Двери паранойи

редней части безошибочно угадывался старый знакомый – радиоприемник из домика, в котором теперь лежал труп странника, слегка проколовшегося с эпохой. К нему (я имею в виду радиоприемник) приделали прозрачный ящик с кнопочным пультом и щелью для монет. Правда, внутри ящика не было пластинок – только густо переплетенные тонкие провода. При ближайшем рассмотрении становилось ясно, что это не провода, а человеческие волосы. Среди волос попадались и прямые светлые, и вьющиеся каштановые, и локоны негроидов.

Автомат извергал из себя какофоническую смесь казацкого хора, шотландской волынки и африканских барабанов. На пульте под каждой кнопкой была небрежно наклеена бумажка с надписью. Я поводил глазом. То были необычные надписи – по большей части имена. Иногда фамилии. Иногда просто набор слов, вряд ли подходящий даже для названия песни. Возле наипоследнейшей кнопки было нацарапано: «Макс». Конечно же, я нажал на нее с детски-невинным желанием узнать, что случится.

Не случилось ничего скоропостижного. Хоры и барабаны утонули в звоне стаканов. Над одной из перегородок затрясся светлый чуб хулигана Есенина, метавшего в кого-то казенную посуду. Музыкальный ящик похрипел и покашлял, потом спросил голосом Фариа: «Хочешь вставиться?» Хочу, хочу, только выведи меня отсюда! Так как новых указаний не последовало, я решил действовать на свой страх и риск.

Я побрел обратно, уворачиваясь от летающих тарелок, и попал в левое крыло. Здесь играли в покер, деберц и очко. Словом, организовались кружки по интересам. Мне стало любопытно, где завсегдатаи берут курево и бухло. Осенило: может быть, приносят с собой? Курить хотелось почти нестерпимо. Этого канцерогенного удовольствия я был лишен… страшно подумать, сколько времени! Стрельнуть сигарету как-то не приходило в голову – все равно что в театре лезть на сцену и приставать к актерам.

Странно, но в этом месте, полном призраков, я почувствовал себя в относительной безопасности. Мимо, пошатываясь, прошел Джек Керуак. От него за метр разило водкой. Потом я наткнулся взглядом на зловещего и будто окаменевшего японца, облаченного в военный мундир. Желтолицый изображал изваяние в обществе гейши. Когда я увидел рукоять самурайского меча, до меня дошло, что это Юкио Мисима.

Мертвецы, вырвавшиеся на волю из могильника памяти, казались более реальными, чем преследователи, оставшиеся снаружи. Я ускользнул в другой временной слой, задержался на пешеходном островке посреди бешено несущегося потока сознания. Обманул природу? Ничего подобного.

Раздвинув несколько плотных портьер, поглощавших звуки, я очутился в натуральной курильне, где народ приводил себя в психическое равновесие после трудовых будней. В одном из отделений я сразу же углядел Фариа своим единственным глазом. Тот как раз передавал трубку Олдосу Хаксли, а рядом с ним полулежал бородатый мужик в белой майке. Покопавшись в памяти, я определил, что мужика зовут Джерри Гарсия. Готовила трубки – кто бы вы думали? – правильно: Верка-Беатриче.

46

Завидев