Журнал «Если», 2005 № 03

Так, измотавшись за день и наслаждаясь ночами, я пропустил момент отлета принца и принцесс. По правде говоря, я не слишком опечалился. Вздохнул пару раз, мысленно пожелал им удачи и занялся системой ирригации, дренажом — на случай проливных дождей, укреплением куполов, если на них вдруг обрушится снег…

Не знаю, сколько времени прошло. Мне показалось, что пролетели годы. Но это никак не отразилось ни на Королеве, ни на нашем образе жизни. Нынешний день походил на предыдущий… Ободряющее купание с первыми лучами солнца — вся Империя купалась, охраняемая поставленным под ружье войском, после чего в воду входила и сама армия, легион за легионом, совершая общепринятый ритуал. Государственные дела, осмотр мастерских, яслей, планы, статистика, карты, снова осмотр и так до бесконечности. Королева принимает Вестоносца: «Ах, опять мы взяли чей-то муравейник!». Обед, дрема, краткое совещание с повелительницей — делать или нет деревянные шлемы, потому что железа не хватает. Снова прогулки по Дворцу — посижу у Маток, по-отцовски обниму какого-нибудь военачальника, который уезжает укреплять пограничный гарнизон… вечер, купание, солнце садится, а мы с моей спутницей тонем в океане блаженства и любви, которая не нуждается в словах.

Война на северо-западе длилась уже четвертые сутки, и новости с фронтов мне категорически не нравились. Возможно, Королева располагала большей информацией, но почему-то не сочла нужным объяснить мне происходящее… или не знала, как это сделать? Она была настолько расстроена неудачей наших войск, что не реагировала на мою грубость и несдержанность.

Считая узелки на веревочках, доставляемых Вестоносцами, я имел представление о количестве наших потерь и о числе захваченных в плен противников, которые тут же вливались в Семью. Счет раненым и убитым мы не вели. Из последних сводок я узнал, что мои воины захватили Царицу противника и готовы осуществить казнь. Вражеского Царя убили еще во время штурма Цитадели. Далее ко мне поступил тревожный сигнал — у противника были замечены «части арбалета». Речь явно шла о луках.

Я рассердился, что мне не прислали образец, и уже буквально через полчаса его доставили с другим курьером.

Надо признать, я рассматривал трофей со смешанным чувством. Это был рефлективный лук. Но самым потрясающим было то, что лук этот — блестящее развитие моих собственных проектов, которые на бумаге (ее мы производили сами) выглядели хорошо, а на практике так и не реализовались.

На луке каленым железом был выжжен знак — корона, сильно напоминающая нашу.

Так вот почему на поле боя царит неразбериха! У противника почти такие же знаки отличия, и это сбивало с толку нашу армию.

Я молился, чтобы вражеская Царица умерла по дороге.

Не повезло.

Ее доставили живой.

Она предстала перед нами, и я заметил, что моя Королева слегка побледнела. У меня самого на лбу выступила испарина, и, кажется, я побелел как полотно.

Наша пленница была похожа на нас, как никто другой из наших чад. У нее было лицо Королевы, мои голубые глаза, цвет волос, ниспадающих ниже пояса, их структура были тоже мои.

Мы молча смотрели друг на друга.

А потом случилось самое ужасное.

Она начала говорить!

Сначала Царица обратилась к Королеве:

— Мама…

Не радостно, а обреченно, с ужасом. Потом ко мне:

— Папа… — В ее голосе звучали мольба и надежда…

Королева подняла руку — это был сигнал гвардейцу, который должен исполнить вынесенный самой судьбой приговор, но я крикнул:

— Стой!

И позволил себе сделать то, на что никогда не решался в присутствии посторонних. Схватил Королеву чуть выше локтя и потащил в самый дальний угол зала.

Я знал: если она вздумает сопротивляться, то сделает это легко, ибо сильней меня, несмотря на видимую хрупкость. Но она позволила себя отвести, хотя в изгибе ее губ читалась брезгливость.

