Надо же, мерзость какая… А этот, белобрысый, дикобраза по спине похлопывает, а дикобраз, дубина безмозглая, животное, рад-радехонек, ржет и головой мотает. Пьяные они, что ли?» Убрано описание дикобразов после появления Гага: «…только пасти раззявили». Еще убрано о солдатах: «Еле лапами шевелят, грыженосцы».

Убрано и замечание Гага о пленных: «Я пленных ненавижу. Что это, понимаешь, за слизь такая — на войну пошел и в плен угодил? Нет, я понимаю, конечно: что с них взять, с крысоедов, а все-таки омерзительно, как хотите… Ну вот, пожалуйста: один сопляк согнулся пополам, и рвет его. Вперед, вперед, з-змеиное молоко! Второй начал. Тьфу! И как они, эти крысы, близкую смерть чувствуют — ведь как настоящие крысы. И сейчас ведь они ну на все готовы — предать, продать, в рабство пойти…»

После заявления Гага («Про меня не забудь, Клещ, — говорю. — Все-таки я их сюда привел…») в книжных изданиях отсутствует такой диалог, как в журнале:

— Это ты насчет ошейника? — рассеянно спрашивает он, а сам озирается.

— Нуда! Привел-то их все-таки кто?

— Не вижу вот я — на чем. Не до леса же их вести…

— А на сваях?

— Можно, конечно, и на сваях…

— Так разрешишь? — спрашиваю я.

В рукописи:

— Это ты насчет ошейника, — рассеянно спрашивает он, а сам озирается.

— Ну да! Привел-то все-таки кто?

— Да нет, я не против, — говорит он. — Не вижу только — на чем. Не до леса же их вести…

— А на сваях, — предлагаю я.

— Можно, конечно, и на сваях… Только зачем? — Он посмотрел на меня. — А если без свай? Возьмешься?

Ну вот, так я и знал. Вечно мне не везет. Что я — виноват, что ли, что моего ведомого при штабе оставили? А одному — как? У меня и сил не хватит. Буду до вечера корячиться, да потом еще всю ночь отмывайся.

— Ты же знаешь, — сказал я Клещу. — У меня же ведомого нет.

— А один? — спрашивает он. — Шнурок у тебя с собой?

Тут меня азарт разобрал.

— А подержишь? — спрашиваю.

Он покачал головой.

— Котенок… — говорит. — Ты что, наставление забыл? Ладно, не горюй. Живы будем — случай еще представится.

Из начавшегося боя убрано: «…Ага! Влепил я ему! Прямо в тупое рыло. Бронеход пятится, оседает на корму и выбрасывает в черное небо сноп искр. Побежали, побежали!.. Кот, справа! Справа! А-а-а!.. Справа ничего не вижу, да и не смотрю. Разворачиваю туда ствол, и вдруг оттуда, из алой мути, ливень жидкого огня», осталось лишь: «…И вдруг из черно-алой мути прямо в лицо ливень жидкого огня».

Убрано слово из размышлений о землянах: «Могучие они здесь, СТЕРВЕЦЫ, могучие…»

Убрана и часть диалога после слов Корнея «Пойдем кино посмотрим, — сказал он. — Один мой знакомый отличную ленту сделал. В старинном стиле, плоскую, черно-белую…»:

— Про что? — спросил я вяло. Никаких кино мне не хотелось. Не до кино мне было. И так вокруг сплошное кино. В бредовом стиле. Цветное и выпуклое.

— Про войну тоже есть, — сказал он. — Правда, действие там происходит в средние века.

Убрано предложение Корнея и оценка его Гагом перед посещением музея.

— Пойдем-ка, — говорит — Я тебе кое-что покажу. А потом, может быть, и на Луну смотаемся.

Опять эта Луна! Она мне скоро плешь переест, наверное, эта Луна.

Размышляя о проверке Драмбы (повалить обелиск), Гаг думает: «Тут бы всякого замутило, если он, конечно, человек, а не мешок с навозом. Да только мало ли от чего солдата мутит? Кишки с дороги соскребать — тоже мутило… Нет, Кот, кишки — это другое дело. Здесь — символ! Честь».

Убрано одно слово, которое подчеркивает обращение Гага к самому себе, в раздумьях Гага о Корнее: «…осторожно, Кот, другом он тебе быть никак не может, не с чего ему быть ТВОИМ другом, а раз он не друг — значит, враг…»

Размышляя о родственниках Корнея, в книжных изданиях Гаг думает: «Такие вот дела. Насели на человека. Ладно, не мое это дело». В журнале: «Такие вот пироги! Насели на человека. И жена эта, и сын — оба хороши. И чего насели? Непонятно же, чего им от него надо. Ладно, не мое это дело».

