Осколок солнца

Тимофей неловко поправил у Димки простыню и, пробормотав несколько ободряющих слов, ушел. Необходимо было срочно оборудовать монтажный стол, который техникам выделили в общей измерительной лаборатории.

Оставшись один, Багрецов сбросил простыню, открыл окно. Сразу же пахнуло жаром, будто из печного отдушника. До этого в комнате было прохладно работала холодильная установка. Электроэнергии много, на все хватит.

Вадим снова лег на кровать, стараясь ни о чем не думать, и даже задремал.

- Привет болящему соседу! - послышался веселый голос за окном.

- Кто там? - спросил Вадим, вынимая градусник.

- Бледнолицый брат твой.

- Кучинский?

- А кто же? Собственной персоной. Лежи, лежи, старик. - Кучинский предупредил его движение, заметив, что Вадим хочет приподняться. - Приду сейчас. Потреплемся. Как там в Москве? - И, не дожидаясь ответа, исчез.

Откровенно говоря, Багрецова не радовала эта встреча. Он знал, что в комнате живет какой-то практикант, но фамилии его не называли. И вдруг - Жора Кучинский! Его-то Вадим знал хорошо. Жили в одном доме, квартиры - через площадку.

- Будь здоров, старик! - открывая дверь, воскликнул Жора, бросил чемодан на кровать и направился к Вадиму, раскрыв объятья. - Рад, старик, тебя видеть.

Багрецов увернулся.

- Не тронь меня. Грипп.

- Эк тебя не вовремя угораздило! Слыхал, слыхал о твоих подвигах. Костюмчик-то здорово пострадал? - озабоченно спросил Жора, присаживаясь.

- Как будто бы, - нехотя ответил Вадим. - В Москве отдам в чистку.

- Зачем в Москве? Ведь я только что из Ташкента. Павел Иванович просил получить кое-какое оборудование. Семь ящиков привез. Скоро опять погулять отпрошусь. Могу, старик, и костюмчик твой захватить. Да не беспокойся, мне это раз плюнуть. В химчистке знакомая девочка.

- Ей сколько лет? Пять?

Кучинский рассмеялся, показав золотой зуб.

- Шутишь, старик. Двадцать с хвостиком.

- Значит, девушка, а не девочка. И потом - какой я старик? Не люблю я... твоего жаргона.

Язвительно хмыкнув, Кучинский обиделся:

- Куда уж нам! Не то воспитание.

Багрецов смотрел на этого самодовольного розовощекого парня, который ездил по делам в длиннополом зеленом пиджаке, в брюках сиреневого цвета, в узорчатых туфлях, сплетенных из тонких ремешков, видел весь его подчеркнуто "светский лоск", который он умело скрывал от товарищей по институту (зачем гусей дразнить, "стиляг" у нас не любят), смотрел на гладкую его прическу с пышным чубом, который тщательно зализывался, едва Жора переступал порог института, и в душе Вадима поднималось еле сдерживаемое раздражение.

- Скоро опять поедешь? - спросил Вадим, силясь подавить это неприязненное чувство.

- Спрашиваешь! Через пару недель. Все отдыхают. А я что, рыжий? Тоже надо проветриться.

- Устал?

Кучинский аккуратно подтянул узенькие брюки, выставив напоказ пестрые носки.

- Нечего подкалывать, старик. Право на отдых. Не придерешься. Ты, конечно, презираешь общество, а я...

- Погоди. О каком обществе ты говоришь? - перебил его Вадим.

- Наше, институтское. Помнишь, я тебя знакомил? Ты же знаешь Мишу Вольского, Майю, Элю, Витюшу...

- Ах, вот ты о ком. Тогда продолжай.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Ничего особенного. Просто ни ты и ни Эля, даже ни Витюша для меня не пример, - равнодушно ответил Вадим и перевел разговор на другую тему: - Тебе нравится Ташкент?

- Не совсем. Но я хочу досконально узнать, как там люди живут.

- Из любознательности?

Усмешка искривила пухлые губы Кучинского.

- Тебе хорошо говорить. В Москве зацепился. А я нарочно с дипломом затянул, чтобы в дураках не остаться. Ушлют к черту на рога, ну и будь здоров!

- Не вижу разницы, где работать.

- Это для кого как, - раздраженно воскликнул Кучинский. - Тебе и, скажем, твоим друзьям вроде Бабкина все равно, где пыхтеть. Разве вы что-нибудь понимаете в жизни! А у меня другие потребности. Помню, я одну книжку прочел...

