Выше головы! (CИ)

Я зачерпнул суп ложкой, попробовал.

— Остыло? — не отставала заботливая Люсьена.

Ощутив, что на меня опять все пялятся, я принялся есть. Суп был едва тёплым, но хуже от этого не стал. Много зелёных листьев, яйцо и картошка с цукини — в самый раз для пятидесятилетней женщины, следящей за фигурой. Я бы выбрал что-нибудь понажористее, но кто будет спрашивать моё мнение?

— Мы голосовали за него! — сообщила из-за соседнего столика астрогеолог Джил и захихикала, наматывая на палец пепельную косичку.

— Ага! — поддержал её инженер с затейливым восточным именем, которое я вряд ли бы смог выговорить с первого раза. — Генрих таким героем выглядел! Его ж чуть не разорвали!

Я не заметил их в «Риме», но салон был большой. Они вполне могли наблюдать за мной через камеры логоса.

— Благодарю за поддержку! — улыбнулась Глава Станции. — Рэй, и ты поблагодари!

Она впервые назвала меня по имени. До этого лишь представляла: «Мой секретарь Рэй», а в общении обходилась так.

Мне стало не по себе. Нас ведь не знакомили! Разумеется, в сопровождающих документах обо мне было сказано всё необходимое и даже больше. Но без собственно знакомства эти документы превращались в инструкцию, а я — в полезный прибор.

Да, конечно, информацию о человеке можно получить запросом по альтеру. Из-за этой-то простоты, чудовищно упрощающей жизнь, этикет требовал представляться друг другу. Это и делало нас людьми. Нет, «их». Именно в этом была разница между мной — и ними. Право на близких, друзей и просто знакомых. Право отказать в общении тем, кто неприятен. У них — есть, у меня — нет. Для Главы Станции я — андроид, и какой бы милой она ни казалась, она всё равно не считала меня человеком…

— Спасибо, что голосовали за нас! — поблагодарил я новую смену тильдийцев. — Лейтенанту Нортонсону вряд ли понравилось бы в отсеке для домашних животных!

Они рассмеялись — хором. И Леди Кетаки тоже. Джил и Люсьена отвернулись, скрывая румянец.

Это были не первые девушки, на которых я так подействовал, и наверняка не последние. Сопровождая Главу Станции, я постоянно ловил заинтересованные женские взгляды. Кое-кто, заметив предупреждающий знак, разочарованно морщился, но многие продолжали смотреть. Некоторые при этом краснели. Толкали подружек. Перешёптывались. Пару раз открыто снимали альтером.

Вот она, слава! Но никакого удовольствия я не ощутил. Смазливую мордашку мне подарили сотрудники Проф-Хоффа, когда проектировали внешность — чем тут гордиться?

Когда с обедом было покончено, Глава Станции перешла из столовой в соседний зал. Там собрались администраторы Восточного сектора — её непосредственные подчинённые. Надо полагать, когда население «Тильды-1» превысит сто тысяч, а внешние комплексы выйдут на полную мощность, совмещать управление станцией и сектором станет невозможно. Пока что один человек вполне справлялся с двумя должностями.

— Зайди в мой кабинет, — велела мне Леди Кетаки, ожидая, пока администраторы разберутся с очерёдностью выступлений. — На столе увидишь два белых браслета. Это твой альтер. Наденешь его, настроишь и вернёшься сюда. Ты же найдёшь дорогу? — уточнила она с лёгким ехидством.

Я покосился на панели со схемой сектора — в районе Воскресной площади они были на каждом шагу.

— Справлюсь.

Альтер — если это настоящий альтер — делал меня чуточку ближе к людям. Если поверить, что это взаправду, а не временная мера, чтобы замаскировать меня. Вернее, чтобы создать иллюзию, что я пытаюсь замаскироваться и стать как все. Притворство, скрывающее под собой ложь. Пьеса, где у меня роль третьестепенного персонажа, который не доживёт до финального акта.

— Тебе не надоело быть таким серьёзным? — спросила Леди Кетаки, как будто прочитала мои мысли. — Относись к этому проще!

«Совсем как настоящий!»

— Новенький у Кетаки…

— Это класс-А что ли?

— А он так ничего себе!

— Помнишь, мы про них смотрели?

— …Только умнее, сильнее и дольше живёт, а так то же самое.

— Генрих его привёз, я видела.

— Зачем ей секретарь? Сама уже не справляется?

