Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.12

Положение мое ухудшалось. Еще недавно мне казалось, что нельзя попасть в худшее положение, нежели то, в котором я нахожусь. Но теперь стало хуже. И в первую очередь потому, что мне не найти пути обратно, к космическому кораблю, ибо мой тюремщик нес цилиндр над безжизненным высокогорным плато, с каждым шагом отдаляясь от котловины. Я включил вживленный в меня компас-спидометр, и прибор автоматически вычислил маршрут, по которому мы двигались. Я сделал это механически, я не верил, что информация мне когда-нибудь пригодится.

Вокруг посветлело. Темные твердые образования, прикрывавшие от меня небо, исчезли. Прекратилась и тряска. Мы ждали чего-то. Удивительны размеры этих существ – очевидно, жизнь в разреженной атмосфере, почти в безвоздушном пространстве позволяет им достигать столь фантастических размеров. Ах, если бы мне когда-нибудь вернуться домой – какой бы сенсацией оказалось мое сообщение о жестокой разумной расе, обитающей на границе космоса!

Непонятный грохот достиг моих ушей сквозь слой воздуха. Дно цилиндра задрожало. Тюремщик подхватил цилиндр, и мы поднялись в какое-то помещение или экипаж. Тряска, еще более ужасная, чем раньше, возобновилась.

– Что везешь? – спросил знакомый с маслозавода. – Неужели столько наловил? Дай посмотреть.

Грубин сел на свободное сиденье, поставил ведро на колени, чтобы меньше тряслось.

– Загляни.

Автобус быстро мчался по шоссе, убегали назад сосны, но Грубину казалось, что движется он недостаточно быстро. Осьминог мог подохнуть.

– Не разберу, – признался знакомый. – Что у тебя, Саша? Головастиков, что ли, наловил?

– Нет. Осьминог.

– Чего?

– Осьминога поймал.

– Ага, – сказал знакомый. – Редкое животное.

И больше интереса к осьминогу не проявлял, чем Грубина немного обидел.

– Ты раньше-то осьминогов видел? – спросил Грубин.

Автобус резко затормозил на остановке. Вода плеснула из ведра, осьминог замельтешил в ведре, словно возражал.

– На картинках. А ловить не приходилось.

– И не придется, – резко ответил Грубин.

– Почему не придется? – сказал знакомый, разворачивая газету. – Сегодня ты поймал, завтра мне повезет. Хотя я рыбалкой не очень интересуюсь.

«С ума сойти, – подумал Грубин. – Я поймал осьминога, а он не удивляется. Как будто осьминогов у нас пруд пруди».

– Детям везешь? – обернулся сосед с переднего сиденья. – Детям интересно. Я недавно своим скворца принес. Крыло ему подвязали, и живет. Забавная птичка.

– Скворца, – произнес Грубин с презрением. – А я осьминога поймал.

– Где? – спросил сосед спереди.

– В озере нашем, в Копенгагене.

– Не слыхал, чтобы там осьминоги водились.

– Никто не слыхал, – сказал Грубин.

– А я видел осьминога, – сообщил юноша, стоявший сбоку. – Даже ел. В рыбном магазине были. Мороженые. Кальмары.

– Из них консервы делают, – согласился сосед спереди.

«С ума сойти, серость какая! – возмущался мысленно Грубин. – Если бы я вез тигренка, сказал бы, что поймал в лесу, неужели они тоже бы не удивились?»

Осьминог свивал и развивал щупальца. Тряска ему не нравилась.

– А я бы никогда детям осьминога не привезла, – сказала бабка с мешком. Она сидела сзади и прислушивалась к разговору. – Страсть-то какая! Может, он ядовитый.

– Нет, – ответил Грубин. – Только электричеством бьет.

– Кто ядовитый? – спросили с дальнего конца автобуса.

– Да змею ядовитую один тип везет, – откликнулись спереди.

– Не змею, а осьминога, – громко поправил Грубин. – Редчайшее животное.

– Да он всех перекусает! Водитель, остановите машину! – крикнули сзади.

– Он у меня в ведре, – успокоил Грубин. – Не опасайтесь.

– Гадюку везут, – пронесся слух по автобусу.

Люди отступали от Грубина. Водитель обернулся, притормозил.

– Какое хулиганство в автобусе? – спросил он.

– Высадите его, – сказала старушка, которая никогда бы не принесла детям осьминога. – Он тут всех перекусает.

– Гражданин, правила не нарушайте, – произнес водитель, прижимая машину к обочине. – Взрывчатые вещества и так далее перевозить запрещено.

