Искатель. 1964. Выпуск №6

После еды нас едва не сморил сон. Но мы не хотели терять ни минуты. На дорогу Эккай дал нам хлеба и мяса. За руль сел Гриша. Я спал под грохот мотора. Потом настала моя очередь сидеть за рулем.

Иногда я сверял направление по компасу, мне нужно ехать на северо-северо-восток. Кругом лед: на шарфе, на веках, на рукавицах, на стекле и в небе. Мороз, наверное, нажал к шестидесяти. Хорошо хоть ноги не мерзнут. От мотора идет тепло, и кабину наполняло бы паром, если бы я не опускал время от времени боковое стекло.

Постепенно замечаю, что мне все трудней двигать рычагами. Веки тяжелеют, хотя я тщательно сдираю с них лед.

Бужу Гришу и с трудом переползаю на его место.

Бьюсь о стекло лбом. Солнце высоко. Вездеход остановлен. Гриша с карабином бежит по равнине. Я вываливаюсь из кабины, увидев ярко-красные пятна. На истоптанном снегу — клочья шерсти, кусок брезента, раздробленная ложа ружья и вокруг песцовые следы. Они, видно, жрали снег, пропитанный кровью. Здесь была какая-то схватка.

Прибавляю газу и гоню вездеход следом за Гришей. Он запыхался от бега, вскакивает на подножку.

— Б-быстрей!

Мы снова видим клочья меховой одежды и широкие следы с длинными, острыми когтями. Через километр поднимаем растерзанный унт.

— Это Н-николай! Он п-полз к домику…

На снегу чернеет какой-то ком. Мы подъезжаем, вспугнув целую стаю песцов. По остаткам бурой шкуры и длинному грубому волосу догадываемся, что это росомаха — хоть небольшой, но вредный и опасный хищник. Она жрет падаль, телят, оленей, живет чаще в тайге, но черт знает, кто ее загнал в тундру!

У самого домика мы видим и кровавую дорожку, протянувшуюся к двери. Николай лежит у печки. Его одежда вся в клочьях. Печку он топил, в домике сравнительно тепло. Я заталкиваю в печь весь остаток дров и зажигаю огонь: Гриша спиртом из аптечки растирает тело Николая.

Николай открыл глаза и вдруг дико закричал:

— Убейте их, быстрей убейте!

— Все в порядке, Коля. Это я, Гриша Степанин, а это Леша Кузьмин. Мы приехали за тобой.

Николай уснул. Мы переодели его, перевязали, закутали в два спальных мешка и повезли. К счастью, в домике мы нашли полканистры бензина. Заботливый же народ эти геологи! Мы благополучно доехали до дома.

В медпункте Николая перевязали еще раз. Он немного обморозил руки и ноги. Перевязали и нас. Мы тоже немного подмерзли. Из медпункта завернули на радиостанцию.

— Я уже тревогу поднимаю! — заюлил Потапов. — Вас искать.

Я и Гриша молча подошли к нему. Он прикрыл лицо рукой, как будто мы собирались его бить.

— Не бо-ойсь, — сказал Гриша и, глядя в глаза, спросил: — Что же нам всем с тобой делать?

В. СМИРНОВ

ОДНА МИНУТА

Бывают обыденные, ничем не примечательные минуты, песчинки, из которых складывается жизнь, и бывают мгновения, которые вырастают до размеров пирамид. И разве не случается так, что человек, которого мы знаем много-много лет, благодаря какому-то мгновению вдруг предстает перед вами в новом и неожиданном свете?

Однако хватит отвлеченных размышлений.

Я расскажу о трех минутах в жизни троих людей. Речь пойдет о гидростроителях. Профессия героев, разумеется, не имеет особого значения. Просто эти гидростроители — мои знакомые…

— Дементьева «занесло», — говорили ребята в общежитии.

Коля Дементьев был милым, застенчивым человеком двадцати трех лет. Со стройки он приходил поздно. Снимал очки и, растирая переносицу, глядел на ребят близорукими, несколько растерянными глазами. Он не сразу приходил в себя после сутолоки рабочего дня.

Ребята пили чай, или пиво, или еще что-нибудь — смотря по настроению и финансам. «Коля, иди умойся, — говорили они. — Скоро Маша придет».

