Искажение[СИ, роман в двух книгах]

Чехонин замолчал и расстроено уставился на совсем уже почти погасший костерок. Сдача, даже и более сильному противнику, никакого повода для оптимизма не давала. А раскрытие главного, пожалуй, своего секрета вводило в некое уныние. Впрочем, Часовщик очень хотел надеяться, что Паша не сможет никак повредить ни ему самому, ни тем "ангелам-бесам", что обещали ему возвращение… да и самому возвращению — тоже.

— Ну-ну, — подбодрил его Паша добродушным тоном. — Не маленький ведь, чего замолчал? Или думаешь, что мне хватит? Нет уж, колоться, так колись до конца, до донышка. Как с ними встречаешься, где, когда… не сиди пнем, Часовщик, несолидно для тебя так-то вот…

— Э-хе-хе, — вздохнул Чехонин и махнул рукой…

"Да уж, сколько они не пытаются доказать народу, сколько не сочиняют песен и баллад о воровской романтике, дружбе, бескорыстной любви, а нигде у них не получается даже и самим в свои рассказы поверить, — подумал Паша, слушая торопливую, чуть сбивчивую речь Часовщика, он спешил завершить признание до возвращения к огню девчонок. — Да и как может быть иначе? Человечишки-то мелкие, через совесть свою перешагнувшие… любого возьми — хоть тот, хоть этот… нутро гнилое…"

… Когда девчонки вернулись к окончательно затухшему костру от ближайших "кустиков", и Паша, и Часовщик уже слегка успокоились после нервозной, полной внутреннего напряжения схватки. При этом Часовщик испытывал еще и легкое, запоздалое раскаяние от "сдачи подельников", как это называлось на его языке, оставшемся в далеком прошлом не только самого Чехонина, но всей страны.

Едва завидев в блеклом свете костерка, снова разгорающегося от подброшенного Пашей поленца, девичьи фигурки, Часовщик вскочил со своего сиденья, привычно потянулся всем телом, разминая чуток затекшие мышцы и так же привычно ссутулился, становясь как бы пониже росточком, понезаметнее для постороннего глаза.

— Ну, спасибо за посиделки и угощение, — сказал он, адресуясь, конечно, в первую очередь Александре. — Пора и честь знать. Уже рассвет недалече, мне тут задерживаться нельзя…

— Приходи еще, — искренне пригласила Саня, чувствуя, что непременно придет Часовщик, что просто некуда ему больше деваться.

— Загляну-загляну, ты держи дровишки-то наготове, — подтвердил её догадку Чехонин, легонько взмахнул рукой Аньке и Паше, вроде бы в знак прощания, а может и просто так, и мелко-мелко посеменил во тьму.

Проводив его взглядом, Саня тихонечко сказала:

— Как-то не очень все хорошо получилось, а?

— Ну, уж как получилось, — не стал нарочито утешать девушку Паша. — Да и не всегда в жизни всё гладко, вот и наскочил твой знакомец с размаху-то на корягу в нашем лице… Только ведь ничего плохого мы ему не сделали. Просто поболтали о том, о сем…

— Да я понимаю, — чуть печально согласился Александра. — Но все-таки всегда хочется хорошего…

— И побольше, — в тон ей засмеялась Анька, ласково приобнимая подругу за плечи. — Будет у нас еще много хорошего, правда?

— Знаешь, чего сейчас хочу? — редкостным для него мечтательным тоном сказал Паша. — Не поверишь, сигару… толстенную такую гавану… чтоб только прикурил, а аромат за километр чувствовался…

— Ну, ладно, давайте перекурим на дорожку и тоже… — Анька сделала неопределенный жест рукой и как-то сладко причмокнула…

— Да, мне тоже пора, скоро смену сдавать, — сказала Александра, не очень хорошо понимая связь между произошедшим в её отсутствие между Пашей и Часовщиком и гаванской сигарой.

— А если нас при сдаче увидят — это ничего? — поинтересовалась Анька.

— Ну, если двоих, то нормально, вот была бы ты одна — тут же выговор влепили за… ну, за то, чего не было, — смутилась Саня. — А с мальчиками я ни-ни, все знают…

— Вот и красота, что так получается — подхватила Анька. — Идем все вместе смену сдавать, а потом нас Паша до дома довезет… до твоего…

И посмотрела на Александру серыми бесстыжими глазами так, что той стало жарко.

