Марсианка Подкейн

Ровным счетом ноль в квадрате.

Другое дело – аборигены Венеры. Ради «пыльцы блаженства» они готовы на все, причем она превращает их в кровожадных маньяков. Пыльца очень дорого стоит на тамошнем черном рынке… а ее хранение автоматически карается пожизненным заключением на спутниках Сатурна.

Чиновники жужжали вокруг Кларка, словно шмели.

Никакой пыльцы они, конечно, не нашли. И тут подал голос дядя Том:

– Позвольте внести предложение, инспектор.

– Что? Конечно, Сенатор.

– Мой племянничек, к сожалению, заварил густую кашу. Отведите его в сторону – я бы и сам не прочь заковать его в кандалы – а честные люди пусть себе идут дальше.

Инспектор мигнул.

– Отличная идея.

– Тогда проверьте нас с племянницей, чтобы не задерживать остальных.

– Это совсем не обязательно. – Инспектор шлепнул штампы на дядины чемоданы и закрыл мой. – Не стоит ворошить вещички юной леди. А этого молодого да раннего мы обыщем до костей, да и кости, пожалуй, просветим.

– Бог в помощь.

Потом мы с дядей прошли еще с пяток барьеров – валютный контроль, учет перемещений, бронирование мест и прочая дурь – и наконец очутились у центрифуги, где взвешивали багаж и самих пассажиров. Так я и не пошастала по магазинам.

Когда я сошла с этой карусели, выяснилось, что я на три килограмма превышаю свой лимит. Дикость совершенная – ведь за завтраком я съела меньше обычного, а воды совсем не пила: невесомость я переношу хорошо, но вода может запросто ударить в нос и тогда… пошла-поехала весьма неприятная реакция.

Я совсем уж было собралась объявить, что весовщик слишком сильно крутанул центрифугу, но тут же сообразила, что не могу поручиться за точность весов у нас дома, и промолчала.

Дядя Том молча вытащил бумажник и спросил:

– Сколько?

– Ммм… – задумался весовщик. – Давайте сперва крутанем вас, Сенатор.

Дядя Том не дотягивал до своего лимита почти два килограмма. Весовщик пожал плечами и сказал:

– Не берите в голову, Сенатор. Тут несколько пассажиров в минусе, так что я могу не замечать излишка. В случае чего, к вам обратится казначей корабля. Но я уверен, что все обойдется.

– Спасибо. Напомните, как вас зовут?

– Майло. Майлс М.Майло – Ложа Стервятников, номер семьдесят четыре. Может, вы видели нашу показательную учебную команду два года назад на съезде Легиона – я был левым центральным.

– Конечно, видел!

Тут они обменялись особым легионерским рукопожатием, о котором чужие не знают (это они так думают).

– Ну спасибо, Майлс. До встречи.

– Не за что… Том. Оставь багаж в покое, – мистер Майло нажал кнопку и позвал. – Эй, на «Трезубце»! Кого-нибудь за багажом Сенатора, живо!

Когда мы остановились у переходного модуля, чтобы поменять наши присоски на маленькие магнитные подковки, мне пришло в голову, что нам не пришлось бы ждать нигде и ничего, пожелай дядя Том воспользоваться своими привилегиями.

В любом случае, путешествовать в компании важной персоны приятно, даже если это всего лишь дядя Том, у которого ты частенько прыгала на животе, пока не подросла. На наших билетах было написано просто «первый класс», но поместили нас в апартаментах с табличкой «Каюта Арматора». На самом деле это была вовсе не каюта, а номер с тремя спальнями и гостиной. Невероятно!

Но тогда мне было недосуг озираться по сторонам. Сначала пристегнули наш багаж, потом – нас самих к стационарным креслам в стенке гостиной. Этой стенке, судя по крошечной силе тяжести, явно полагалось быть полом, но сейчас она стояла почти вертикально. Когда уже взвыли предстартовые сирены, кто-то втащил Кларка и пристегнул его к третьему креслу.

Вид у него был взъерошенный, но нахальный.

– Салют, контрабандист, – добродушно встретил его дядя Том. – Ну как, нашли что-нибудь?

– Было бы чего искать.

– Я так и думал. Надеюсь, за тебя крепко подержались.

– Не-а.

Я не очень-то поверила Кларку: мне приходилось слышать, что, если прокторы настроены не вполне дружелюбно, они могут сделать полный личный досмотр весьма неприятным, хоть и удержаться в рамках закона.

Убеждена, что Кларку пошло бы на пользу, если бы за него «крепко подержались», но ему, похоже, обыск не доставил ни малейшего неудобства.

– Кларк, – сказала я, – ты вел себя как законченный идиот. И к тому же все это была ложь, глупая и бессмысленная.

– Увянь, – сердито ответил он. – Если я везу что-нибудь незаконное, пусть поищут, им за это платят жалованье. «Хотитезаявитьочемнибудь?» – передразнил он инспектора. – Дурь какая. Кто же станет «заявлять», что волочет контрабанду.

– Все равно, – не отставала я, – если бы Па услышал тебя…

– Подкейн.

– Да, дядя Том?

– Оставь его. Скоро старт. Это очень интересно.

– Но ведь… да, дядя.

Немного упало давление, потом дернуло так, что только ремни удержали нас в креслах. Потом раздался чудовищный рев – это мы отрывались от Деймоса. Вскоре настала полная невесомость, а за ней – мягкая, но неодолимая тяга в одном направлении.

Комната начала поворачиваться… медленно, почти незаметно. Слегка закружилась голова.

Мало– помалу (всего минут двадцать) наш вес увеличивался, пока не достиг нормального… и пол встал наконец почти горизонтально. Но не совсем…

Вот что произошло. Первый рывок – это ракетные буксиры зацепили «Трезубец» и вышвырнули его на свободную орбиту.

Это не слишком трудно: притяжение чуточных-крошечных спутников типа Деймоса можно не брать в расчет, нужно только стронуть с места весьма солидную массу корабля.

А мягкую тягу – одна десятая стандартного земного – создавал маршевый двигатель самого корабля. «Трезубец» – корабль с постоянным ускорением, он не мелочится с расчетами экономичных траекторий с неделями и месяцами свободного полета. Он движется быстро и быстро набирает ускорение.

Но пассажирам для полного комфорта мало одной десятой "g", они привыкли к большему. Как только корабль лег на курс, Капитан включил вращение и наращивал его до тех пор, пока центробежная сила вкупе с ускорением не достигли в векторном сложении силы притяжения на поверхности Марса (или 37% земной нормали) для уровня кают первого класса.