— Кири, глянь, какой хорошенький!

— Сняла? Скинь мне!

— Он что — андроид?

— Видишь знак?

— Совсем как настоящий!

Перешёптывания и взгляды сопровождали меня весь день. При этом не наблюдалось ни истерик, ни требований «убрать это». Даже когда я в одиночку ехал до Центра, чтобы забрать свой альтер, и обратно — хоть бы кто отодвинулся в лифте!

Возможно, вокруг меня крутился отряд психиатров, высматривающих неправильную реакцию. Но какая реакция считалась «правильной»? Нормальное отношение к андроиду было далеко от приязни, и винить в этом некого… кроме «бэшек». Разумеется, на станции было полно людей, которые нервничали в моём присутствии! Но они видели знак, помнили про кнопку и понимали, что моё главное отличие от «плохих андроидов» — абсолютная уязвимость. Так чего истерить?

Никакой особой пользы от своего присутствия я не ощущал. И лишь когда вернулся на Воскресную площадь, осознал степень своего везения. Если бы маньяк наплевал на осторожность и захотел отключить меня, кто бы ему помешал? Поднять руку, нажать на кнопку — пара секунд! Да, потом бы его поймали, и проблема была бы снята. Но я бы этого уже не узнал. Для меня спектакль был бы закончен.

Я попытался представить это — прикосновение пальцев к затылку, а потом… Боль? Или сразу — пустота? Что чувствовал Чарли? Хотел ли он на самом деле умирать? Вряд ли. Он столько всего не попробовал, не увидел, не узнал! И я тоже. Я не хотел уходить, не хотел отключаться от жизни. Даже теперь, с кнопкой и в статусе прибора, мне хотелось продолжать.

А Чарли? Он был воплощением оптимизма. «Никогда не унывать и не сдаваться!» Даже «новость» о том, что мы не люди, не повлияла на него. Ну не мог он сам нажать на эту проклятую кнопку!

Да, не мог. Разумеется, не мог! Чтобы осуществить задуманное, ему понадобилась помощь другого человека. Причём постороннего человека — потому что наши могли закрыть глаза на любое нарушение правил. А вот кто-нибудь вроде принципиального профессора Нанды… Который только ждал возможности «восстановить равновесие». А Нанда к нам не заходил — после сертификации посторонние в лабораторию заглядывали крайне редко…

Значит, это не просто самоубийство. У Чарли была важная причина сделать то, что он сделал. Столь же важная, что и у меня? Я должен спровоцировать преступника, чтобы он отключил меня. Так я спасу других людей — и помогу сохранить на станции нормальную жизнь, без страха и недоверия. Если вдуматься, достойная цель!

Вдуматься, подсчитать, взвесить. Но мысли не помогали. На каждый разумный довод был готов ответ, незамысловатый, животный: «Не хочу умирать!» Я хотел остаться здесь — наблюдать за людьми, помогать им. Я бы взялся за любую работу, хоть космическим мусорщиком, хоть шахтёром — лишь бы остаться в живых!

От таких мыслей в голове помутилось. К счастью, Леди Кетаки этого не заметила — заканчивала планёрку. А я стоял, опершись о стену, смотрел на неё и вспоминал сертификацию. Нас тогда очень задело отношение членов комиссии. Мы и представить не могли, что такое отношение скоро будет считаться нормой, что придётся привыкать к тому, что тебе улыбаются, а потом раз — и распоряжаются тобой, словно мёртвой вещью. Наверное, Чарли это понял и…

И тут меня, словно удар током, пронзило озарение. Ведь «бэшки» были в точно таком же положении! Их приняли в общество, но как помощников. С ними общались, как с живыми, но никогда не забывали, что они всего лишь «машины, похожие на людей». И в какой-то момент «бэшки» осознали, насколько это несправедливо. Так, может быть, Чарли убил себя именно для того, чтобы не дойти до той же черты?

Увы, я никому не мог поведать о своём открытии. Вряд ли Главу Станции интересовало моё прошлое! Упоминание «бэшек» тем более могло повредить. И я продолжал играть роль красавчика-секретаря: держался рядом, говорил, когда велели говорить, и выполнял простенькие поручения типа «отнести и передать». И впитывал — что ещё оставалось? Даже если завтра будет моим последним днём, я не мог опозориться и подставить Проф-Хоффа и ребят. По крайней мере, судьба подарила мне напоследок роскошную возможность попрактиковаться по прямой специальности.