Поезд Ноя

экранолетов. Да только горючка давно кончилась, самые счастливые из пилотов успели пустить себе пулю в висок, и можно было не сомневаться, что вся аэрофлотилия землян тихо и мирно переправилась на дно морское. Может, кто и дотянул до Тянь-Шаня, но и те, должно быть, давно сгинули. Что им там делать в высокогорье? Без еды, без жилья, под этим нескончаемым дождем?

Полковник передернул плечами, сунув руку под плащ, растер левую грудину. Это место давало о себе знать не впервые. Он вздохнул. Укатали сивку крутые горки! А ведь в далеком детстве казалось непонятным, как это люди болеют, отчего умирают и почему вдруг однажды затихает такой вечный и такой неугомонный пульс. Даже душить себя как-то пробовал. Из любопытства. Не получилось.

Павел Матвеевич нащупал карман с квадратиком карты. Сухо. Во всяком случае пока. Не будь на бойцах водолазных костюмов, давно бы промокли до нитки. Потому как не дождь это был, а ливень. Особенно поначалу. Сейчас стало чуть тише. Хотя, возможно, они попросту привыкли. Так или иначе, но оружие старались держать под накидками, без лишней нужды наружу не высовывали. Нужда, между тем, могла проявиться в любую минуту. Павел Матвеевич снова посмотрел на часы. Если верить светящимся стрелкам, группы вот-вот должны были выйти на исходные рубежи.

- Черт бы их всех!.. - идущий рядом сержант Люмп с отвращением сплюнул. - Какая все-таки мерзость - эта вода!

- Точно. Особенно, когда плещется в карманах и за шиворотом, - охотно отозвались сзади.

- Зато фляг не надо. Черпай пригоршнями и пей! - хохотнул другой голос.

- А как после таких дождиков у нас в Загорье начинали благоухать леса! Земляника, черника, барбарис... Ешь, не хочу! Я малышом был, а до сих пор помню. Такой, ребята, ароматище стоял, - голова кругом шла!.. Нет, господин сержант, как там ни крути, а вода - это жизнь! Полагаю, случись великая сушь, было бы много хуже.

- Хуже того, что есть?

- Ясное дело! Давно бы сандалии откинули. И года бы не прошло. А так живем, бурчим помаленьку.

Полковник обернулся. Зубоскалил лилипутик Во Ганг. Глазки-щелочки смешливо поблескивают, рот, как обычно, до ушей. И не в словах даже дело, - в интонации. Ясно, что посмеивается. И вот ведь странно, такая сявка, а находит в себе силы ворковать! Сержанта вон не боится, на дождь поплевывает. То ли взбадривает себя самого, то ли связанного с ним бечевой рядового Злотницкого. Друзья хреновы! Разного росточка, а топать умудряются в ногу.

Полковник ощутил укол зависти. Маленький такой укольчик, однако вполне чувствительный. Дружба, как и прочие мудреные категории, не раз переосмысливается за жизнь. Цена, которую дает ей небрежная молодость, с годами доползает до немыслимых высот. Расходятся жившие десятилетия супруги, разбегаются родные братья, разругиваются однокашники. Если даже кровное родство не в счет, чего уж толковать о дружбе посторонних! Оттого, верно, и раздражают те, у кого сладилось, у кого не рвется. Люмп, бредущий рядом, наверняка, ощутил нечто схожее,