- Скажите пожалуйста! - Вадим уже начал задираться. - Кучинский интересуется книгами! Чудеса. Это какой же том в твоей жизни? Второй или третий?

- Брось, Вадимище. Поговорим как мужчина с мужчиной, - вкрадчиво сказал Кучинский, дотрагиваясь до его плеча. - Я для тебя, старик, многое могу устроить.

- Не нуждаюсь. - Багрецов нетерпеливо дернул плечом и еще плотнее придвинулся к стене.

- Напрасно. Так вот, я начал про книжку... - Кучинский высоко закинул ногу на ногу и приготовился к обстоятельному рассказу. - Ты, конечно, ее читал, увлекательный такой роман, про Гулливера. Автора не помню... - Он выжидательно помолчал, надеясь, что Вадим подскажет фамилию, но тот решил не поддерживать разговора. - Ну да ладно! Всех писателей не упомнишь. Память скверная. Номера телефонов даже забываю...

Кучинский присел к столу и, рассматривая себя в увеличительном зеркале, продолжал:

- Не помню, старик, почему, но Гулливер оказался выброшенным на берег. Проснулся и увидел, что каждый его волосок прикручен к колышку. Веселенькое дело! Он даже головы не мог приподнять... Вот так и я, старик, привязан к своей жизни в Москве. Каждый колышек... как бы это сказать, ну... - полезный родственник, знакомый, какой-нибудь приятный дом, где я часто бываю, водная станция, Дом кино, скамейка в "Эрмитаже". Ну конечно, наша квартира, свои ребята, девочки... - говорил он, как бы выцеживая слова. - Вот и посуди, старик: могу ли я уехать из Москвы? Приподниму голову - больно, да и волосы можно оборвать, то есть, я хочу сказать, все самые необходимые связи. Понял теперь, в чем дело?

- Тут и понимать нечего - быть тебе лысым. Будут развеваться на колышках волосики Кучинского.

- Думаешь, пошлют?

- Так же, как и всех. - Вадим передернул плечами. - Даже папа не поможет.

Это верно. Еще в прошлом году Жора предпринял кое-какие меры, чтоб устроиться в Институт электроники и телевидения, но безуспешно. Теперь будет еще труднее. В пустыне скоро начнут строить медный комбинат, о котором рассказывал Курбатов, раскинутся повсюду зеркальные поля, потребуются десятки инженеров-"фотоэнергетиков". Это редкая специальность. Хорошо, если удастся устроиться в Ташкенте в какой-нибудь "фотоэнергетический трест". А если нет? Придется работать сменным инженером солнечной электростанции. Удовольствие среднее. Нет, Жора, это не для тебя.

- Может, мне здоровье не позволяет? - пробормотал он неуверенно. - Пустыня не для всех.

- Святая наивность, старик!

Последнее слово Вадим сказал с подчеркнутой насмешкой. Кучинский озадаченно посмотрел на него и склонил голову набок, будто к чему-то прислушиваясь.

- А я уже медицинские связи налаживал. Был один врач на примете.

- Скажи: за каким чертом ты посвящаешь меня в свои грязные дела? рассердился Багрецов. - Удивительный цинизм.

- Я ведь не на собрании выступаю, - примирительно сказал Кучинский и поморщился. - Обыкновенный дружеский разговор. Может, я за советом пришел? Ты передовой комсомолец? Передовой. Обязан ты заниматься воспитательной работой среди рядовых комсомольцев вроде Кучинского? Обязан. Вот я непонимающий товарищ, серый. Разъясни ошибки, перевоспитай меня.

- Видно, этим делом займутся твои товарищи по институту.

- Подумаешь, пригрозил! - процедил Кучинский. - Я откровенный человек и святого из себя не строю. У меня вполне естественное желание - остаться в том городе, где живу. Могу я этого добиваться или нет?

- Но какими средствами?

- Не важно, старик. Все так делают.

- Кто все? Миша, Майя, Эля?

- Не только. Я тебе говорю - все!

- Не клевещи! - Вадим вскочил с кровати. - Я знаю всех наших ребят. Какой ты комсомолец! Карьерист грязный!

- Тоже мне чистенький! - Глаза Кучинского сердито выкатились. - Учить порядочных людей захотел, а сам... Знаю, на кого ты заглядываешься... Конечно, красивая девуля, но известно ли тебе...