11

Встречу с Пуховым Паша назначил в небольшом кафетерии при гостинице, той самой, для приезжающих на несколько дней. Он мог бы без церемоний прямо приехать в служебную квартирку Егора Алексеевича или пригласить того к себе, ведь на самом деле они с Анькой поселились во временно пустующем жилище одного из местных оперативников комитета госбезопасности. Но неистребимая конспиративная привычка назначать встречи в людном, желательно — многолюдном месте, имеющим несколько входов и выходов, заставила Пашу выбрать именно этот кафетерий, в котором они с Анькой побывали уже несколько раз, но не успели примелькаться или стать временными завсегдатаями.

"Как-то странно, никто не преследует, ни от кого не скрываюсь, но по-прежнему, живу, как на вулкане", — подумал о себе Паша, пристраивая машину в нескольких сотнях метров от гостиницы, в тихом утреннем переулке, и это тоже стало для него обязательным ритуалом — не подъезжать прямо к месту встречи.

В кафетерии тоже было по-утреннему тихо. Заспанная, но бодренькая девушка за стойкой буфета о чем-то трепалась по карманному телефону, но тем не менее на Пашу внимание обратила и очень миленько ему поулыбалась, пока тот неторопливо прошел от входа к столику в дальнем углу.

Развалившись в казенном, но на удивление удобном полукресле, Паша привычно оценил обстановку и привычно же про себя отметил, что мог бы и не делать этого. Здесь всё было спокойно, размеренно и благодушно. Гостиничные жильцы в такой ранний час еще не начали покидать своих номеров, да и предпочитали завтракать они в основном на работе, в комбинатовских цеховых столовых, где и кормили ничуть не хуже, и до рабочего места было гораздо ближе. Этот кафетерий, как и ресторан при гостинице был скорее данью традиции, чем необходимостью. Ну, и, конечно, пристанищем для только что въехавших и уезжающих, кому делать на производстве было пока или уже нечего.

— Привет, я Лера, как ты рано к нам, — появилась у столика Паши девушка-буфетчица в модненьком, слегка помятом френчике, видно, прикорнула ночью прямо в нем на какой-нибудь кушетке в подсобке. — Чего ж не спится? Хочется кушать?

— Привет, а я Паша, — он не любил лишний раз представляться и афишировать себя, но здесь, в этом обществе, не назвать свое имя при встрече означало привлечь к себе ненужное внимание. — Кушать не хочется, а вот коньяку я бы выпил с удовольствием…

— С утра пораньше? — удивилась девушка с провинциальной непосредственностью.

— Именно с утра лучше всего и пить коньяк, — убежденно сказал Паша, не нахально, но пристально глядя в глаза девушке. — Налей двести граммов, хорошо? Большой стакан, надеюсь, здесь найдется?

— Да у нас всё найдется, — несколько озадаченно ответила Лера. — А закусить чем?

— А закусить лучше всего этим прекрасным весенним утром, — улыбнулся Паша.

— Ну, может быть, хотя бы лимончик?

— Не люблю кислого… — он чуть поморщился, ощутив во рту набежавшую слюну. — Просто коньяк…

"Надо было бы заказать закусок, — подумал Паша, глядя вслед девушке, сперва дождавшейся сигнала от его "элки" на свой планшет, и лишь после этого ушедшей к буфету за коньяком. — Но все равно она запомнит раннего посетителя, пусть уж лучше в девичьей головке отложится ранний утренний алкоголик, чем непонятный для здешних мест кутила…"

Вот так он и встретил Пухова — внешне расслабившийся, развалившийся в полукресле, с сигаретой в одной руке и огромным коктейльным стаканом, наполненным коньяком, в другой.

Пухов появился, как обещал, минут через пятнадцать после Паши, одетый в длинный, по щиколотки, просторный плащ, темную широкополую шляпу, разве что, черных очков не хватало для образцово-показательного шпиона из старинных фильмов. Немного смазывал получившуюся картину только небольшой электронный планшет, зажатый Пуховым в левой руке. Такие планшетки здесь служили заменителем папки для бумаг, видимо, разбуженный ранним утром Егор Алексеевич не стал терять даром время и занялся по дороге в кафетерий текущими делами.