Этот бессмертный (сборник)

Он вошел в меньшую по размерам столовую, где были заняты только два столика. Нет, три. Один стоял в углу у дальнего конца затемненного бара, частично скрытый древним рыцарским доспехом. Официант вел Рендера туда.

Он остановился перед столиком, и Рендер уставился на темные очки, которые тут же откинулись вверх. Д-р Шалотт оказалась женщиной чуть старше тридцати лет. Низкая рыжеватая челка не вполне скрывала серебряное пятно на лбу, похожее на кастовую метку. Рендер затянулся дымом, и голова женщины слегка дернулась, когда вспыхнул кончик его сигареты. Она, казалось, смотрела прямо в его глаза. Рендер почувствовал себя неловко, хотя знал, что она могла видеть лишь то, что крошечный фотоэлемент передал в соответствующий участок коры мозга по имплантированной, тонкой как волос проволочке, — горящую сигарету.

— Д-р Шалотт, это д-р Рендер, — сказал официант.

— Добрый вечер, — сказал Рендер:

— Добрый вечер, — ответила она. — Меня зовут Эйлцн, и я ужасно хотела встретиться с вами. Вы не пообедаете со мной?

Ему показалось, что голос ее слегка дрогнул.

— С удовольствием, — сказал он, и официант выдвинул ему стул.

Рендер сел и заметил, что женщина уже что-то пьет. Он напомнил официанту о своем втором манхэттене.

— Вы уже приняли заказ? — спросил он официанта.

— Нет.

— Дайте два меню… — начал он, но прикусил язык.

— Только одно, — улыбнулась женщина.

— Не надо, — поправился он и процитировал меню.

Они сделали заказ. Она спросила:

— Вы всегда так?

— То есть?

— Держите все меню в голове?

— Только некоторые, — сказал он, — для тяжелых случаев. Так о чем вы хотите поговорить со мной?

— Вы — врач-нейросоучастник, — сказала она. — Творец.

— А вы?

— Я изучаю психиатрию в Государственном Госпитале. Мне остался год.

— Значит, вы знали Сэма Рискомба.

— Да, он помог мне получить назначение. Он был моим советником.

— А мне — близким другом. Мы вместе учились в Мининдженте.

Она кивнула.

— Я часто слышала от него о вас. Это одна из причин, почему я хотела с вами встретиться. Он подбодрял меня идти дальше в науку, несмотря на мой недостаток.

Рендер внимательно оглядел ее. Она была в темно-зеленом вельветовом платье. На корсаже с левой стороны была приколота брошь, вероятно, золотая, с красным камнем — возможно, рубином, контур оправы которого был помят. А может быть, это были два профиля, смотрящие друг на друга через камень? В этом было что-то смутно знакомое, но он не мог сейчас вспомнить что. Камень ярко блестел в искусственном освещении.

Рендер взял у официанта свой бокал.

— Я хочу стать врачом-нейросоучастником, — сказала она.

Если бы она обладала зрением, Рендер подумал бы, что она в упор смотрит на него в надежде получить ответ по выражению его лица. Он не сразу понял, что она хочет этим сказать.

— Приветствую ваш выбор и уважаю ваши стремления, — сказал он, пытаясь выразить в голосе улыбку. — Дело это нелегкое, и не все желающие становятся учеными.

— Я знаю. Я слепа от рождения, и мне всегда нелегко было добиваться своего.

— С рождения? — повторил он. — Я думал, что вы недавно потеряли зрение. Значит, вы на последнем курсе и прошли все обучение вслепую… Просто поразительно.

— Спасибо, но это не совсем так. Я слышала о первых нейросоучастниках — Бартельметре и других, — когда была еще ребенком, и тогда же я решила, что хочу стать им, И с тех пор моя жизнь управлялась этим желанием.

— Как же вы работали в лабораториях? — допытывался он. — Не видя образцов, не глядя в микроскоп… А читать все это?