– Это же ценное, безобидное животное, – возмутился Грубин. – Музейная редкость, никому зла не сделает. Некоторые товарищи здесь присутствуют, которые его даже ели в мороженом виде, правда же?

Но юноша, который ел мороженых кальмаров, отрекся от своих слов:

– Я не таких ел. Таких у нас не продают.

– Каждая минута промедления, – кричал Грубин, – может стоить жизни единственному в нашей области пресноводному осьминогу! Кто может взять на себя такую ответственность?

– Я возьму, – сказал водитель. – У меня пассажиры.

И Грубина высадили из автобуса на самой окраине Великого Гусляра.

Ужасно сознавать, что вокруг тебя имеют место какие-то драматические события, но не понимать, в чем же дело. Обитатели планеты шумели, тряска то кончалась, то возобновлялась, мой тюремщик издавал громкие звуки. Вернее всего, происходил жаркий спор между членами экспедиции, посланной на мое пленение: откуда я родом, какую планету представляю. А может быть, они опасались, что мы уже вторглись на их планету, или полагают меня разведчиком, подготавливающим вторжение. А у меня нет никаких средств рассказать о широко известном миролюбии моих соотечественников.

Мой тюремщик покинул грохочущую машину и понес цилиндр со мной дальше. Солнце дробилось зайчиками на поверхности атмосферы. Меня мутило. Воздух стал затхлым, и скоро, если они не найдут способа освежить его, я умру от удушья. Смерть подстерегала меня на этой планете на каждом шагу.

Солнце пекло, от каждого шага поднималось облачко пыли и тащилось за Грубиным. Вода в ведре помутнела, и от нее тянуло неприятным запахом. Грубин поставил ведро на землю и пригляделся к животному. Тот вроде бы еще шевелился. К счастью, по пути встретился колодец. Вода в нем была холодная, и Грубин доливал ее в ведро понемножку, чтобы не простудить осьминога, потому что в массе своей осьминоги – дети тропических морей.

Обливаясь потом, задыхаясь от жары, Грубин втащился во двор дома номер шестнадцать. Двор был пуст, даже доминошники, занимающие по субботам с утра места вокруг стола под сиренью, где-то скрывались от жары. Грубин, не заходя домой, поднялся на второй этаж, к старику Ложкину, известному в Гусляре натуралисту и любителю птиц.

Ложкин был дома.

– С чем пожаловал? – спросил он строго, потому что считал Грубина дилетантом и легкомысленным человеком.

– Здравствуйте, – сказал Грубин. – У вас запасного аквариума не найдется?

– Это зачем же?

– Вот, – произнес Грубин скромно, – поймал одну штуку, не знаю, представляет ли интерес.

Грубин хитрил. Ему важно было узнать, что скажет Ложкин. Может, и в самом деле существует озерная порода осьминогов.

Ложкин не спеша достал с комода футляр, вынул очки, велел поднести ведро к свету и начал изучать его содержимое. Изучал долго. Молчал. Грубин извелся от нетерпения, но не вмешивался.

Наконец Ложкин вздохнул, развел жилистыми руками, поскреб на груди тенниску, почесал лысину и сказал:

– Как минимум новый вид.

– Как?

– Новый вид осьминога, – пояснил Ложкин, не отрывая глаз от пленника. – Или генетический уродец, мутант. Ног у него десять. Вот так. Можешь оставить его здесь, у меня, на досуге почитаю Брема и дам исчерпывающую консультацию.

– Нет, пусть лучше у меня поживет. – Грубин не ошибся. Животное оказалось редким. – А вообще-то они у нас водятся?

– Бывают. В зоомагазине брал?

– Сам поймал.

– Любопытно. Оставь его здесь. Я в Москву напишу. У тебя его кот съест.

– Кот не съест, осьминог электричеством бьет. Удалова ударил.

– Корнелия даже соловей может током ударить. Это не аргумент. Но если настаиваешь, аквариум тебе дам. На время. И письмо в Москву сам напишу. Тебя там не знают, а меня многие знают. Я многим уже написал.

Если бы я вел дневник, то написал бы в нем: «Мое положение улучшается. Если бы не голод, который начал меня мучить, как только прошел первый шок, я бы сказал, что наконец-то я попал в руки к ученым, возможно, к специалистам по контактам с инопланетными цивилизациями. Может, даже в специальную комиссию по контактам. Из темного цилиндра меня перевели в квадратный прозрачный куб, наполненный свежим воздухом. По трубке воздух стекает внутрь, так что я могу не беспокоиться о дыхании».