Я вполголоса пытался ее убедить, умолял и даже заявил, что у нее нет сердца, и снова говорил, говорил, говорил… Надеялся, что она все же пощадит нашу дочь. «Сделаем ее нашей союзницей, — бормотал я. — Объединившись, мы расширим Империю до небывалых пределов… Да, на худой конец, лучше просто отослать ее в какое-нибудь захолустье, но все же даровать ей жизнь… Какую я несу чепуху! Дорогая, ведь это мы подарили ей жизнь, так давай не будем ее отнимать, мы меньше всего имеем на это право…»

Она высвободила руку так резко, что я едва не упал. Подошла к пленнице и встала перед ней, глядя ей прямо в глаза. Но сигнала палачу не подавала. И на мгновение мне показалось, что удалось ее уговорить… Мать и дочь пристально смотрели друг на друга, не моргая. Побежденная опустила голову, и сама подняла волосы, оголяя шею…

Никогда не забуду эту нежную белую кожу.

А Королева все медлила…

И тогда я понял. Она просто ждала, когда я уйду.

С глухим стоном я выбежал из зала.

Весь день я не показывался во Дворце. Плакал, меня рвало, потом я опять принимался плакать. Бил кулаками в деревянные стены Дома. Проклинал себя и кричал. Все шарахались от меня. Успокоился я лишь к ночи.

От кого я прятался? От нее? От себя?

Королева была уже в постели. Камин не растоплен. Лишь слабые блики головешек мерцали на стенах, полу и потолке.

Я лег рядом с ней, но не смог ее обнять. Однако мои пальцы сами нашли ее ладонь, и она яростно впилась в мою руку, мы сплели пальцы, сжимая их до дрожи. Так мы и лежали, не заснув до самой зари.

С тех пор любовью мы занимались редко и… лишь в силу физиологической потребности. Мы уже не просыпались в объятиях друг друга.

Моя жизнь проходила, как в тумане. Занятия на плацу. Осмотр новой партии оружия. В яслях, амбарах и социальных мастерских все в порядке — как всегда. Чистота и безупречность во Дворце. Места для отправления естественных нужд проветрены, не пахнет — все, как положено. Население почти пятнадцать миллионов. Большая часть дорог вымощена, глубокие зимние галереи хорошо укреплены, туннели проходят под толстыми корнями, изолированы от воды, и сооруженные в них склады пополняются вяленым мясом и сухофруктами. В Империи четырнадцать тысяч водяных колес и пятьсот ветряных мельниц. Уже ощущается нехватка кожаных доспехов и тканей для пошива одежды. В южных провинциях успешно разводят улиток, на востоке методично собирают гигантскую леску и фасуют ореховую муку…

Днем я почти не виделся с Королевой. Что-то оборвалось между нами. Или я просто не мог понять… простить…

Меня сводила с ума мысль, что, вероятно, единственная из наших Дочерей, которой удалось стать Царицей, умерла безымянной. Имя в Империи было только у меня. Даже у Королевы его не было. Как и у всех пятнадцати миллионов наших подданных.

Мое мягкое сердце явно не принадлежало этому миру.

Беда грянула внезапно — с севера. Вторжение напоминало шквал. Уже на второй день стало очевидным: оно тщательно планировалось. И не было ничего удивительного в том, что мы его проморгали. Оно пришло не по суше.

Противник налетел с неба.

Это были прекрасные создания. Неотразимые. Сексапильные. Амазонки с полосатой желто-смуглой кожей. За спиной у них жужжали крылья. О, да, они были гораздо более опытными летчиками, чем наши принцы и принцессы. К тому же хорошо вооружены. Я разглядел их оружие. Пружинный самострел, например, смахивал на автомат, который к тому же стрелял точнее, дальше и с большей частотой, чем арбалет. А наконечники стрел несли на себе яд. Не привыкшая отражать воздушные атаки, наша армия гибла, гибла, гибла…

Свирепые амазонки истребляли все, что двигалось. Они нападали роем, и облако их дротиков отбрасывало тень. После атаки оставалось поле трупов. Налетчицы стремительно опустошали крепости и Дома, буквально косили наших воинов. К тому же манера преследовать врага, когда он уже оставил невыгодные для него позиции, дорого нам обошлась. Я не успел предупредить гарнизоны, чтобы они не высовывали носа из крепостей и расстреливали крылатых разбойниц прямо из укрытий, и вот — вражеский рой атаковал Дворец.