Синдик

— Ничего, Макс. Ничего против и ничего — за. Единственное, что меня заботит, это люди. Синдик — это люди. Эти люди — ты. Вдарь по ним кулаком, если хочешь, и у них будет шанс вернуть тебе удар. Может, ты и разнесешь Синдик, как Самсон, но скорее он уничтожит тебя. Но ты будешь что-то делать. Это важная штука. Именно это должны усвоить люди — или они окажутся в Ривередже.

— Ты сошел с ума.

— Я уже говорил, что я был сумасшедшим, иначе бы меня здесь не было.

Этот человек пришел вечером, на заходе солнца. Он был небольшого роста и полноват, с редкими, всклокоченными волосами и таким холодными, жесткими глазами, каких Вайман никогда не встречал. Он пожал руку Вайману, и юноша почувствовал, как у него заболели пальцы, и одновременно — что у пришедшего было красивое золотое кольцо. Затем все смешалось. Он осознавал, что ему задавали вопросы, что он на них отвечал и что длилось все это очень долго, несколько часов.

Вдруг все снова сфокусировалось, и коротышка проговорил:

— А сейчас я могу представиться. Командор Гриннел, Североамериканский Военно-Морской Флот. Я занимаюсь набором добровольцев. Предварительное знакомство с вами показало, что вы не шпион и что вы можете стать желаемым гражданином для Североамериканского Правительства. Я приглашаю вас вступить в наши ряды.

— Что мне надо будет делать? — прямо спросил Вайман.

— Это зависит от ваших наклонностей. А что бы вы хотели?

Вайман проговорил: — Собственноручно убить кого-нибудь из Синдика.

Командор уставился на него своим холодным взглядом. Наконец, он сказал:

— Я думаю, это можно устроить. Пошли.

Они приехали на поезде в Кейп Год. В полночь 15 января командор и Вайман покинули свою комнату в гостинице и вышли на улицу. Командор приклеил клейкой лентой небольшой пакетик к четырем стойкам башни коротковолновой ретрансляционной станции, связывающей Кейп Год с общедоступной сетью Континентальной Прессы, а остальные пакетики прикрепил к воротам гаража полицейского участка.

В час ночи башня взлетела на воздух, а ворота полицейского участка превратились в облако горячей металлической пыли. Одновременно с этим пятьдесят человек в пуленепробиваемых жилетах и шлемах неизвестно откуда ворвались на Сентер Стрит. Половина из них забаррикадировала улицу, открыв огонь по прохожим и полицейским, подошедшим слишком близко. Остальные систематически обыскали каждое помещение между баррикадой и берегом.

С мигающим фонарем вместо пароля командор без проблем подошел к этой баррикаде, и его вместе со следовавшим по пятам Вайманом пропустили. Товар, спецгруппа, командор и Вайман оказались на борту подводной лодки в 2 часа 35 минут, и через десять минут они скрылись под водой.

После того, как командор Гриннел обменялся приветствиями с командиром субмарины, он представил тому Ваймана.

— Новичок. Обычно я бы не стал с ним связываться, но у него особая мотивация. Он может оказаться очень полезен.

Командир подводной лодки без всякого интереса оглядел Ваймана.

— Только если его не заслали специально.

— Я применил свое кольцо. Если вы хотите взять его с собой на дело, мы можем проверить его и прямо здесь привести к присяге.

Они поместили Макса в устройство, измеряющее пульс, обьем груди при вдохе и выдохе, силу мускулатуры и мозговые импульсы. Специалист по присяге, пока настраивал детектор лжи, задал Максу обычные вопросы о его близких.

После этого наступила расплата. Вайман успел заметить, что когда начались вопросы, командир подводной лодки сунул свой револьвер в кобуру.

— Имя, возраст и откуда родом?

— Макс Вайман, 22 года, территория Синдика, Баффало.

— Нравится ли тебе Синдик?

— Я его ненавижу.

— Как ты относишься к Северамериканскому Правительству?

— Оно против Синдика, и поэтому я за него.

— Хочешь работать на Правительство?

— Да.

— Будешь убивать, работая на Правительство?