— Я нанимала людей читать мне мои записи. Я все записывала на ленту. Все понимали, что я хочу идти в психиатрию, и специально договаривались в лабораториях. Лабораторные ассистенты вскрывали трупы и все мне Описывали. Я все знаю наощупь… И память у меня вроде как у вас на меню. — Она улыбнулась. — Качество феномена психоучастия может определить только сам врач в тот момент вне времени и пространства, когда он стоит среди мира, созданного из ткани снов другого человека, узнает неэвклидову архитектуру заблуждения, а затем берет пациента за руку и свертывает ландшафт… Если он может отвести пациента обратно в обычный мир, значит, его суждения здравы, его действия имеют ценность.

— Это все из книги «Почему нет психометриста в этой службе». Автор — Чарльз Рендер, известный специалист по проблеме, — отметил Рендер…

— Ваш обед на подходе, — сказал он, поднимая свой стакан, в то время как перед ним ставили зажаренное мясо.

— Это одна из причин, по которой я хотела встретиться с вами, — продолжала она, тоже подняв стакан, когда к ней подвинули блюдо. — Я хочу, чтобы вы помогли мне стать Творцом. — Ее туманные глаза, пустые, как у статуи, вновь обратились к нему.

— У вас совершенно уникальное положение, — начал он. — Еще никогда не бывало нейросоучастника, слепого от рождения, — по очевидным причинам. Мне надо бы рассмотреть все аспекты ситуации, прежде чем советовать вам что-либо. Но давайте сначала поедим. Я проголодался.

— Хорошо. Но моя слепота не означает, что я ничего не увижу.

Он не спросил ее, что она имеет в виду, потому что перед ним стояла первоклассная грудинка, а рядом бутылка шамбертена. Когда она подняла из-под стола свою левую руку, он заметил, что она не носит обручального кольца.

— Интересно, идет ли еще снег? — произнес он, когда они пили кофе. — Он так и валил, когда я заезжал в купол.

— Надеюсь, что идет, — сказала она, — хотя он рассеивает свет, и я совершенно ничего не вижу. Но мне приятно чувствовать, что он падает вокруг и бьет в лицо.

— Как же вы ходите?

— Моя собака Зигмунд — сегодня я дала ей выходной, — она улыбнулась, — может вести меня куда угодно. Это мутированная овчарка.

— Ого! — Рендер заинтересовался. — Он говорит?

Она кивнула.

— Эта операция прошла у него не так успешно, как у других. В его словаре приблизительно 400 слов, но мне кажется, ему больно говорить. Он вполне разумен. Вы как-нибудь с ним встретитесь.

Рендер задумался. Он разговаривал с такими животными на недавней медицинской конференции и был поражен сочетанием их способности рассуждать с преданностью хозяевам. Целенаправленно перемешанные хромосомы с последующей тонкой эмбриохирургией давали собаке мозг более совершенный, чем у шимпанзе. Затем требовалось еще несколько операций для производства вокальных способностей. Большая часть таких экспериментов кончалась неудачей, и примерно дюжина годовалых щенков, у которых всё прошло успешно, были оценены в сто тысяч долларов каждый. Тут он сообразил, что камень в броши мисс Шалотт — подлинный рубин. И он начал подозревать, что ее поступление в медицинскую школу базировалось не только на академических знаниях, но и на солидном доходе выбранного ею колледжа. Но может, это и не так, упрекнул он себя.

— Да, — сказал он, — вы могли бы сделать диссертацию на этих собаках и их неврозах. Этот ваш Зигмунд когда-нибудь упоминал о своем отце?

— Он никогда не видел своего отца, — спокойно ответила она. — Он вырос вдали от других собак. Его поведение вряд ли можно назвать типичным. Не думаю, что вы когда-нибудь изучали функциональную психологию собаки-мутанта.

— Вы правы, — согласился он. — Еще кофе?

— Нет, спасибо.

Решив, что пора продолжить беседу, он сказал:

— Итак, вы хотите стать Творцом…

— Да.

— Терпеть не могу разрушать чьи-то высокие стремления. Ненавижу. Если же они вовсе не имеют реальной основы, тогда я безжалостен. Вот и сейчас — честно, откровенно и со всей искренностью — я не вижу, как это можно устроить. Быть может, вы и хороший психиатр, но, по моему мнению, для вас физически и умственно невозможно стать нейросоучастником. По моим понятиям…

— Подождите, — сказала она, — давайте не здесь. Я устала от этого душного помещения. Увезите меня куда-нибудь, где можно поговорить. Я думаю, что смогла бы убедить вас.