Коля, словно подстегнутый, поворачивался и уходил, громыхая сапогами, в умывальник. Плескаясь, Коля громко пел «Аве Мария».

— Вот чокнутый, — говорили ребята.

Не каждая комната общежития могла похвастаться таким уникумом. Дементьев появился на стройке год назад, с новеньким синим дипломом. В отделе кадров посмотрели на его «корочки» и предложили инженерскую работу в отделе. Дементьев отказался. «Мне бы простым рабочим, — сказал он. — Я должен поучиться жить с людьми». В отделе кадров хмыкнули и послали его к арматурщикам. Теперь Коля бригадирствовал у верхнего бьефа. Бригада не сразу привыкла к нему — там до него был горлопан и матерщинник. Приходилось только удивляться, как это Коля с его тихим голосом и осторожными манерами удерживается среди арматурщиков. Парни в бригаде были ухватистые.

В восемь к Коле заходила Маша, бетонщица с третьего участка. Они шли в кино или на танцы. С того дня, как Дементьева с Машей увидели вместе, само собой подразумевалось, что они жених и невеста.

Коля подарил своей подруге великолепный красный кашемировый платок, который был привезен кем-то из его друзей после заграничной поездки. На платке были изображены Собор Парижской богоматери, Колизей, пирамида Хеопса, башня Карлова моста, пагода Дракона, небоскребы и прочее. Яркий платок был еще тем хорош, что теперь Коля всегда отличал Машу среди других бетонщиц даже на большом расстоянии. Маша работала наверху, на эстакаде, на высоте пятидесяти метров.

Подошла зима, и стройку стал окутывать густой туман: вода, клокочущая у плотины, не замерзала. Коля задирал голову и старался разглядеть Машу сквозь клубы подсвеченного прожекторами пара. Он следил за бункером, который, вращаясь, плыл ввысь, подхваченный крюком могучего крана. Там, на самой крыше будущего здания ГЭС, бетонщицы должны были опорожнить бункер и развезти раствор по всей эстакаде.

Кран мог дотянуться только до самого края эстакады, и остальную работу нужно было проделать вручную. Бетонщицы толкали вагонетки с раствором по рельсам и опрокидывали их где нужно в опалубку. Раствор быстро мерз, им приходилось спешить. Коля мог увидеть Машу разве что на секунду.

Но даже от этого ему становилось легче: он немного нервничал, что Маша работала на такой высоте, над водой, которая с ревом втягивалась в водосливные отверстия, крутя льдины, пену и щепки.

Так вот, ребята стали вдруг говорить, что Колю Дементьева «занесло». По ночам Коля долго не гасил свет, что-то рисовал и разговаривал сам с собой. Он стал после работы пропадать на эстакаде, бродил по шатким мосткам, уложенным на стальную проволоку, натыкался на бетонщиков, извинялся и протирал очки, которые запотевали в морозном тумане. Тем временем Маша, придя со смены, ждала его в общежитии и пропускала кино, и танцы, и даже лекции на разные интересные темы.

Так продолжалось неделю или больше.

В воскресенье Коля пришел на квартиру к начальнику строительства Квочкнну. Начальник сидел в майке и, увидев бригадира, стыдливо прикрыл татуировку — тяжелое наследие флотского прошлого.

— Вытри сапоги, — сказал начальник, глядя на паркет.

Дементьев вытер сапоги, почесал переносицу и выложил перед Квочкиным ворох листков.

— Вот, — сказал он. — Эстакада, Евгений Сазонович. Она всех задерживает, сами знаете. Ручная работа, раствор стынет. Предлагаю ликвидировать узкое место с помощью машины.

— Какой еще машины? — спросил Квочкин.

— Обыкновенной. Самосвала.

Квочкин взял листки и разложил перед собой, как пасьянс.

Идея Дементьева была предельно проста: краном поднять самосвал на эстакаду и поставить его на специальные мостки, закрепив руль. Грузовик превращался, таким образом, в самоходную тележку большой мощности. Кран опрокидывал бункер в кузов, самосвал ездил по мосткам, сбрасывая раствор, где было нужно, и заполнял опалубку. Да, это не тележку толкать… И сколько рук освобождалось!