— Да.

— Есть ли у тебя какие-либо оговорки, не отраженные в твоих ответах?

— Нет.

Это продолжалось около часа. Вопросы постоянно перефразировались; после каждого ответа техник в свитере незаметно кивал головой с удовлетворением. Наконец, все кончилось, и его освободили из этого устройства.

Командир лодки казался немного смущенным, когда он достал маленькую книжицу и прочел:

— Заявляете ли Вы, Макс Вайман, что вы искренне отказываетесь от всех обязательств, ранее взятых Вами на себя, и клянетесь в верности Североамериканскому Правительству?

— Клянусь! — горячо проговорил молодой человек.

В далеком уголке его мозга, впервые за многие месяцы, перестал звенеть колокольчик, качаться маятник и мигать огоньки.

Чарлз Орсино снова знал, кто он и какая задача перед ним стоит.

Глава 7

Началось это, когда девушка провела его через двери комнаты для заседаний. Обычно появляются дурные предчувствия: обычно теряют дар речи. Но огромные сводчатые двери наводят ужас, распахиваясь перед вами, и еще больше ужасают, за вами закрываясь.

— Где мы? — наконец спросил он. — Кто вы?

Она ответила: — В лаборатории психологии.

На него это возымело такой же эффект, как если бы образованному молодому человеку в 1950 году сказали «отдел алхимии» или «лаборатория астрологии».

Он равнодушно повторил:

— «Лаборатория психологии». Ладно, не хотите говорить, не надо. Я и так иду добровольно.

Это должно было напомнить ей, что он был чем-то вроде героя и с ним следует обращаться с определенной долей уважения, оставив при себе ее ядовитые шуточки.

— Именно так, — сказала она, возясь с замком еще одних сводчатых дверей. — Я — психолог. Кроме всего прочего, зовут меня Ли Фалькаро, раз уж вы спросили.

— Родственница старого маф… Эдварда Фалькаро?

— Прямая, по линии Симона. Он мой дядя по отцу. Отец — на юге, в Майами, он занимается в основном бегами и игорным бизнесом.

Вторая огромная дверь вела в комнату, вся атмосфера которой свидетельствовала о зауми.

— Садитесь, — предложила она, указав на очень необычное кресло. Он сел и обнаружил, что это кресло оказалось самой удобной мебелью, на которой он когда-либо сидел. Оно настолько удобно охватывало все тело, что оно нигде не давило и не покалывало. Девушка тем временем посмотрела на табло, размещенное на спинке кресла и что-то пробормотала о его настройке.

Он запротестовал.

— Не говорите глупостей, — решительно возразила она.

Сама она села на обычный стул. Чарлз обернулся в своем кресле и обнаружил, что его кресло поворачивается вместе с ним. По-прежнему никакого давления, никаких неудобств.

— Вы удивились, — начала она, — услышав слово «психология». У нее трудная история, и люди воспринимают ее как какую-то грязную работу. Верно, что сегодня не особенно-то стремятся изучать человеческий мозг. Люди живут без забот. Все, что они хотят, они получают без видимых усилий. Говоря языком вашего дяди Фрэнка Тэйлора, Синдик — это организация соответствующей структуры с высокой нравственностью и народной поддержкой. На моем же языке Синдик — это имидж отца, хорошо выполняющего роль отцовства. Если дела идут хорошо, люди не копаются в себе, не занимаются интравертизмом. Конечно, трудно назвать причину, почему в моей семье попытались сохранить традиции экспериментальной психологии. Очень, очень давно старый Амадео Фалькаро консультировал профессора Оскара Штернвайса с факультета психологии Колумбийского университета — он не был похож на того импровизатора, каким его пытаются представить в учебниках истории. Случилось так, что одна из его дочерей вышла замуж за сына Штернвайса и унаследовала записи, библиотеку и аппаратуру профессора. У нее стало какой-то привычкой поддерживать их в порядке. Когда каждая психологическая школа пыталась доказать, что она одна права, а остальные не правы, и что психология кончилась как наука, это не затронуло семейную традицию, и она оставалась в стороне от этой перебранки.