Недремлющее око. Пионер космоса. Божественная сила

Нельзя сказать, что он мог понять большую часть из того, что говорил отец, в частности, когда он разговаривал с коллегами на научные темы или когда обсуждал с друзьями политику и экономику или текущие события. После смерти матери, молодой Рекс Моррис не раз убеждался в том, что большинство из того, что говорил его отец, по-прежнему выше его понимания. Это его раздражало. Взрослые разговоры были так притягательны.

Однако молодой Рекс развил удивительную образную память на слова отца, почти фотографическую. Это проявилось в том, что позднее он мог без особых усилий воспроизводить целые предложения из рассуждений старшего Морриса, аргументы и доводы. Обсуждения, которые в детстве были выше его понимания, стали через несколько лет более понятными.

Однажды он был у себя в комнате с закрытой дверью и работал над моделью космического спутника, настолько увлеченно, что не заметил, что у отца посетитель. Наконец, он отбросил свои инструменты, вскочил на ноги и бросился к двери с намерением пойти в автокухню и заказать себе бутерброд.

Уже в дверях он остановился. Он услышал, что отец в соседней комнате о чем-то жарко спорит. Ничего так не волновало Рекса в возрасте десяти лет, как диспуты взрослых.

Он оставил дверь приоткрытой, взял схему конструкции своей модели, вытянулся на кровати и с невинным видом стал изучать ее, навострив уши.

Леонард Моррис говорил:

— Конечно, это была революция. Это была одна из самых фундаментальных социальных революций, которые видел мир.

Другой голос — Рекс узнал, что это был голос Майка Уитона, друга отца из Таоса — возражал:

— Революция — это несколько спорное слово. Авторитеты предпочитают рассматривать учреждение Техната как эволюцию, а не революцию.

Ученый презрительно фыркнул на это.

— Спорные слова, спорные слова! Ради Бога, как слово может быть спорным? Идеи могут быть спорными, но слова — это просто средство для выражения идей. Как могла появиться эта дурацкая тенденция, я не знаю. Она, кажется, зародилась в середине 20-го столетия. Совершенно неожиданно такие слова, как социалист, левый, коммунизм, пропаганда, марксизм, агитатор, революция и т. п. стали дрянными, на которые реагировали автоматически и совершенно бездумно. Невозможно было больше обсуждать такие проблемы, потому что мысленный железный занавес опускался, как только употреблялись эти слова — даже не сами понятия, а слова.

Голос Уитона, немного печальный, снова вступил в беседу.

— Пусть будет так, Леонард, установление Техната было достигнуто мирным путем и…

— Кто возражает!

— Ты же использовал термин «революция».

— Революция не обязательно должна быть насильственной.

Наступило молчание. Леонард Моррис заговорил снова:

— Революция просто означает коренные общественно-экономические изменения. Она может быть, но не обязательно, насильственной. Например, какая общественно-экономическая система господствовала в Англии, скажем, в 16-ом столетии?

— Ну, феодализм, я думаю.

— А какую общественно-экономическую систему Англия имела в 19-м столетии?

— Ну, капитализм.

— Очень хорошо, в таком случае, когда же произошла революция? Революция в смысле Французской революции или большевистской революции в России? Или даже Американской революции 1776 года?

— Ну, я не знаю.

— Ее не было! — произнес торжествующее старший Моррис. — Революция происходит всегда на протяжении периода времени, шаг за шагом, и таким было установление Техната здесь, в Северной Америке. Ее можно было предсказать за полстолетия, если серьезно вникнуть в эту проблему.

— Задним умом судить всегда легче, — сухо сказал другой голос.

Молодой Рекс Моррис в соседней комнате прислушивался изо всех сил, но понял тогда не более половины. Его это раздражало, но он не двинулся со своего выгодного места. У него было чувство, что отец выигрывает спор, но тогда он не был беспристрастным слушателем.