Убраны слова, подчеркивающие разговорный стиль мыслей Гага (после случайного удара в лицо): «Я потрогал осторожно свою переносицу — есть у меня там ТЕПЕРЬ переносица или уже ВОВСЕ нету…»

Еще Гаг думает (выделенное убрано): «И разобрало меня любопытство, СИЛ НЕТ. <…> Но я был совершенно спокоен. НИКАКОГО МАНДРАЖА, НИЧЕГО».

И при описании врача уже на Гиганде вместо «заляпанных стекляшек своего пенсне» — просто «заляпанное пенсне».

Кроме сокращений, изменяющих образ Гага, в книжных изданиях отсутствуют многие факты, может, и мелкие, но создающие картину объемности повествования. К примеру, убраны подробности алайской астрономии (убранное выделено): «Говорилось только, что Айгон, ПИРРА… НУ И ДРУГИЕ… КАКГА, НАПРИМЕР… ТАКИЕ ЖЕ ПЛАНЕТЫ, КАК НАША». И далее, уже рассказывает Корней о Солнечной системе: «На одной из этих планет ИМЕЕТСЯ АТМОСФЕРА. МНОГО МИЛЛИАРДОВ ЛЕТ НАЗАД НА НЕЙ ВОЗНИКЛА ЖИЗНЬ. БОЛЕЕ ТОГО, НА НЕЙ существует цивилизация разумных существ…»

Убрана часть рассказа Корнея, когда он показывает Гагу музей с чучелами животных разных планет: «Сколько миров я повидал, и каждый мир новый, и в каждом новом мире полно диковинных тайн, и всей человеческой истории не хватит, наверное, чтобы эти тайны разгадать до конца». Убрано замечание Корнея, когда он рассказывает о загадке появления бранча двухордовых на Нистагме: «Пятьдесят лет с тех пор прошло — никто эту задачу так и не решил…»

Сокращен и разговор Гага с Драмбой о самодвижущихся дорогах. Первоначально он звучал так:

— А почему она сейчас не движется? — спросил Гаг. — Ты не можешь ее включить?

— Нет. Дороги управлялись из нескольких центров. Самый близкий довольно далеко отсюда. Но, наверное, этих центров больше нет. Стали не нужны.

И об исчезновении радиоимпульсов во всем диапазоне Драмба говорит: «Изменились средства связи, Гаг. Как и средства транспорта, наверное».

Убран из книжных изданий и диалог Гага с Драмбой после вопроса Гага, скучно ли было Драмбе стоять почти восемьдесят лет в нише у Корнея:

— Я не знаю, что такое «скучно», господин.

— Ну а что ты делал?

— Стоял, ждал приказаний, господин.

— Приказаний… Ну ты рад сейчас, что тебя выпустили?

После догадки Гага, что увиденный им «аристократ» — не начальник Корнея, а его сын, Гаг думает: «…они же даже похожи!»

Убрана подробность о Гаге, когда Драмба строил позицию: «Он взялся за край траншеи и одним движением перебросил тело на траву, потом поднялся, отряхнул колени и еще раз осмотрел позицию — ТЕПЕРЬ УЖЕ СВЕРХУ». Позиция, как обозначалось в рукописи и журнальном варианте, была не для просто мортиры, а для ТЯЖЕЛОЙ мортиры.

Убрана была подробность о гибели императора, осталось просто: «…императору тоже не повезло». Как сообщает Гагу Корней в рукописи: «Расстрелян в собственной спальне», в журнальном варианте: «Расстрелян в собственном дворце». В бумагах, которые Корней дал Гагу, сообщалось (выделенное — убрано): «Там еще много чего было. НО ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ, КОНЕЧНО, О ВЛАСТЬ ИМУЩИХ. Было там и о герцоге, и об Одноглазом Лисе, и о господине фельдмаршале».

Убрано и возвращение Гага к рассуждениям о цели Корнея: «Вот тут-то все и начинается. Корней тоже у нас сидел, наверное, не один год. Уцелел. А мог бы и не уцелеть. Что ж, хорошо бы это было, а? Корней ведь… Я уж не говорю о том, что гнили бы мои кости сейчас в джунглях…»

Убрано после первого книжного издания (в сборнике «Незримый мост») замечание Гага после «А как его убедить, что я уже и так безопасен, когда я и сам не знаю этого?»: «Да и не узнаю, пока там не окажусь…»

Убрано из встречи Гага с Корнеем и Голубым Драконом утром перед «призраком» (убранное выделено): «В рассветных сумерках лица их были очень спокойны, И НИЧЕГО НА НИХ НЕ БЫЛО, КРОМЕ ВНИМАНИЯ И ОЖИДАНИЯ, ЧТО Я ЕЩЕ СКАЖУ».