Леонард Моррис снова углубился в предмет:

— Классический капитализм начал отмирать, когда стали уходить в прошлое занятия первого и второго рода, а занятия третьего и четвертого рода стали основными для большинства работающих.

— Поясни для непосвященных.

Ученый нетерпеливо сказал:

— Занятия первого рода — это горное дело, сельское хозяйство, лесное дело, охота, рыбная ловля. Занятия второго рода — это те, которые связаны с обработкой продуктов занятий первого рода, а занятия третьего рода связаны с обслуживанием занятий первых двух родов.

— Ну, а что же такое, о Великий Скотт, занятия четвертого рода?

— Это те, которые связаны с обслуживанием занятий третьего рода или самих себя. В действительности, это такой тип занятий, какой мы установили при Технате для касты Технологов. Занятия в различных правительственных службах, некоммерческих группах, управление высокого уровня, высшее образование и т. п.

— И ты думаешь, что появление этого рода занятий представляло собой революционное изменение?

— Конечно же. В условиях классического капитализма предприниматель был хозяином своего предприятия. Он процветал или разорялся в зависимости от своих способностей. Это была социальная система по типу «человек человеку волк», но тогда все они были такими. Были и более приятные слова для ее характеристики, такие как «частное предприятие» или «свободное предпринимательство», но это была такая же безжалостная общественная система, каким был в свое время подорожный сбор или же наша теперешняя система..

— О, Леонард.

— Да, я так думаю.

— Ну, я надеюсь, твои слова не дойдут до Функционального Ряда Безопасности.

— Это одна из причин, почему я называю наше общество еще более безжалостным. Но крайней мере, в большинстве Западных стран, включая нашу, существовала раньше свобода слова и печати. Мы могли сказать все, что заблагорассудится. Более уверенными чувствовали себя в своем доме.

— Ну, — с некоторым стеснением перебил его другой голос — давай вернемся к так называемой революции.

— Она началась, я думаю, после Второй мировой войны. Корпорации стали настолько крупными, что отдельные личности не могли больше управлять ими, как это делал Генри Форд, будучи абсолютным диктатором в своей индустрии, или же Джон Д. Рокфеллер. Ее называли управленческой революцией, а иногда новым индустриальным состоянием. В Англии один экономист назвал ее системой отбора по оценкам — меритократией. Иными словами, появилась новая группа людей, которые занимались управлением и контролем индустрии, но не владели ею. Старые магнаты, которые владели ею, невзирая на высокие налоги на наследство, доходы и корпорацию, через контрольные пакеты акций, не были более необходимым элементом в обществе и постепенно теряли силу.

Рекс Моррис, по-прежнему, весь — внимание, не понял этого, но он начал осознавать тот факт, что слова его отца не совпадают в точности с тем, что он уже изучал в школе. У него зародилось тревожное предчувствие. Леонарду Моррису не следовало бы высказываться так, даже в беседе со своим старым другом, таким, как Майк Уитон, которого Рекс в своем юношеском восприятии считал несколько напыщенным.

Ученый продолжал:

— Меритократия утверждалась по мере укрупнения корпораций. К середине 20-го столетия две сотни корпораций производили половину всех товаров и услуг из числа годового объема производства в Соединенных Штатах и имели две трети всех финансовых активов, приходящихся на производство. Пятьдесят крупнейших из них имели свыше трети этих всех активов. А три из них — «Стандард Ойл» из Нью-Джерси, «Дженерал Моторе» и «Форд» — имели более крупный доход, чем все фирмы страны вместе взятые. Годовые доходы только «Дженерал Моторе» в 8 раз превышали доходы штата Нью-Йорк и составляли немногим менее одной пятой доходов Федерального правительства.

И это было только началом. Каждый год приносил слияние этих крупных корпораций, и так до тех пор, пока, исходя из практических нужд, все производство и услуги оказались в руках горстки суперкорпораций, а они, в свою очередь в руках меритократии, если хотите ее так называть.